Дверь с лёгкостью закрылась, расставляя нас с Валентиной Степановной едва ли не в углы боксёрского ринга. Уверена, ей будет, что сказать Дементьеву, но, пусть не сомневается, мне тоже будет, что о ней сказать. С мыслями о светлом будущем я рухнула на кровать, на некоторое время забывая о возможных последствиях, закрыла глаза, а, открыв их, начала новый этап своей непростой жизни. И этот этап не сулил ничего хорошего.

Самым главным выводом, который светом красного фонаря заливал мои глаза, было понимание того, что не так давно в доме Дементьева была женщина. Да, да. Об этом свидетельствовали не только женские вещи в одной из комнат, и даже не фотография красивой брюнетки на углу стола в кабинете. Об этом просто кричал настенный портрет. Точнее, это был не портрет, это была фотография. В полстены. Художественная. Откровенная. И именно эта огромная фотография украшала главную гостиную комнату всей квартиры. На полуобнажённую модель я смотрела долго. Не менее получаса. А ещё была уверена, что примерно так же на неё смотрел и сам Дементьев. Об этом свидетельствует установленное напротив портрета кресло, расположенный у кресла кофейный столик, пепельница на нём.

С логикой у меня было всё в порядке, потому мысли о том, что брюнетка, чья фотография украшала стол в кабинете и эту стену, явно не сестра, вышли на первый план.

— Это его бывшая жена, Оксана Владимировна. — Не смогла промолчать Валентина Степановна, чем расстроила меня окончательно. И настолько глубоко, что я не сдержала протестующий возглас.

— А разве Даниил Алексеевич был женат? — Посмотрела я с высоты собственного роста, а Валентина Степановна, чуть вытянула губы вперёд, приопустила веки и с неторопливостью, присущей английской королеве проронила:

— Даниил Алексеевич был женат.

На этом она вдруг решила, что разговор завершён и удалилась в направлении кухни. А вот я так и не поняла, откуда взялась эта её претензия в голосе.

И тут поползли провокационные вопросы. Поползли они, разумеется, в мою голову и решили поселиться там навечно. Ответы брать было неоткуда и пришлось не раз пожалеть о том, что я, оказывается, плохо подготовилась, решаясь взять крепость штурмом. «Был женат…», «Был женат?», «Как давно? Как долго длился брак? Почему я об этом ничего не знаю?» И именно в таком мучительном процессе и завершился мой насыщенный день. Валентина Степановна колдовала на кухне, я уже устала изучать комнату с вещами соперницы и удобно устроилась в хозяйской спальне, решая, как правильно начать первый в нашей с Дементьевым совместной жизни, разговор. Дилемма разрешилась сама собой: я уснула, так и не дождавшись Дементьева, разговора и его ответов на мои вопросы.

Он пришёл ожидаемо поздно. А, может, очень поздно. А, может, даже под утро… Я уже не спала, через щель под дверью по полу крался искусственный свет ночной лампы коридора. Дверная ручка бесшумно провернулась и по комнате поползла огромная тень. Дементьев так и оставался на месте. Он смотрел на меня не меньше минуты. Молчал и не выражал никаких эмоций. Думаю, о том, что не сплю, тоже знал, но сказать так ничего и не пожелал. Демонстративно развернулся на месте и вышел прочь. Ориентируясь по уверенным шагам, можно было сказать, что устроился в кабинете.

— Я не железная. — Пробормотала я себе под нос. — Мне тоже может быть больно. — Проговорила тихим шёпотом, справляясь с подступающими слезами, и напряжённо выдохнула, выталкивая наружу всю обиду. Плакала тихо, практически беззвучно. А потом просто уснула, перевернув мокрую от слёз подушку на другую сторону.

Утро началось неожиданно. С голоса Валентины Степановны.

— Нина Владиславовна, уже начало девятого. Даниил Алексеевич ждёт вас в кабинете для важного разговора. — Прозвучало над головой, и я открыла глаза, воззрившись на домработницу опухшими после ночи глазами.

