Надо бы отдалится, это правильное решение, но как вырвать все эти чертовы чувства.

Это не спасет, это не поможет. Палец нажимает на диктофоне кнопку стоп. Найти б ее в моем сердце.

— Спасибо вам за интервью. Мне пора, — обрываю его. Засиделась я в гостях. Уютно у них, но мне пора.

— Куда вы так быстро? Не успели начать и сбегаете, — в недоумении он разворачивается ко мне.

— Вы поведомили мне очень многое и даже больше, — придаю голосу заключительный тон, довольствовавшись этим кратким историческим семейным экскурсом. — Была рада встречи с вами, — искренне приплюсовываю к выше сказанному.

— Вам спасибо, мой друг, что уважили старика и составили компанию. Буду рад видеть вас еще, — галантно поднимает мою руку и целует кисть.

Зачем так о себе говорит. Вовсе и не старик он, а милый дедушка. А в молодости тем еще франтом был.

— Николас говорил, что вы ко мне загляните. Хоть я ему про интервью даже не обмолвился, — первая фраза одергивает меня возле двери.

Задумчиво забираю свой пуховик с дивана.

По окончании встречи выхожу в коридор. Длинный и одинокий. Я плыву по нему на нетвердых ногах, как алкоголь по моим венам.

Где-то комната Николаса. Он знал, что я приду. Как так. Он же счастлив, а значит и я должна быть счастлива.

Ведь эта формула истинной любви, говорят, но как это воплотить в жизнь, если он далеко от меня. Тяжело приказать сердцу, вбить это паролем.

Иду дальше и вижу приоткрытую дверь. Любопытство перевешивает, просовываю голову. Это домашний кинозал. Кожаные высокие сидения в два ряда.

Парящий экран на пол стены. Потолок усыпан мелкими лампочками. Звёздное небо прямо над головой. Проектор на столике по середине. Включаю. Свет конусом распределяется, частички пыли в нём зависают.

На полотне кино показывается из прошлого. Выбегают три мальчишки.

Узнаю каждого.

Вот, маленький Арон ударяется о преграду, падает, но не плачет, встаёт и дальше бежит отнимать игрушки у Виктора и Николаса.

Вик начинает сопротивляться, рьяно отстаивать свою машинку, звать маму.

Николас же поднимается и идёт к полке с книгами. Читает, потом закрывает томик, оборачивается в белую простынь, становится на стул и зачитывает стих.

Он такой чудной. Особенно милый кадр с дедушкой, который показывает Нику, как пользоваться детской видеокамерой. У него такой огонёк в глазах загорается сразу.

Мой гений… Все не привыкну, что уже не мой.

Подхожу к экрану ближе. В меня впивается свет от проектора. Я сама одна большая тень на фоне маленького Ника.

Мне хочется обнять его через экран. Кажется, я любила его всегда. Он не знал и я не знала. Это любовь шла с нами параллельно.

Касаюсь губ ладони. Запечатываю в нее всю нежность. Пытаюсь это донести до экранного малыша, но тут сменяется картинка.

Водные процедуры братьев на экране. Моя рука закрывает нижний участок тела Арона. Конечность непроизвольно дёргается. Перемотать бы.

Да, сколько можно.

Выключаю проектор, вдыхаю аромат платка Ника. Ткань пахнет неуловимо тонко, как весенний ветер, гуляющий в волосах гения.

Добавлю пару капелек своего дождя на островок из букв. Моя азбука Брайля состоит из двух символов, обвожу с закрытыми глазами, запоминаю эти знаки на подкорке моей беспомощности.

Я хотела бы к нему, но он с ней. Моими последними слезами пишется заглавие не моей новой жизни. На небе много звёзд. Бери любую. Эту нельзя. Она у меня в ладошке, надо отдать.

А как моё сердце говорит? Может оставить себе хотя бы это без каких-либо ожиданий. Решение просто необходимо принять. На этот сеанс билеты разобрали, я не успела.

Верну платочек хозяину. Мои мысли останутся со мной, в моём дневнике. Память будет меня всегда возвращать. Буду их перечитывать, когда забуду, что люблю его.

Выхожу на крыльцо. Разбитая. В никуда. Как же холодно. Этот холод из меня идёт. Вокруг одиночество. Прикладываю руку к груди.

