Взбиваю подушку и ставлю ее, чтобы Гасконец смог опереться. Поправляю одеяло, помогая.

— Заодно посмотришь в глаза тем, кто остался в стороне, когда твои родители искали убежище. Намечается встреча испанской диаспоры со всего мира. У Рождественских как раз свадебное путешествие недалеко. Нельзя упускать возможность передать пламенный привет сородичам.

Подкрадываюсь к этой семейке давно и основательно.

Старший из братьев юридическая подстилка, средний храбрый взяточник, а младшенький блаженный кондом.

А ещё есть дед, сто лет в обед, который дорожит наследниками. Внуки бесценное сокровище для пожилого Рождественского.

Трогать его и не буду.

Просто ликвидация жизненно важных деталей и он сам отвалится.

Выхожу из комнаты с желанием сорвать праздничный свадебный ажиотаж троюродного брата. Сталкиваюсь с перепуганной и бледной Азалией.

— Игнат, наше бракосочетание назначено на лето, но если дяде станет хуже, это произойдет и раньше, — всхлипывает, утираясь платком и переминаясь на тонких ногах. — Камыш, грозится убить тебя. А я просто не выдерживаю.

Шумно вдыхаю неизбежность. Быть обязанным длиною в жизнь. Любить бандита это вечная опасность, силы чувств может и не хватить для атаки внешнего мира.

— Это приблизительно полгода, — сверяюсь я с календарем. — Брак ничего не изменит. Это ширма. Я буду относиться к тебе так, как и раньше. Раздельные комнаты. Остаётся только игра на публику.

— Заливаешь, Факир, — за спиной пару приближающихся тяжёлых шагов дербанят интуитивно обострение инстинктов. — Для тебя этот день никогда не наступит. Зуб даю. Ты ее и пальцем не тронешь и за закрытой дверью с тобой не оставлю.

— Оставь свой зуб себе, — устало выдыхаю. — У меня жуткая ночь была. Рефлексы моих рук будут губительны для тебя. На Азалию я не претендую, а как разрулить этот вопрос, ещё не придумал.

Толком не переварил решение старика по завещанию. Бандитская кодла вдоль и поперек обсмакует документ главаря. Сейчас в городе относительно спокойно, иерархия.

Но может начаться хаос, если я откажусь от предложения. Выйду из игры. Хотя мне попросту не дадут, задавят.

Без протекции Гасконца мы ещё не сильно оперившиеся, не нарастили авторитет. Скорее его придется заново отвоевывать.

Послать бы все эти формальности к черту и вспомнить, чего я действительно хочу. Разучился мечтать и ставить простые цели. Свободно дышать разучился. Пистолет и месть мои друзья.

Чемодан наполняется вещами. На мне атрибут пляжного отдыха. Гавайская рубашка. Безвкусно и дёшево, но я в опале и приказано не отсвечивать.

В самолёте последние четыре места бизнес класса забронировано на имя Рождественские, а мне приходится ютиться в эконом.

Эти товарищи привыкли шиковать и кагалом отдыхать. Ник кроме себя и жены в путешествие братьев взял.

Вот это новость.

Для моральной подмоги, наверное.

У, блин, гадская ячейка общества.

Пытаюсь сосредоточится и немного поспать, а однотонные звуки выбешивают.

Впереди блондинка постукивает телефоном об подлокотник.

Наклоняюсь, чтобы обратится, как к ней подходит бортпроводница. Девушка изумленная спешит к уборной, вертит головой, оглядываясь.

Ну, наконец-то. Свалила в туалет.

Покемарю, пока она там.

Жалко, что место не возле окна. Лечу в самолёте, а в иллюминаторе такая парящая красота.

Кинулась бы с щенячьим восторгом к стеклу, нос задрала бы как у поросенка и руками все стекло заляпала, как в детстве.

Я на воздушном аппарате плыву по облачным волнам и солнце, оно всегда здесь.

Интересно, на какой высоте обитают ангелы?

— Ваш знакомый просит вас подойти к уборной, — окликает меня стюардесса и я перевариваю ее слова.

— Какой знакомый? — я уже насторожилась.

— Сказал, что летит с вами. Просил передать просьбу, — её отвлекает мама с ребёнком, и она уже радушно тому улыбается.

Милый карапуз решил устроить сольный концерт в этом салоне. Если я сейчас не узнаю, кто этот знакомый, сама буду кричать.

