— Нинуль, хватит пыхтеть. Меня нет дома с восьми утра и до десяти вечера. Неужели этого времени недостаточно, чтобы перебеситься и все свои капризы оставить за бортом, а?

— Это не капризы.

— А что тогда?! — Дементьев взмахнул рукой и поиграл желваками на скулах, переживая напряжённый момент. — Нина, я домой прихожу и хочу отдохнуть. Не трепаться без дела, не ссориться с тобой, а отдохнуть, посидеть в тишине. Ты умная женщина, должна это понимать. Брать меня этим детским садом не стоит. Не ведусь. — Попытался он объяснить свои доводы, но я была непреклонна и опять ахнула. На этот раз громче.

— Это я треплюсь без дела, да? Вот что значат для тебя мои слова? Трусы я выбирала! — Я всплеснула ладонями и подскочила на месте от возмущения. — Не трусы, Дементьев, не трусы! А комплект! И не только красный и чёрный. Там ещё фиалковый был!

— Ах, простите, я забыл про фиалковый комплект белья! Нин, ты шутишь? — Его лицо натурально перекосилось.

— Представь себе, нет! И, кстати, я купила все три, но сегодня, специально для тебя, одела именно красный!

Я подскочила с места и подбросила край короткой юбки вверх, демонстрируя. Дементьев глянул на моё художество неодобрительно и взглядом, своим невыносимо тяжёлым взглядом заставил присесть, а, по сути, опустил перед собой на колени. А эту позу я ненавидела. Он продолжил есть, а мне оставалось смотреть. Потому как ни аппетита, ни желания притронуться к ужину, не нашлось. Уничтожив две порции сразу и, ещё одну чуть погодя, он обтёр губы салфеткой и, наконец, посмотрел на меня.

— Очень вкусно, но чего-то не хватает.

— Может, корицы?! — Едва сдержала я себя от визга. Дементьев вдохнул и выдохнул.

— Я говорил, что ты очень хорошо готовишь? — Попытался он примирительно улыбнуться, но в моих глазах отклика не нашёл.

— Говорил. Каждый день за последние две недели. А как салат? Не попробовал? — Просто так спросила, себе же на больное место наступая, и ответ меня не интересовал. Дементьев никогда не ел салат. Из моих рук — никогда! — Кстати, Валентине Степановне ты обычно говоришь, что готовит она замечательно. — Добавила я с неприлично высокой долей язвительности.

Сделала глоток воды, чтобы не захлебнуться собственной желчью, а Дементьев ругнулся одними губами и чрезмерно резко, но согласно кивнул.

— Да! — Подтвердил он словом свои действия. — Потому что между «очень хорошо» и «замечательно», есть определённая разница. — Каждое слово, как ругательство, брошенное мне в лицо. Резкое, колючее и обидное. — Когда ты дойдёшь до уровня «замечательно» я тебе об этом сообщу!

На этом Дементьев поднялся с места и намеревался уйти, оставляя меня в одиночестве, но остановился. Правда, смотрел так, что наивной мысли о том, будто эта остановка для меня спасительная… вроде он поддержать хотел или успокоить… не возникло. Наоборот, инеем от своего взгляда покрыл.

— Кстати, моя бывшая жена готовила божественно. — Лениво бросил он, колко ухмыльнувшись. — И только попробуй сказать, что не хотела этого услышать при том, что я подобного говорить не собирался.

Я не выдержала первой: прощемилась мимо Дементьева в дверном проходе и громко хлопнула дверью своей комнаты. Тут же закрыла её на ключ, чтобы и мысли не было бросить ещё один камень. Правда, что тут скрывать, Дементьев в дверь ломиться не стал. Были слышны его тяжёлые шаги в направлении кабинета и такой же, как и у меня, хлопок дверного полотна. Правда, намного тише и сдержаннее. Вот за это… именно за это его убить, удавить хотелось. За эту сдержанность, за демонстративное спокойствие, которое должно быть у меня. Должно… только вот нет его. Где-то потерялось. А выдержка Дементьева — высший пилотаж.

Я оттолкнулась от двери и доплелась до постели. Устало опустилась на разложенные подушки, сжалась в клубочек и заплакала. Не от обиды и даже не оттого, что он прав. Да, я хотела этого сравнения, заведомо подозревая, что оно будет не в мою пользу. Но всё равно ревела по другой причине: это была ревность. Раздирающая душу ревность. Холодная и скользкая. Настолько маленькая, юркая и ловкая, что могла пролезть в каждую клеточку тела, непрерывно его раздражая, возбуждая гнев и обиду. И холодно мне было настолько, что в тридцатиградусную жару одеяло не грело.

