— Правление пора строить, — сказал Скрылев.

— Ну, это пока отложим. Под этой крышей еще можно править. Да... Так я думаю, Петра мы бригадиром пошлем в лес на делянку. Он теперь у нас комсомольский вожак — поднимает молодежь. Как ты, Петро?

— Если направите, я что ж...

— А как ребята?

— Я поговорю, у меня все согласные будут.

— Ну вот, давайте. Трактор с вами отправим. А то, я гляжу, его тут приспособили тут сено возить. Наложат на сани копешку — и айда. Это не дело. Сено можно возить на лошадях.

— Эмтээс будет против, — сказал Скрылев. — В договоре не сказано насчет лесозаготовок.

— Ничего, отправим трактор, а там уж как-нибудь будем расхлебывать.

Петр идет по улице. Деревяшка совсем расшаталась. Пора ее менять. Надо ехать в Барнаул за новым протезом. Теперь уж до весны...

Санька-Ежик бредет куда-то, болтая рукавами. Издалека кричит:

— Здравствуй, дядя Петр.

Петр опять остановился.

— Ну ты, чо ходишь? Давай собирайся. В лес поедешь. На заготовку. Чем без дела околачиваться. Хорошо будешь робить, в комсомол поступишь.

Дунькин заголосил частушку. Знал он их великое множество:

И зашлепал драными ботинками по густой черноземной грязи.

Ленька Зырянов мчится на мотоцикле узкой машинной колеей, проложенной по грязи. Фуражку сдуло на затылок, только козырек торчит. Сзади сидит Маша Тинина.

— Стой! — кричит Дегтярев и машет руками. — Ехай сюда.

Ленька остановился, глаза его все вздрагивают. Ур-р-р-р! — взревывает мотоцикл.

— Ну, все гоняешь, — говорит Дегтярев. — Собирайся, в лес поедем. На делянку.

— А ты чо за указ? — высунулась из-за Ленькиного плеча Маша. — Пусть председатель и назначает. Леня уж сколь ездил. И кроме него есть мужики.

— А что? — обрадовался Ленька. — В лес так в лес.

Ур-р-р-р! — обрадовался мотоцикл, рванулся. Маша обернулась на ходу:

— Дегтяре-е-в! Возьми и меня в лес. Я пова-ри-и-ить буду.

Белая краюшка гор виднеется на юге. Первая снежина повихляла в воздухе, выбирая, где сесть. Ничего не нашла подходящего, тихо опустилась в грязь и сгинула. И летящие следом — сгинули. Но летели снежины все гуще — и грязи не стало.

Степь сделалась белой. Краюшка гор растаяла в белизне.

Петр Дегтярев не заметил, когда потерялись горы. Это ему все равно. На горы он не глядит. Занят делом.

Инструктор райкома комсомола добирался до лесной делянки полдня. Председатель колхоза в Чеканихе дал ему лошадь и кошевку. Собрал газеты и журналы, что скопились на столах в правлении, засунул в мешок, уложил его в сено на дно кошевки. Жена Петра Дегтярева Елена принесла кулек с вареной гусятиной, яйцами, салом и бутылки с топленым молоком. Она провожала кошевку до последней деревенской избы, все говорила о том, какой у нее мужик — золотые руки, незаменимый в колхозе человек.

— Скажи ты ему, — говорила Елена, — чтобы много на себя не принимал. Ведь люди при нем отправлены. А он бригадир. На нем только руководство. За всех делов не переделаешь. А ему все мало...

Радио на столбе возле клуба сказало: температура воздуха 48 — 50 градусов. Инструктор все поворачивался спиной к лошадке, чтобы не пустить к себе под тулуп ветру. Не утерпев, бежал за кошевкой, изо всех сил прижимал к носу и лбу заскорузлые от мороза рукавицы.

Пожалуй, все же стоило переждать мороз. Едва инструктор подумал об этом, как из-за его спины вдруг появились сосны и густо стали по бокам дороги. Лес начался внезапно, сразу посреди степи. Тут было тише, теплее.

Сосны стояли все тонконоги, невелики. Инструктор ехал по тракторной колее. Лес делался глуше, старее. Попадались теперь и матерые ели и пихты. Дорога пошла по буграм и падям. Привела к закопченной избушке. Подле избушки приткнулся тракторный вагончик. Было видно, что в избе и в вагоне топятся печки. Санька-Ежик рубил сосновые сучья у порога избы.