Страх начинает нарастать. Кто это может быть? Почему возле туалета. Хм, ладно, пройдусь.

Пошатывает, ровно не получается шагать. Держусь за кресла. Подхожу к проёму, там никого. И за шторкой глянула.

Собралась с мыслями и хочу постучать в дверь. Дотрагиваюсь костяшками, и она приоткрывается.

Я заглядываю.

В этот момент меня нагло и грубо проталкивают внутрь и закрывают дверь. Падая, больно ударяюсь локтем. Боль такая, что меня тянут в одну сторону, а нерв щипцами в другую.

Цепляюсь за край раковины, попутно хватаюсь за барабан с бумагой, та нугой ложится на мою голову. Поворачиваю ее в сторону двери, потирая ушибленные области.

Волосы набок сложились. В них торнадо на минуту пустили. Вижу белый лист на двери весит. На нем слова.

Мой приговор. "Я тебя поимею".

Три слова.

Под ними маленький дьявольский смайлик. И моё громкое.

— Чего-о-о?

Какая наглость. Поднимаюсь, держась за раковину. Майка задралась. Всклокоченная, дёргаю ручку.

Закрыто.

Колочу в дверь, срываю писульку. Ещё ж и коряво написано. Защёлка издает характерный звук, я резко дергаю дверь на себя, и в меня чуть не врезается стюардесса. Другая уже.

— Что у вас тут происходит? — выпрямляется она.

— Это я хотела бы у вас спросить, — выглядываю, смотрю по сторонам. — Где ваша напарница, которая меня сюда отправила? Здесь же камеры. Кто-то же видел, что меня заперли снаружи, — пытаюсь донести до нее мысль. — Вот, она например, — указываю на девушку, сидящую ближе всех к туалету.

Та натянула маску для сна на лоб, зевнула, как бегемот, и уставилась в иллюминатор. Она же пять минут назад щебетала.

— Девушка, пройдите на место. У нас скоро посадка. Все вопросы после.

— Чёрти что! — возмущаюсь, руки натягиваются как струны, бешенство зарождается в глубине моих обид.

Меня тут заперли и издеваются. Вселенская несправедливость отображается на моем лице.

Иду по салону, бумажку тереблю, смотрю по сторонам. Сама определю этого знакомого незнакомца.

Всматриваюсь.

Сидит в темных очках, шортах и в рубашке голубой с белыми пальмами.

Бородатоподозрительный!

Похож на Арона, развалился в кресле. Попался. Ну, я тебя сейчас.

Снимаю очки, дёргаю за бороду, она же накладная, кажется. Подбородок оттягивается вниз, рука мужчины хватает мое запястье.

Борода как настоящая, небольшая, но это все, что имеется. Я ещё дернула для убедительности. Меня хватают за другое запястье.

Очки встряхиваются в моей руке. Слышно, как дужки стукаются об оправу, поскрипывая.

— Девушка, вы спятили? — глаза зверя впиваются в меня.

— Простите, я …обозналась, — опешила, это не Арон.

Параноидальные братья уже везде мерещатся. Мужчина опускает мои руки, выхватывает очки.

— Девушка, у нас посадка, — заладила стюардесса над ухом.

Если я скажу ей, что в самолёте бомба, она меня услышит, но тогда я проведу время не на отдыхе, а в заплеванной испанской тюрьме.

Такой расклад мне не по душе, но и смирится с чьей-то дурной выходкой не получается. Мне надо успокоится, но не выходит, эмоции через край.

У меня должна быть самая незабываемая рабочая поездка с уклоном на отдых.

И он ещё не начался, а приключения уже вприпрыжку за мной и они связаны с одним знакомым.

Кто он, чье последнее желание в этой жизни было разозлить меня и довести до белого каления?

— Слушайте. Меня грубо затолкали в туалет. Закрыли. И покушаются на мое достоинство. Вот, — показываю ей мятый лист, с моим предопределением.

В салоне тишина образовалась. Все смотрят на бумагу, головы вытянули из своих панцирей, и даже малыш не хнычет, в буквы всматривается, губы трубочкой сворачивает.

— Дамочка, я сейчас вас усажу, — хватаясь за мою свободную руку, встряхивает меня бородач.

У него перламутровая пуговица сверху расстегивается, когда он выпрямляется. Жёсткий волос, выглядывающий из прорези рубашки, касается рисунка пальмы.