— И, вообще, сколько можно болтать, поздравлять и исполнять мои желания. Твои давай. Я прикупил саженцы сосны, — толкается в очередной раз бедрами, а я как кукла неваляшка. — По твоему совету. Ты обещала тогда много чего и я до сих пор все это жду.

Ждун образовался у него между ног. Какая досада. И усиленно пытается приложить обаяние к вышесказанному, заткнув мне рот. Оштрафовать его за брутальность и мужественность. Опасный, но прекрасный в наготе.

— Как раз луна растущая… — романтично тянет.

— Ты предлагаешь ночью идти высаживать? — осматриваю трудоголика. — Костюм Адама комары заценят. Поставят засо… Ой!

Подхватывает за талию и бросает на кровать. Наваливается сверху, придавливая крепким телом.

— Женщина со сложным характером послушна только в постели. Буду проверять, резкая, — стягивает бретели, и грудь выпрыгивает с торчащими сосками. — С меня бурная ночь, а с тебя дочь красавица.

— Ты точно с горы недавно за солью слез, — офигеваю от повышенных запросов в мою сторону и что есть мочи сопротивляюсь, но получается слабо. Скомкалась простыня подо мной, волосы спутались. — Торги не пройдут и не проедут здесь.

— Все дороги ведут… — задирает сорочку вверх и кладет теплую ладонь на лоно. — Я же вижу, как давно ты не была счастлива.

Все ещё с ним и где этому счастью взяться?

— Да, просто секс, — стадия принятия подошла. Не отстанет же. — Я не люблю тебя, не люблю…люблю, — срывается с губ на его укусы шеи

Это техника, а любовь — вибрация души. Секс забывается, а любовь нет. Черт, почему мне так важно эмоциональная связь во время процесса. Я закрою глаза и представлю Ника. Его богом вылепленное тело.

— Люблю… не выносимо.

— Кого любишь? — отрывается от поцелуев, приподнимаясь на локтях.

— Не важно.

— Важно, — ставит кулаки по обе стороны от меня. — В нашей постели не будет никаких третьих, даже в твоей голове.

— Кто дал тебе право держать мои мысли в неволе? У меня нельзя отобрать способность реагировать, так как я хочу. Льдов, успокойся, ты всю жизнь занимался сексом. В чем проблема сделать это прямо сейчас без чувств, просто сила трения. Там внизу нужна обоим разрядка.

— Ты моя женщина, я твой мужчина, — завел прежнюю шарманку.

— Я не могу быть априори твоей. Сам знаешь, у меня были мужчины до тебя, а ты заладил одно и тоже.

— И поэтому ты мое исключение, — тяжело вздыхает.

— Думаю, продолжение у нас не получится, перехотелось, интерес пропал, — шиплю ему в лицо.

Он сильнее сгреб меня и не выпускает, в глазах вражда.

— Есть такое мнение среди мужчин, если женщину долго и упорно трахать, то она рано или поздно влюбится.

— Можешь не проверять, я свои чувства не в трусах нахожу, — отмахиваюсь.

— Дурь о чужих мужчинах, только так выбивается, — размышляет, а член между ног задевает влажные складки, дразня.

— Спонтанный секс, много раз. Чего ты ждёшь, Льдов. Твоя теория повисла и не продвигается, — дернулась бедрами и закатила глаза.

Когда давно не было, то кончаешь от любовного прикосновения, а там клитор дотронулся до нежной кожи низа живота Игната и я рассыпалась на миллион осколков. Тело так давно хочет ласки, а я торможу мозгом. К черту, любовь. Мы раздеты, лежим и…

— Раз ты уж на мне. Проверь ее….с тебя хоть клок оргазма получить.

Выпускает меня из объятий, и я как рыба, выброшенная на берег, ощущаю нехватку воздуха и силы давления мужских рук.

Выпрямляется, загораживая лунный свет с улицы.

— Чем он так тебя взял? Потому что не любил тебя никогда, — делает самостоятельный вывод. — Вы же женщины мазохистки, фанатички. Когда есть нормальные мужчины вокруг, вы выбираете, чтобы пострадать. Нет смысла болеть человеком, который тобой не простужен. Ты ему жизнь, а он тебе мимолётное время. Он рассматривает тебя как эмоциональный унитаз. Ты зависима от него.

Оторвала голову от матраса на эту кричащую речь.

— Льдов, а от тебя вообще никак, кроме принуждения и бессмысленного венчания, — обхватила себя за колени, сидя на кровати.