— Тпр-р-р-р! — громко сказал инструктор. — Здорово, лесоруб!

— Здравствуйте, — сказал Санька, ничуть не удивившись прибывшему человеку. — Вы когда в комсомол принимаете? Я поступать буду.

— Сейчас, только тулуп скину. — Инструктор подмигнул Саньке. — Распрягай пока кобылу. Это тебе первое комсомольское поручение.

Маша Тинина покормила инструктора супом с рожками. Суп был хоть жидок, да горяч. Инструктор поел, скурил в тепле три коротенькие сигаретки и пошел на делянку.

Увидав нового человека, лесорубы потянулись к нему. Сели на недавно сваленную и раскряжеванную сосновую стволину, задымили.

— Вечером проведем собрание, — сказал инструктор. — Коротенько. Можно бы и сейчас, да мороз.

— Мы привыкли, — сказал Ленька Зырянов. — Нам ничо.

— Быстрее чеши языком-то, — сказал куривший поблизости лесоруб, — вот и согреешься.

— К весне дело...

Все поглядели на небо. Оттуда светило совсем еще слабенько, но будто уже и весеннее солнце. Лица людей, сведенные усталостью и морозом, помягчели, протаяли на них улыбки. Дело к весне.

— Дайте-ка я вам покажу, как надо лес валить, — сказал инструктор. Сам он был тоже чеканихинский. — Дайте пилу. Ну, с кем?

— Пойдем подергаем, — сказал сидевший на чурбаке здоровый парень в ватнике.

Инструктор взял лопату, шагнул в целый снег и стал разгребать его вокруг сосны, широко махая руками.

— Ишь, дорвался до работки, жеребец стоялый...

Инструктор опустился прямо в снег на колени. Его напарник подстелил большую лоскутную рукавицу. Они взялись за пилу-двухручку. Пила со скрежетом пошла в крепкое у комля дерево.

— Дай-кось, кто шибче, — крикнул вдруг Ленька Зырянов и поскакал по глубокому снегу к другой сосне. — Митьк, берись!

Ленька с приятелем Митькой схватились за пилу. Запрыгали острые ее зубы, порскнули опилки. Через минуту пильщиков прошиб пар.

— Не хуже, чем в бане, — сказал Петр Дегтярев.

— Может, веничков принести?

— Гни, ломи, ребята!

— Хо, хо, хо.

Инструктор уже взялся за топор, а Леньке с Митькой еще было далеко до сосновой середки.

Лесорубы сгрудились вокруг, каждый норовил отнять пилу у Митьки и у Леньки. Нельзя было поддаться приезжему человеку.

Петр Дегтярев вдруг шагнул в снег, волоча свою деревянную ногу, подобрался к Ленькиной сосне.

— А ну-ко, — сказал, — отступитесь. — Он высоко поднял топор и посмотрел на него, постоял неподвижно. Скосил глаз на инструктора. Тот безостановочно молотил по стволине. Заросшее редкой бородой, угластое дегтяревское лицо было серьезно. Он сощурился и жвякнул топором по дереву. Огромный медово-желтый кусок древесины отскочил от ствола. Петр рубанул еще и еще. Он рубил без щепы, без ошметков. Увесистые клинья падали в снег.

Все притихли, глядя на такую работу. Все хорошо знали, чего она стоит, эта неторопливая точность и кажущаяся легкость дегтяревских ударов.

— Жену бы так учил...

Петр положил топор и уперся плечом в шершавый сосновый бок. Макушка мотнулась. Подрубленная стволина принялась тяжко повертываться на своем пне, ухнула в снег. Следом за ней упала и та, что рубил инструктор.

— Криво подпилили, — сказал Дегтярев. — Вон она куда завернула.

— Была б у кобылы грива, не беда, что ходит криво...

— Хо, хо, хо.

— Лесорубничать — это тебе не взносы собирать...

Чеканихинские мужики были довольны.

Инструктор жил в лесу три дня. Он работал на делянке, выпустил боевой листок, рассказывал по вечерам обо всем, что читал, что слышал в районе, что узнал, служа в армии. Иногда он слушал сам, лежа в вагончике, на верхней полке, глядя, как прорывается в щели закупоренный в железную печку огонь, как его красная тень шарахается по стенам. Больше всех рассказывал Санька Дунькин.