Две Мишени как можно достовернее изобразил неимоверное удивление.

— Да-да, господин подполковник. Ваша «тоннельная группа» — одна из многих. Их успех послужил бы сигналом для выступления остальных.

— Какой, к чёртовой матери, успех⁈ — резко перебил шпика Аристов. — Какой успех⁈ Взрыв государева дворца? Цареубийство⁈ Думайте, о чём говорите, сударь, не знаю вашего имени, пока я не вызвал вас на дуэль!

— Не горячитесь, подполковник. Разумеется, никакого взрыва бы не последовало. Подвалы дворца давно перекрыты, хода туда и оттуда нет. Господ «тоннельщиков» взяли бы, едва они начали устанавливать свою адскую машину. Не думайте, подполковник, что если Охранное отделение и лично Сергей Васильевич Зубатов вам не ответили, то ваши «отношения» никто не прочитал и не принял во внимание.

— Сергей Васильевич же давно в отставке? — удивился Немировский.

— Для кого — в отставке, а для кого — и нет, — штатский усмехнулся. — Так вот, признаю, о тоннелях мы и впрямь не подумали. Тут вы, господин подполковник, поистине молодец. Но затем полезли, куда вас никто не просил, и чего от вас никто не ожидал… и сорвали нам всю операцию. Боевые группы эсдеков получили сигнал не об успехе, а о провале и успели уйти на дно. Мы знаем далеко не о всех их конспиративных квартирах и прочих норах. Мы как раз и рассчитывали выманить их всех — а для этого во дворце был бы подорван дымовой заряд, распущены панические слухи… Но тут вмешались вы с вашей госпожой Шульц и испортили нам всю операцию!

На скулах Аристова заиграли желваки.

— История красивая, — медленно сказал он. — Дмитрий Павлович, прошу вашего внимания. Официально заявляю, что, по моему мнению, господин статский советник, так и не посчитавший нужным представиться, попросту врёт, как тот самый сивый мерин. Его ведомство упустило и проспало всё и вся, потеряло нити, ведущие к самым отчаянным и решительным противникам существующего государственного строя и России, а теперь делает хорошую мину при плохой игре, пытаясь представить себя этакими всезнающими, всё предусмотревшими мастерами большой игры.

— Вы забываетесь, подполковник! — яростно зашипел штатский.

— Забываюсь? А почему эс-деки, опаснейшие бомбисты и террористы, преспокойно разгуливают по столице, чуть что — безо всяких препонов её покидают, отсиживаются за Сестрой в Финляндии, словно это какая-нибудь Швейцария, в полной безопасности? В Швейцарии они, кстати, тоже отсиживаются. Вас никогда не интересовало, на чьи деньги? Почему после зимних событий актив большевистской партии по-прежнему на свободе, а арестованы лишь мелкие сошки? Кто их прикрывает, господин статский советник, кто и зачем? Кому нужна эта «карликовая» и «совершенно не опасная партия», кто держит их в качестве очень удобного пугала в аппаратных играх?

Две Мишени сейчас во многом импровизировал, но вид внезапно побледневшего и сделавшегося очень серьёзным штатского доказывал правоту подполковника.

— Вам не следует рассуждать о подобных материях, это не ваша компетенция, господин Аристов.

— Моя компетенция — учить моих кадет. А ещё — не допускать никакого вреда особе государя императора, под чьим портретом мы имеем честь заседать. Кончайте ваши игры, господин статский советник. Допрашивайте попавших вам в руки боевиков. Разгромите всю сеть эс-деков. Заодно и их ближайших друзей, левых эсеров…

— Кого-кого? — искренне удивился шпик и Две Мишени ругнулся про себя — никаких «левых эсеров» пока ещё и в помине не было, они возникнут только в 1917 году совсем иного временного потока.

— Социалистов-революционеров, я хотел сказать. Такие же левые, как и сами эс-деки.

— Что нам делать, мы решим уж как-нибудь сами.

— Как-нибудь не надо. Надо как следует.

Штатский поджал губы.

— Вы что же, не понимаете, — сказал он вдруг плаксиво, — что вы наделали своей подземной стрельбой?

— Повторяю свой вопрос. Было бы лучше, если бы террористы донесли свой груз до подвалов резиденции Его Величества?

— Они бы не донесли, — упрямо стоял на своём шпик.

— Стрижено — кошено, — вздохнул Две Мишени.