— Ты выбираешь свет простого фонаря, когда мое нутро горит для тебя ярким пламенем? — срывается на осуждение. — Кому ты посвящаешь свои слезы и жизнь? Ты себя забыла любить. Нет. Только не эти братья. Как можно делить любимую женщину?

— Ты как собственник не уверен в себе вот и все, — тру нос об колено.

— В чем я не уверен? Что хочу единолично заниматься любовью со своей женщиной? — полуприсед на взводе с раскрытыми руками должен символизировать запредельное непонимание, но мне все равно, отворачиваю голову. — Так это нормально. Не нормально хотеть видеть ее на членах других мужчин. Это же больно, если есть чувства.

Видел меня пару раз и серенады про любовь втирает. Сердечный шок-контент или жажда близости толкает на такие признания?

Рассчитано на малолеток, а я вижу взрослого дядьку перед собой, который лапой может двинуть, но он выбирает обходной путь. Хочет, чтобы быстренько соскочила с иглы Ник и пересела на его лайтовую версию.

— Тебя любить что ли? — хмыкаю. — Достойного?

— Да, хоть бы и меня, — выставляет ногу вперёд, демонстрируя себя красивого. — Он занят и ты не хочешь этого признавать.

— Любить троих нельзя. Она его точно не любит, я это чувствую, — лбом зарываюсь в колени.

— У них свой путь, Марта, и тебя они туда не пустят. Ты будешь вечным запасным аэродром Ника. Тебе не надоело унижаться? Я прошу чуть доброты и нежности, черт, с твоей стороны, — рявкает.

— Женщина должна сгорать по мужчине, — взвыла. — Бежать по первому зову и растворяться. Тебя устроит любовь сестры?

— Не знаю. Я никогда этого не испытывал от других женщин, — растерянно. — Крайнего самопожертвования.

И я не испытывала, а как хочется, чтобы взаимно и мурашки бегали.

— Ты воровка. Чужой муж как чужие деньги, — припечатывает.

— Согласна, я готова на это злодеяние. Но и ты не святоша. Заставить силой выйти за тебя, это по-твоему стерпится, слюбится. Так вот ни черта подобного, время только калечит, а не заживляет раны. Это не происходит по удару твоего перстня по моей щеке. Это секунда первой встречи. Раз и волшебство. Любые твои попытки в мой адрес только будут забивать гвоздь в несуществующее. Я! Тебя! Никогда! Не полюблю! — повышаю голосом акценты.

Дверь хлопнула, я вздрогнула от громкого звука.

Он ушел.

— Ходят тут всякие, мусорят. Разве не видно, что пол помыт? — бухтит уборщица, когда швабра врезается в мои туфли и удивляется, рассматривая меня своими выцветшими глазами. — О, а мы тебя не ждали, — вытирает пот рукавом со лба, опираясь на инвентарь.

— Узнаю баб Нюру, — усмехаюсь.

Как я рада простым и добрым людям. Соскучилась. Даже по серпентарию сотрудников редакции. Все лучше, чем сидеть на цепи у Льдова.

Открываю дверь кабинета. Коллеги клацают по клавиатуре, не поднимая макушек. Когда это трутни в рабочих пчёлок успели превратиться?!

— Марта, — подбегает скромная интервьюер. — Мы тут зашиваемся, — оборачивается и на ушко шепчет. — Владелец газеты сменился. Мы теперь не государственная контора, а частная. Тут у все подгорает, теперь дорожат местом.

— Ого, какие изменения. Давай, что помочь, пока я добрая, — снимаю пиджак и вешаю на спинку стула, отбрасывая волосы назад.

— Великий журналист к нам пожаловал, — в кабинете раздается заискивающий голос редактора. — Марта, сами справятся, — смиряет устрашающим взглядом экипаж газетной подлодки, ранее дрейфующей за счёт средств бюджета, а теперь только гадать: всплывет как мыльный пузырь или погрузится в пучину новостей. — Пройдём в мой кабинет.

На автомате беру планшет и семеню за боссом.

— Льдов купил газету, — разворачивается в коридоре и выдает а лоб. — Смиловался, а то вообще закрыли бы, — опускает глаза в пол. — Нерентабельная последний год. Думал, статьи про Рождественских поднимут интерес. Да, где тут. Печатные издания все реже покупают и даже шокирующие новости уже фоном воспринимаются, как реклама.