— Последнее обвинение несправедливо. — Отрицательно тряханул он головой.

— Иногда я тебя просто не понимаю!

— Сочувствую твоему положению. Я вот уже сколько лет открыто признаюсь себе в том, что частенько не понимаю женщин. — И он действительно смотрел на меня сочувственно. Это возмутило ещё больше!

— Ты мог хотя бы попытаться! — Раскинула я руки в стороны. Дементьев этот жест проигнорировал, потому пришлось прибавить скорости, забежать к нему наперёд и позу повторить.

— Хорошо. Как ты себе это представляешь?

Спросил он и громко хмыкнул, когда понял, что застал этим вопросом врасплох. Посмотрел с триумфом и обогнул стороной, заставляя судорожно прикидывать всевозможные варианты.

— Да хотя бы… — Невнятно проблеяла я, но внимание не привлекла. Прокашлялась. — Да хотя бы вот: я споткнулась и вывихнула ногу, а ты, вместо того, чтобы корчить рожицы, принял бы героический вид и вправил мой вывих. Романтично?

Несмотря на то, что Дементьев явно сдерживался от смеха, согласно кивнул.

— Романтично! — Озвучила я его действия. — Или, к примеру, мой чемодан. Вовсе не обязательно было оставлять его там, выставляя ультиматум, ты бы мог объяснить, что он мне не нужен и что ты купишь десять тысяч новых платьев. Я бы и не думала возмущаться.

Дементьев безобразно крякнул.

— И всё это, не учитывая твоего замечания о том комплекте белья! — Язвительно взвизгнула я, помня старые обиды.

— О том, в котором…

— О нём самом! — Громко перебила я, не желая выслушивать всё это очередной раз.

— Нина, поверь, несмотря на то, что на тебе не было того шикарного белья, мне всё понравилось.

Это высказывание я смело проигнорировала, хотя и восприняла как откровенную провокацию.

— Ты же взрослый мужчина. Самостоятельный. Наверняка знаешь тысячу и один способ соблазнения. Почему со мной не испробуешь хотя бы один из них?

— Нина, я выбрал самый действенный.

— Это ещё какой? — Подозрительно нахмурилась я, а Дементьев пожал плечами.

— Выкрал из семьи, лишив любых средств связи, увёз в глушь, где склонил к сожительству. Согласись, метод действенный, хоть и дикий, но в наших отношениях наметился явный прогресс: ты не шарахаешься от меня, когда я ложусь рядом с тобой в постель.

— Боже, как громко сказано: «постель»!

— Я бы с удовольствием сказал «койка», но это не звучало бы столь романтично как «постель».

— Не передёргивай!

— Ты сама вспомнила о романтике.

— Так, это же о романтике, а ты о чём? О скрипучей, извини за выражение, койке, на которой пьяные мужики отлёживались после бодуна?

— Где ты набралась этих слов?

— Знаешь, как только избушку твою увидела, так слова эти сами в голове зародились.

— Нина, ты ко мне несправедлива. Я стараюсь, как могу.

— Дементьев, если бы ты старался, мы бы сейчас бродили по белоснежному мальдивскому песку, а не по этим…

Где мы с ним бродили, договорить я не успела. Я даже прокричать от страха не успела, когда провалилась в чью-то то ли берлогу, то ли нору. Промолчала и когда поняла, что нога находится в каком-то неестественном положении. Только жалобно смотрела на… не могу сказать, что на «подоспевшего» Дементьева. Тот, скорее, вынужденно приблизился и прежде чем оказать малейшую помощь: протянуть руку и вытянуть меня, внимательно осмотрелся.

— Долго ещё стоять будешь? — Взвизгнула я, когда снова обрела дар речи. На Дементьева подействовало, и он принялся двигаться с куда большей охотой.

Протянутую мной руку проигнорировал, снова вытащил за шиворот, чем неимоверно обидел. Усадил на какое-то поросшее мхом бревно, расшнуровал ботинок и, скривившись, вынес вердикт.

— Я, конечно, не врач, но очень похоже на вывих. Романтика. — Развёл он руками и почему-то перестал дышать.

Наши взгляды встретились. Дементьев смотрел на меня, а я на него. Он приблизился к моему лицу и смущённо вздохнул, мне хотелось прокашляться, но столь интимный момент портить не хотелось. Я приоткрыла губы и он приоткрыл. Я собиралась прикрыть глаза, а Дементьев, опережая, наклонился к уху моему и шепнул.