— И не подавился же ты этой пищей богов! — Мстительно проскрипела я, сжимаясь ещё сильнее, пытаясь отогреться.

План… нет, не мести, скорее, мелкой пакости или подлости… созрел мгновенно. Я всю ночь не спала, ожидая, когда же Дементьев отправиться на работу и тогда уже спокойно и уверенно набрала в великодушно выделенном мне телефонном аппарате один из тех номеров, которые знаю наизусть. Услышав задорный мужской голос на той стороне соединения, против воли улыбнулась и приободрилась.

— Ну, здравствуй, солнце моё рыжее. Как дела, как успехи? Ты помнишь о сроках? А, может, решила сдаться, а? — Я практически наяву видела, как Сашка Ланг улыбается, потягивая один из коктейлей.

— Восемь утра, Саш. — Пробормотала укоризненно. — Ты без меня совершенно распустился!

— Всего лишь кофе, солнце. Только ты на вопрос не ответила. Как успехи?

— Дементьев в эстетическом шоке. Ещё немного и я его дожму.

— Ну, ну. — Усмехнулся он и будто бы мечтательно закрыл глаза.

— Куда пропал? Мне помощь твоя нужна.

— Лечу, бегу, дорогая. Но сначала признай, что затея твоя с Дементьевым оказалась «глупее не придумаешь» и ты готова на коленях молить меня о прощении. А я, так и быть, милостиво тебя приму в объятия, обещая не ругать долго, а потом всё равно женюсь, потому что нет мне без тебя, грешницы, жизни. Как? Красиво сказано?

— Как всегда, Сашка, как всегда. Только прощение на коленях я вымаливать пока не планирую.

— Нет, только не говори, что он до сих пор терпит тебя! Солнце, я не знаю мужчину, кроме себя, который способен на это.

— Он любит меня как родную, так что можешь не надеяться. И, вообще, я по другому поводу! — Грозно нахмурила я брови, пытаясь сконцентрироваться. Потому как, когда Сашка начинает болтать, остановить этот интеллектуальный бред практически невозможно. — Помнишь, ты снимал меня на корте? В прошлом году, когда в Испанию летали. Помнишь? — Повторила я вопрос, вколачивая в него бетонную настойчивость.

— «Снимал» — звучит гордо! — Рассмеялся Сашка. — Нина, это просто фотографии. — Добавил он, тут же посерьёзнев. — Если это что-то неприличное, я не участвую!

— Не участвуй и дальше. Только фото мне перешли.

— Дай угадаю, — потянул Сашка, причмокнув губами, — хочешь, чтобы эстетический шок перешёл в свою итоговую стадию, да? Думаешь, его впечатлит образ твоего вызывающе вздёрнутого зада? Ты ведь об этой фотке?

— Сашка, ты дегенерат! — Взревела я. — Быстро всё сделал!

— О-ох, и за что я тебя, засранку, люблю? — Мученически вздохнул он. — Через два часа смотри почту. Как только буду дома, вышлю.

— Смотри мне! — Прикрикнула я и погрозила пальцем, будто он мог это видеть.

— А ещё я скучаю…

— Я вешаю трубку! — Процедила, очередной раз поймав себя на этом глупом выражении из прошлого века. Сашка понимающе хихикнул.

— Хотел бы на это посмотреть…

— Ты провоцируешь меня на душегубство.

— От твоих рук приму самый тяжёлый приговор.

— Ты совершенно не хочешь меня поддержать! — Упрекнула я, а Сашка хохотнул.

— Не вижу повода! Ты обещала выйти за меня замуж, если дело не выгорит!

— Не канючь! Тебе тридцать лет!

— Без тебя жизнь утратила свои краски. Я потерялся во времени и совершенно не осознаю, где и с кем нахожусь. Мне тебя не хватает.

— Я люблю тебя. — Зло выдохнула я.

— Ты сказала это неискренне!

— Я люблю тебя. — Процедила, но очень старалась это скрыть.

— Сейчас ещё хуже. — Заныл он. — Чувство такое, что я насильно выжимаю из тебя эти слова.

— Сашка!

— Я никогда не смирюсь! — Гордо выкрикнул он и сам отключился, заставляя улыбнуться ещё и ещё шире. Его, вообще, невозможно не любить.