Немировский помолчал и поднялся.

— Господа. Ссориться нам незачем, мы делаем одно дело. Но вы, господин статский советник, не должны обвинять моих офицеров и наставников. Они выполняли свой долг и выполняли его так, как считали наилучшим. Вам следовало бы не запираться в своей «башне с окнами цветными», как писал наш поэт Бальмонт, а действительно отвечать на поданные отношения. Насколько я могу понять, инцидент исчерпан? Острые слова сказаны, пар, так сказать, выпущен, можно двигаться дальше?

Штатский нехотя поднялся, раздражённо захлопнул так и не пригодившуюся, считай, папку.

— Я вас только попрошу, господин подполковник — никаких больше самостоятельных действий, хорошо? Снеситесь с Охранным отделением. Вы вот геройствовали, а нам теперь этих эс-деков снова ловить по всей России и Европе…

— Так вы их ни здесь, ни там не ловите, — пожал плечами Аристов. — А если и ловите, так почти сразу и выпускаете. Или отправляете в смешные ссылки, откуда они немедленно и успешно сбегают. Вы не задумывались, господин статский советник, почему усилия ваши пропадают, считай, втуне?

— Потому что Россия — страна европейская и гуманная, — резко ответил штатский. — Потому что у нас суд присяжных, который раз за разом оправдывает бомбистов или, по крайней мере, спасает многих из них от петли. Военно-полевые суды, как вам известно, подполковник, хоть и введены вновь после зимней смуты, но, к сожалению, своих эс-деки всякий раз умеют вытащить в суды общей юрисдикции. К сожалению, замечу я. Но — мы верные слуги государевы и выполняем приказы. Работаем так, как можем.

— Тогда не мешайте работать тем, кто не связан подобными ограничениями, — Аристов в упор смотрел на советника. — Вы понимаете, сударь? Не ме-шай-те. Террор — он работает в обе стороны, не так ли?

— Этих фанатиков вы не запугаете, — не сдался штатский. — Им чем больше «павших жертвою в борьбе роковой», тем лучше. Вербуют новых прекраснодушных идиотов.

— Но уж раненых-то, попавших к вам живыми, вы, я надеюсь, не выпустите?

— Не выпустим, — впервые на лице чиновника появилось нечто, похожее на человеческую улыбку. — Для публики они все погибли. Будут долгое время валяться по тюремным госпиталям, под особым надзором. А когда поправятся — по государеву указу поедут далеко-далеко за Туруханск, так далеко, что и представить трудно. В каторжные работы.

— Что ж, это уже что-то, — кивнул Две Мишени. — Хотя лучше было бы их повесить — за посягательство на августейшую особу. В Маньчжурии я если чему-то и научился, так лишь тому, что убитый солдат противника уже никогда не станет в тебя стрелять. Даже если на его место встанет новый.

— Оставим эти софизмы, — поморщился штатский. — Я сказал всё, что хотел, господин подполковник. Не предпринимайте более никаких акций. Прошу вас, ваше превосходительство, господин генерал — удержите ваших офицеров от, возможно, патриотических и верноподданнических поступков, кои оборачиваются, увы, изрядными проторями в областях, кои не сразу заметны.

— Мы примем к сведению вашу просьбу, господин советник, — холодно ответил Немировский, вставая. — Не смею более вас задерживать.

Штатский поднялся.

— Будет жаль, ваше превосходительство, если всё моё красноречие пропадёт даром.

— Могу вас заверить, господин советник — отнюдь не пропадёт.

Господин советник вновь поморщился, словно раскусив лимон, но ничего говорить уже не стал. Молча поднялся, поклонился и вышел вон.

— Мы с вами, Константин Сергеевич, как заправские бандиты теперь. Перо в бок — и в дамках, так, кажется, у них говорят?

— А какой же был выход, государыня моя, Ирина Ивановна?

— Никакого, — вздохнула оная государыня. — Но всё равно — не сложат господа эс-деки два и два? Не подвергнем ли мы опасности юную m-mlle Солонову?

— Нет. Объявлено, что инсургенты подорвались на собственных бомбах. Тела родственника не выданы, захоронены в безымянных могилах, хоть и по церковному обряду. Тех, кто выжил, будут долго держать по разным тюрьмам, потом отправят на каторгу, причём на особую, за Полярным кругом, так далеко, что не враз сбежишь.