Здесь теплится надежда, она погаснет и я вместе с ней. Не знаю, когда всё это закончится и от этого тяжелее дышать.

Любовь в моём сердце его доспехи. Вырываю влюбленное сердце для защиты. Пустота еще долго будет болеть, останется келоидный рубец. Ну и пусть. Какая моя душа без него? Смогу ли я вновь мечтать?

Солнце прикрыто тучкой и валит снег. Хлопья просто огромные. Слышу заливистый лай. В сугробах виднеются два хвоста. Какая-то шайка здесь промышляет, оставляя за собой две траншеи. Все в снегу, отряхиваются, ластятся.

— Что за ревность? — глажу щенка и приговариваю. Он уже излизал мне нос, принялся за ухо. — Люблю обоих, мои родные. Забыли про вас хозяева. Не до вас им.

Достаю из кармана флешку. Показываю влажным носикам.

— Что мне сделать с этим фантом? — спрашиваю у них.

Высунули языки, хвостами-бубликами виляют. Щенок пытается взять флешку в зубы, я пальчиком показываю нельзя.

Пока отвлекаюсь, другой хватает устройство и убегает. В недоумении стою растерянная. Подхожу к калитке, поворачиваю голову. Боковым зрение вижу фигуру дедушки в окне.

Звонок с работы отвлекает.

— Хотела отпуск? Ты его получишь. Отправляешься в командировку на испанские острова. За сенсацией! — динамик раскалывается от напора моего работодателя.

— А отдых? — возмущаюсь основательно.

— Между сенсациями. В кулуарах.

Игнат

— Помятый видок у тебя, Игнат, — двинулся Гасконец на лестницу, плавно передвигая ноги и крепко держась за перила.

Лестница длинная, старику сложнее ходить. Лифт устанавливают.

Только зачем, если можно поселится на первом этаже.

А он привык к высоте во всем и сейчас не хочет признавать, что дом строился под молодого и сильного.

Только все изменилось.

Тело старика, но ясный разум помнит механизмы и сопротивляется годам.

Я застыл возле парадных дверей. Его рабочий кабинет на первом этаже. В такую рань он любит начинать с дел, сидя в кресле за столом, а не расхаживать в пустую.

— Да, и разит как от работяги, — главный бандит отвернулся в сторону, переводя дыхание, отсалютовал пренебрежение, сморщившись.

Что правда, то правда.

Глянул на мятые спущенные рукава, руками поправил несвежий воротничок. Я ещё и в душе не был. С горячей встречи прямиком сюда, в дом Гасконца.

Полчаса назад брызги крови смывал с мылом, пару капель попало на штаны. Я забил кол в сомнения и все мои чувства не больше, чем отдача оружия во время выстрела.

Прагматично и цинично.

В служебных обязанностях бандита это психологический момент, если рубикон пройден — возврата нет.

Ночью люди спать должны или любовью заниматься до судорог в промежности и спазмов ягодиц, а я молодость трачу на передел территории.

Двинулся за ним. Гасконец помощь не хочет принимать. Смириться, что ты немощен и зависим, это признать поражение над собой.

Даже в таком безвыходном положении он ступает сам.

Да, не быстро, но сам.

Кому хочется превращаться в придаток? Продолжает держать лицо.

— Ночка бессонная в порту. Разборки, — оправдываюсь и следую на полшага позади.

Планер незатейливый, будничный. Запах пота, чужой крови, свежей стальной стружки, пороха уникальное амбре. Самому противно, что я источаю издержки профессии.

Вроде бы все как всегда, а я выжат, как лимон.

— Пойду прилягу. Встал, прошелся и сил нет, — тихо наговаривает главарь под нос себе, не забывая улыбаться на сколько это возможно. Старый волк ещё в ходу, не даст расслабиться молодняку.

В комнате полумрак и свежо. Гасконец предпочитает прохладу для лучшей работоспособности.

— Бриться в ближайшее время не стоит. Схорониться тебе надобно. Уехать подальше, пока все утрясется. Вот, — швыряет билет на стол. — Острова в океане. У нас зима, а там сейчас жуй кокосы, ешь бананы, — отбрасывает одеяло и садится на кровать. — Мешаешь ты многим радикальными методами. Возможно, тут и Камыш подсуетился.