Земцев поравнялся с Громовым, и некоторое время они бежали нога в ногу, не замечая друг друга. Громовой первым увидел его и крикнул на ходу:

— Земцев, почему вы здесь?

— А где мне быть, товарищ майор? — отвечал тоже на ходу Земцев.

— Как где? А объяснение? Рапорт? — У майора была одышка.

— Ничего я писать не буду!

— Что?! — Громовой остановился как вкопанный, тормозя и ломая все движение.

Земцев по инерции ткнулся ему в плечо и чуть не сшиб с ног.

— Как вы сказали? — Громовой никак не мог отдышаться и переварить услышанное.

Движение сломалось окончательно. Образовался затор. Сзади по инерции напирали и теснили их вперед. Кто-то потерял равновесие и, падая, окатил всех прохладным душем.

— Товарищ майор, котельная сгорает! — Земцев бросился вперед, увлекая за собой остальных.

На месте пожара было больше паники, нежели разумных действий. Людей собралось много, но, как часто бывает в подобных случаях, они скорее затрудняли, чем облегчали участь тех, кто еще не потерял головы и знал, что делать. У пожарных не все ладилось: отказала помпа, заело выдвижную лестницу. Видно, в поселке давно не было пожаров. Рафик Мелконян, главный инженер одного из комбинатов, маленький, резкий в движениях человек с черной бородкой, руководивший спасательными работами, в меру своего темперамента послал пожарного начальника ко всем святым сразу и тут же организовал живой конвейер: с берега к пожарищу поплыли по рукам ведра с водой. Но эта капля из моря не сделала погоды. Деревянное строение котельной, сработанное с достатком из добротного строевого леса и крепких тесовых досок, сгорало как порох, смачно потрескивая пихтовым смольем. Наехавшее и набежавшее местное начальство, взбудораженное случившимся, вносило еще большую неразбериху в спасательные работы. Одна идея сменяла другую. Рядом без дела рычали бульдозеры. Они бы могли враз сровнять все с землей, чтобы не дать распространиться пожару, который полыхал в непосредственной близости от обоих комбинатов и складов с готовой продукцией. Но котельную сравнивать с землей было никак нельзя, ее надо было спасать во что бы то ни стало — на том стояло начальство. Кому мало-мальски известно консервное производство, тот знает, что такое пар для консервирования. Без пара сразу встанут оба комбината. И это в разгар путины! Тут не то что голову потеряешь, с ума тронуться можно, представив себе все последствия случившегося.

Пограничники быстро оттеснили толпу зевак подальше к берегу и очистили фронт работ для бульдозеров на тот случай, если пожар вдруг станет угрожать комбинатам и поселку.

Кто-то предложил растащить горящие стены в стороны, чтобы спасти котлы. Идею приняли. Надо было завести тросы наверх, под крышу, и одновременно рвануть с двух сторон бульдозерами. Тут же нашлись смельчаки. Земцев видел, как одного парня, напялившего на себя телогрейку и ушанку, с ног до головы окатили водой и он, перебросив через плечо петлю троса, ловко стал взбираться наверх, цепляясь за неровности теса и щели, пока не достиг горящей крыши. Пока он прилаживал трос, увертываясь от огня, стена, по которой он взбирался, вдруг вспыхнула, пламя изнутри вырвалось наружу и отрезало парню путь назад. Толпа внизу зашумела и прихлынула к огню. Парень в нерешительности балансировал на краю крыши. Вдруг на нем запылала одежда, и в одну секунду он превратился в пылающий факел.

— Прыгай! — истошно завопила толпа и кинулась к стене. — Прыгай!

Земцев тоже кинулся к огню. От стены пахнуло раскаленным жаром. Перехватило дыхание. Казалось, кожа на лице стала трескаться и скатываться струпьями. На мгновение он поднял голову, чтобы сориентироваться, и тут же увидел падающий прямо на него живой горящий факел. Он не почувствовал удара и боли. С парня стали срывать горящую одежду, заливать его водой, оттащили от огня. Парень двигался, он был жив. Земцев увидел блондинистую голову, зеленые пограничные погоны на плечах обгоревшей, тлеющей гимнастерки и узнал в нем Грибкова. Яростно сигналя, подкатила машина «скорой помощи». Продираясь сквозь толпу и пластая ее, как нож масло, появился доктор Валера Заварушкин и с ним двое санитаров с носилками. Грибкова уложили на носилки. Земцев видел, как какая-то девушка — светлые волосы рассыпаны по плечам — прильнула к носилкам и теребила Грибкова за руку, беспрестанно повторяя: «Коля, ты жив? Ты поправляйся, ладно?..» Ее насилу оттащили в сторону.

