— Так, вперёд, солнце! — Бросил он слова и растянул губы в притворной улыбке.

— Ну, ты же мужчина! Дементьев! — Подозрительно нахмурившись, я пыталась разглядеть в его словах шутку.

— Как мужчина, детка, я могу согреть тебя теплом своего тела. А всё остальное… мы не настолько близки, чтобы оказывать услуги подобного рода.

— Но… но ведь ты же меня сюда притащил!

— Поверь, вовсе не для того, чтобы колоть дрова.

— Ты не можешь так себя вести! Просто не можешь! — В порыве злости я сбросила с плеч одеяло и в Дементьева швырнула, тот его под голову сунул и кулаком примял.

— Ты же романтики хотела, Нинок. Минус двадцать, помнишь? Я могу закурить и посмотреть на тебя, — нахмурился, припоминая, — как я там на тебя должен был посмотреть?.. — Громко рассмеялся он. — Кстати, буду не против, если увижу на тебе чулки.

— Прекрати! — Подлетела я и стала, как вкопанная, нависнув над Дементьевым. Сжала в бессилии кулаки и от напряжения даже выдохнуть не могла. — Да кто… да кому ты, вообще, нужен?! Наглый самодовольный чурбан!

Я чувствовала, как мои губы нервно дёргаются, как тихий, жалобный внутренний голос призывает заплакать, да что там заплакать… зареветь в голос! А Дементьев, он… он, будто чувствуя это, приподнялся с кровати, опираясь на локоть, приближаясь к моему лицу, смотрел внимательно, а, может… может, просто взглядом по лицу шарил, так бесцельно бегали его глаза. Смотрел и ни за что зацепиться не мог. Потом нахмурился, будто с подозрением, будто вспомнить пытался. Я отшатнулась, а он за запястье схватил, точно клещами впился.

— Когда остаёшься один на один со своими страхами, без всей мишуры, без лишнего лоска, становишься самим собой, Нинок. Таким, какой ты есть. Сейчас есть ты, и есть я. И жизнь реальная. Такая, которой никогда не добьёшься, если сможешь прикрыться отговорками, убеждениями, поступками… чужими и своими. Ты не хочешь быть собой, но требуешь этого от меня, но я не уступлю, слышишь?

— Ты делаешь мне больно. — Прошептала я, а Дементьев согласно кивнул и ослабил хватку.

— Видишь, — усмехнулся он, — видишь, как просто быть собой и говорить то, что думаешь? А я ведь большего и не прошу…

— Хочешь слишком многого. — Покачала я головой, а он снова кивнул. На этот раз, констатируя факт.

— Тогда, увы… — пожал он плечами и устроился на подушке, в совершенстве повторяя прежнюю позу.

Меня отпустил, но взглядом держался крепко. Так, что, даже отвернувшись, я свою вину чувствовала. Обидно. И как-то несправедливо.

Именно с этой обиды я начала задыхаться. От его присутствия рядом задыхаться. Головой тряханула, сбрасывая наваждение, куртку его непромокаемую с гвоздя сдёрнула и на плечи набросила. Выскочила из дома, а дальше запал пропал. Я прижалась к двери спиной, больно ударившись о выпирающие доски, и взвыла от боли. Он слышал, наверняка это знала. Слышал, но не подошёл. И в этом был весь Дементьев… Совсем недавно меня уличал в том, что правды хочу, хочу, чтобы всё по-настоящему, а теперь того же требует, будто не замечая перемены ролей. Наверно, это что-то, да означает?..

Оказавшись на улице, я почувствовала прилив энергии. Наверно, огонь обиды разгорелся с новыми силами, получив прямой доступ к кислороду. Смешно. Только другого объяснения не находилось. Под дальним навесом, там, где видела сухие колодки для дров, я присмотрела и топор. Ещё у бабушки в деревне приметила, что топор топору рознь. Есть тот, которым рубят, а есть тот, которым колют. Сейчас видела перед собой тот, что толще. Олег когда-то с таким очень уж ловко справлялся, демонстрируя свою силу. Всё впечатление производил. Что тут сказать… произвёл! На два года хватило. Помнится, ловко у него всё выходило: размахнулся, ударил, и щепки в стороны. По мне, так с этой увесистой бандурой и сама справлюсь. Только пня специального для колки дров не увидела. Решила обойти навес вокруг.