— Твой план был бы гениален, если бы не одно «но». — Доверительно шепнул он и вернулся к моим глазам.

— Какое? — Потерялась я в словах и фразах, а Дементьев приложил ладони к губам, чтобы разговор был ещё интимнее.

— Я не умею вправлять вывихи. — Буквально выдохнул он мне на ухо, а, спустя секунду, едва не оглушил, громко рассмеявшись.

— Дурак! — Хлопнув его по плечу, я рассмеялась и сама.

После недолгого консилиума было решено меня нести. Точнее, сначала Дементьев вручил мне какую-то палку, именуемую «костыль», а уж когда я упала ещё пару раз и едва не осталась без глаз, вот тогда и забралась к нему на спину, где удобно устроилась. Потом Дементьев нёс меня, аки новобрачную: на руках. А, измотавшись вконец, забросил на плечо. Не могу сказать, что обходился бережно и заботливо, скорее, пытался демонстрировать своё мнимое безразличие. Требовал песен и других развлечений, в которых я не особо-то сильна, но исправно кусал за ягодицу, мелькающую на плече справа, если выбор репертуара его не устраивал.

Уже потом, когда, сидя в машине, мы неслись по трассе, Дементьев сетовал, что я не умею ни петь, ни рассказывать анекдоты. А уж когда во дворе из машины вышли, так и вовсе со стороны смотрелись комично: уезжали красивые и аккуратные, а вернулись, будто с необитаемого острова. И я практически уверена, что Дементьев намеренно не позволил мне умыться и причесаться в доме отдыха, которому оставляли на хранение авто. Чтобы и другим неповадно было. Всклокоченная, хромая на одну ногу, в одежде с чужого плеча, я неторопливо огляделась по сторонам. Махнула рукой соседу Дементьева — художнику, который частенько загорал на балконе, так он едва с балкона и не свалился, так смотрел. Правда, на приветствие потом ответил. Валентина Степановна порыва Дементьева не оценила вовсе. Так и сказала: «у меня такое чувство, Даниил Алексеевич, что вы хотели Нину Владиславовну угробить». И ведь никому не объяснишь, что это было что-то вроде похода а-ля «с милым рай и в шалаше». Похода, который я достойно завершила. И если говорить не о результатах, а о выводах, которые вынесла… сложно всё. Чего-то я всё же не учла. И странное томление в груди стало тревожить не на шутку.

— Доброе утро, Даниил Алексеевич, — с искренней улыбкой отрапортовала секретарь и выложила на стойку папки с документами.

— Доброе. Всё мне? — Глянул он на стопку с сомнением и невольно скривился: незапланированный отдых принёс свои плоды. — Что по звонкам? — Бросил мимоходом, успев отвлечься на громкий заголовок, мелькнувшей среди папок газеты.

— Основной список я вам распечатала. Из важных… — Женщина поправила очки. — Два дня назад звонил Соломон Юрьевич, просил связаться, как только появитесь. Из очень важных Георгий Константинович Молчанов. Звонил дважды: в день отъезда и вчера поздно вечером.

При упоминании о Молчанове Дементьев невольно вздохнул.

— Соединить?

Нехорошее предчувствие кольнуло глубоко внутри и тут же стихло.

— Даниил Алексеевич, с Молчановым соединить?

— Сам наберу. — Он качнул головой, от помощи отказываясь.

Телефон зазвонил, как только Дементьев захлопнул дверь кабинета и приблизился к столу. Кривая улыбка не заставила себя ждать. Нажав на клавишу приёма вызова, Дементьев тяжко вздохнул.

— И я рад услышать тебя, Алексеич. — Довольный бас зафонил в трубке.

— Привет… Жора, Юра, Гора.

— Надо же, с утра и в настроении, видимо, дела идут неплохо.

Молчанов зашёл издалека, потому Дементьев насторожился.

— Ну… идут, а это главное. — Весомо отметил он без особого энтузиазма, откликаясь на замечание.

— Вот и славно. — Тон говорившего изменился и Дементьев напрягся, пожаловался:

— Меня начинает беспокоить твоя служба безопасности. Я даже присесть не успел, а ты знаешь, что я на месте. Как так?