Машина умчалась.

Бульдозеры натужно зарычали, лязгнули гусеницами, тросы натянулись, и объятое пламенем строение разъехалось в стороны, как карточный домик, обнажив три мощных паровых котла. У одного была повреждена труба, два других почти не пострадали.

Люди — кто с ломом, кто с лопатой, кто просто так — бросились к обрушившимся стенам и стали разбивать и растаскивать их по кускам. Головешки сбрасывали в море. Пожар сразу пошел на убыль и вскоре иссяк совсем.

Люди не расходились, собирались кучками и обсуждали случившееся.

В насмешку над всеми вдруг заработала пожарная помпа. Мощная, напористая струя воды ударила вверх и окатила всех приятным холодным душем.

Мелконян вторично послал пожарного начальника ко всем святым сразу, заодно пообещав ему веселую жизнь в будущем:

— Ну, погоди у меня, Топтыгин, теперь всех вас загоняю на тренировках, каждый день будете поливать сопку, пока не зальете поселок своими горючими слезами! Я вам устрою райскую жизнь на грешной земле! Я вас собственноручно подожгу!..

Но, как ни бушевал главный инженер, он же по совместительству пожарный инспектор, это была, скорее всего, не угроза, а разрядка после страшного перенапряжения этого вечера.

В центре толпы, у самых котлов, стояло руководство комбинатов, местное начальство и с ними Громовой. Земцеву следовало подойти тоже, они его наверняка видели, и надо было хотя бы поздороваться, но подходить ему не хотелось. К тому же болели ушибленное плечо и рука. Он повернулся и пошел к пирсу.

У стенки стоял дежурный буксир с тукового завода.

— Эй, парни, срочно надо на ту сторону! — крикнул он с берега.

— Ну кто там еще! — недовольно буркнул кто-то из рубки, но, разглядев пограничную фуражку, сразу сменил тон: — Счас, мы мигом, товарищ старший лейтенант!

Едва Земцев вошел в помещение, дежурный уже спешил ему навстречу:

— Товарищ старший лейтенант, старик уже два раза о вас спрашивал. Что-то хочет сказать. Вызвать?

— Нет, я пройду к нему сам.

Не заходя к себе, Земцев прошел в изолятор.

Старик Цунэо неподвижно лежал на кровати, и при слабом свете ночника казалось, что он спит. Однако при виде Земцева он сразу зашевелился и попытался приподняться:

— Господин начальник, капитана!..

— Лежи, лежи, Савада-сан. — Земцев снова уложил его на подушку и присел на край кровати. — Я слушаю тебя. Ты что-то хотел мне сказать?

— Господин начальник, капитана, — повторил старик, — с мая месяца мы каждый рейс заходили в ваши воды и брали улов. В июне нас оштрафовали, сендо не хотел больше ходить, боялся, но хозяин, господин Ямомото, приказал снова идти в ваши воды — здесь хорошо ловится краб.

Земцеву хотелось сказать старику, что все это он уже знает, его интересуют сейчас факты, выражаясь профессионально — вещдоки. «Дай мне доказательства, старик, если по-настоящему решил мне помочь, дай факты!» Но он унял свое нетерпение и заставил себя спокойно дослушать рассказ Савада Цунэо.

— …Когда нас задержала ваша инспекция, белая такая шхуна, хозяин приказал уничтожить карту — кок ее сжег в печке. А журнал лова он принес к нам в машину и спрятал. Я это видел сам, своими глазами. Он мне доверяет. Я работаю у Ямомото уже двадцать лет. Сначала у отца, теперь у сына.

— Савада-сан, ты можешь мне показать то место, где спрятан журнал лова? — спросил Земцев у старика, с трудом сдерживая волнение.

— Могу, если хватит сил добраться до пирса.

Земцев не стал дожидаться возвращения пограничников из поселка, позвал дежурного, и вдвоем они перенесли старика к пирсу. Перебрались на шхуну, спустились в машинное отделение. Земцев включил освещение — тусклую, двенадцативольтовую лампочку. Как и везде на японских шхунах, в машине было сыро и темно. Трудно себе представить, как здесь можно находиться часами, тем более работать при адском шуме грохочущего двигателя.