Вышла и засмотрелась: крутой глинистый обрыв заканчивался широкой рекой. Красота неописуемая. Густо посаженные деревья на другом берегу, лодка, перебегающая с одной волны на другую. Там и причал есть… Вдруг подумалось, что Дементьев меня специально по лесу вёл, чтобы запутать или испытать на прочность. А чего там пытать?.. Я его не о том просила. А воздух свежий… Хочется руки раскинуть и, точно птица, лететь.

Улетела я, кстати, недалеко… Всего два шага навстречу стихии сделала и скатилась по глине вниз. Страшно было. Перед глазами всё мелькало. И деревья дальнего берега, и причал, и лодка. А чаще всего топор, который поперёд меня скользил и громко ударился о водную гладь. Глинистый берег плавно переходил в песчаный, и я, в отличие от топора, на нём задержалась. Присмотрелась к месту, куда колун съехал, губы сначала поджала, потом прикусила. Глаза закрыла и всё же рискнула: пошарила рукой по примерному месту, с неудовольствием констатируя тот факт, что река начинается глубоким обрывом у самого берега. Расстроилась. Сначала из-за топора. Потом, правильно смекнув все «за» и «против», верно расценив свои силы, расстраиваться был совсем другой, более весомый повод: мои попытки взобраться наверх заканчивались всё на том же песчаном берегу. Пришлось обходить обрыв стороной, карабкаться, цепляясь едва ли не зубами за густые клочья сочной после дождя травы. Не иначе как тест на выживание.

Я выбралась, кое-как отмыла от глины руки, куртку просто бросила в переполненное водой корыто и прополоскала. На себя натягивать не рискнула, несмотря на то, что теперь было жарко. Чтобы вымыть ноги, залезла в то же корыто вместе с обувью и с усердием отирала липкую жижу.

Когда я приблизилась к дому, заметила, что дождь практически закончился, а среди густых туч, обложивших небо, просматриваются редкие голубые пятнышки. На душе стало теплее, но тепло быстро развеялось: как только в дом вошла.

Дементьев, коротко на меня глянув, отвернулся. Чуть мокрые волосы говорили о недавнем пребывании на улице, значит, он меня искал. Это хорошо. Плохо то, что, скорее всего, нашёл. А если нашёл, значит, видел, где я была и как справлялась. А если видел, то не помог. Ведь не помог! Я сама справилась! Практически тут же на вроде безучастном лице я заметила наметившуюся улыбку. Дементьев сидел полубоком, усердно работая каким-то напильником или ёршиком, звук металлический, странный. Мне и сразу не до того было, а теперь, когда эту улыбку разглядела, так и желание разбираться отсутствовало. И такая тишина наметилась… только и слышно, как на пол стекают крупные капли с вымытой мною куртки.

— Дементьев? — Тихо позвала я, а он глянул исподлобья.

Громко хмыкнул, а затем потянулся, лень из тела выгоняя. Он заложил за голову руки со сцепленными в замок пальцами и повернулся ко мне всем корпусом. С удовольствием разглядывал не меньше минуты и только потом не сдержался, выставил белоснежные зубы.

— Ну что? Наплескалась, курочка? — Потянул он, едва сдерживая рвущийся наружу смех.

— Дементьев, как ты мог?..

У меня даже руки опустились, и голос пропал, так обидно стало. Снова и снова обидно, стоит только в его сторону взгляд перевести. Я швырнула куртку под ноги и к топчану прошла, не желая уделять ему внимания, а вот Дементьева, видимо, так и подмывало высказаться, не зря он проводил меня взглядом и вздохнул, когда у окна остановилась. Сквозивший меж створок холод с лёгкостью охватил мокрую одежду, пробираясь к коже, вызывая ставшую привычной за последний день дрожь. В сторону полетела майка, потом уже второй по счёту бюстгальтер. Из чемодана на этот я раз выбрала узкий лиф раздельного купальника, разумно прикинув, что портить всё бельё не стоит. Схватившись озябшими пальцами за резинку трусов, я как-то некстати вспомнила о Дементьеве. Думал и он обо мне: это ясно стало, как только послышался его голос.

— Нина, переодевайся спокойно, я не смотрю на тебя. — Терпеливо высказался он, но как только я обернулась, губы поджал.