От наглости Дементьева меня аж перекосило, но выговаривать это вслух не стала. Послушно поднялась и потянула всё ещё тяжёлое тело в ванную комнату. Перенасыщать утро процедурами не стала и, едва почувствовала внутри зачатки бодрости, постучала в заветную дверь.

— Ты можешь войти. — Послышался увесистый бас. Абсолютно нейтральный. Как, впрочем, и владелец голоса.

Исключительно для приличия помявшись с ноги на ногу в дверях, я всё же вошла, переступая босыми ногами по мягкому пушистому ковру. Надо отметить, что пол кабинета был единственной комнатой с подобным предметом интерьера и именно этот предмет создавал уют, комфорт, способствовал расслаблению.

Идеальный порядок на всех, без исключения, полках, стойках, во всех книжных шкафах, и, что естественно, на поверхности стола. Дементьев с неприступным видом устроился за огромным рабочим местом наверняка для того, чтобы и мысли не возникло, что вызвали меня для светской беседы. Сегодня он был похож на неприступную крепость. Величественную и холодную. Покрытую толстой коркой обледенелого снега. Полное отсутствие эмоций на лице стало эффектным дополнением общей картины. И в своей неприступности и недосягаемости он был идеален. Идеальный костюм, идеально повязанный узел галстука, идеально подобранный парфюм, сочетающийся даже с запахом сигареты, которая ещё секунду назад дымилась в пепельнице, а сейчас погасла. Идеально выбрит, идеально причёсан, каждая волосинка на своём месте. Совсем некстати я вспомнила о своих волосах, которые славились непослушностью, да и общей упрямостью, точно маленький организм. Многократное за последние несколько лет обесцвечивание сделало своё дело и волосы стали более тонкими, гладкими и послушными, но сегодня я и без зеркала знала, что причёска устроила негласный протест. Вскоре безразличие на его лице сменилось чем-то вроде презрения, но именно чем-то вроде, потому как наряду с естественной для этого чувства брезгливостью, выстраивалась и линия интереса. Необъяснимо, но факт. И ещё один факт: перед бывшим мужем я не рисковала появляться в подобном виде, дабы не портить тонко устроенную душевную натуру. Дементьева, видимо, жалеть не собиралась и готова была представить себя в самом выгодном для будущего совместного проживания свете. А что?.. Зачем человека зря обнадёживать?..

Сегодня… Вот, именно сейчас, я ему не соответствовала. Ни в манере держаться, ни в желании. А ещё меня бесила его идеальная бывшая жена. Почему идеальная? Да потому что именно такая и никакая другая женщина могла быть рядом с Дементьевым. А я… А я стану первым и единственным исключением из его правил. В общем, внешне я явно проигрывала. Проигрывала и в одежде. Ответом на его идеальный костюм стала моя ярко-жёлтая пижама. В жизни каждой женщины наступает момент, когда она начинает носить пижаму. В жизни каждой нормальной женщины этот момент наступает тогда, когда приходит понимание, что кроме уютного трикотажа, ночью тебя согреть больше некому.

Дементьев пижаму тоже оценил, на губах даже высветилось подобие улыбки, но… как высветилось, так и пропало. В его руках появилась сначала сигарета, потом ювелирным блеском сверкнула зажигалка. Первая затяжка вышла предельно долгой, таким же долгим стал и выдох. На лице отразилась крайняя степень задумчивости, а в финале стала невесёлая ухмылка.

— Миниатюра называется «солнышко встало»? — Ухмылка усилием воли превратилась в улыбку. Правда, такую же грустную, вымученную.

— Рада, что вам нравится.

Услышав мягкий тон, я значительно оживилась и присела поближе, хотя до этого склонялась к диванному варианту в самом углу кабинета. Уселась. Наверно, нужно было выпрямить спину и учтиво кивнуть головой, так он смотрел, но я, в знак протеста, демонстративно сначала просто подтянула колени к себе, а потом и вовсе ноги подобрала, опуская попу на пятки.

— Удобно? — С некоторой ноткой раздражения хмыкнул он.

— Завидуйте молча, Даниил Алексеевич. — Развела я руками. — Вот, когда доживу до ваших лет, тогда так же сяду. — Презрительно кивнула я в его сторону.