Утро было для каждого своё. Дементьев встретил его, стоя у панорамного окна собственного офиса. Нина в пустом зале своей танцевальной студии. Сюда она приглашала людей и помогала им раскрепощаться. Здесь была собой и помогала найти внутреннее «Я» каждому участнику. Здесь она не справилась с чувствами и предала одну из давно познанных истин: «Ты один. Один рождаешься и один умираешь. А все остальные, окружающие тебя люди, лишь приятное дополнение к собственному одиночеству».

Сначала она не знала… не могла знать наверняка, могла лишь почувствовать… Потом было первое движение. Неловкое, скованное, приносящее неприятную ломоту в теле. И только лишь за ним это сковывающее чувство страха, которое запрещало оборачиваться, утешая сознание скомканными надеждами.

Нина так и не обернулась: знала, что Дементьева давно здесь нет. И о том, что специально ушёл, тоже знала. Не сбежал, нет. Ни в коем случае, нет. Он ушёл, отбивая каблуками дорогих туфель ритм военного марша. Это было наступление. Эта была атака. Правда, нападал Дементьев со спины, ничуть не заботясь о собственной репутации, о мнении со стороны. Его не устраивало спокойное существование в паре. Он жаждал независимости. Он свободы искал. Её и получил. Вот, прямо сейчас получил. Когда она закрыла обеими ладонями рот, пытаясь подавить истеричный крик. Шумный вдох. Паника. Так противно стало, что кожу с себя содрать хотелось, только бы избавиться от его прикосновений, которые сейчас жгли огнём. Нина растирала до боли, до красноты кожу растирала, чтобы этот огонь унять и выла в голос, не справляясь с раздирающей душу обидой. Горячие слёзы уже давно бежали по лицу тонкими ручейками, но не хотелось просто плакать, кричать хотелось, не справляясь со сбившимся дыханием. Закрывая глаза, чтобы не видеть света, не чувствовать его тепла, она прятала голову, зарываясь в плотный плед, и обеими руками обнимала себя, не в силах остановить жалость. Да, сейчас она была жалкой. Жалкой, несчастной, брошенной. А самым обидным было то, что он ведь всё понимал!..

— Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу… — Устало бормотала Нина, растратив на истерику все силы.

Теперь лежала безвольной плетью, ровно глядя на яркий свет за окном, кутаясь в плед. Изредка проводила языком, увлажняя искусанные губы, хлюпала размокшим носом, вздрагивала, не успевая переждать острый слезливый вдох.

Ломота в теле усиливалась и теперь отдавала болью. Противной, ноющей, пульсирующей теперь уже и в голове. Нина заставила себя подняться. И одеться, и причесаться заставила.

— И что мне делать дальше? — Остановилась она напротив большого настенного зеркала. — Что мне делать теперь? — Приткнулась лбом к холодному стеклу и растёрла пар своего дыхания, размывая изображение.

На её счастье, к тому времени, как вышла из зала, здание заполнилось людьми и удалось уйти незаметно, бесшумно. Словно тень. Та самая, которой когда-то была. Давно, в детстве. Когда никто не замечал и её это устраивало. Страшное время, которое, казалось, не вернётся никогда. Почему она так отреагировала?

— Потому что дура! — Твёрдо и решительно ответила Нина на собственный вопрос и задрала голову к солнцу.

Руки раскинула в сторону, улыбнулась новому дню, шагнула раз, другой и закричала, но уже от счастья.

— Девушка, вас подвезти?

Нина укоризненно глянула на наглеца и демонстративно отвернулась, не желая растрачивать себя на очередного мужлана.

Домой она добралась ближе к обеду и со стоном разочарования опустилась на коврик у двери. Сейчас, когда окружает его запах, когда давит его возможное присутствие, дышать ровно не получалось. Она попыталась занять себя делом, приготовить салат, но с безумствующим кличем отшвырнула от себя нож и вцепилась пальцами в волосы. Прошлась из одного угла кухни в другой и не выдержала: рванула из его дома, из его жизни, даже не вспомнив запереть дверь. Только сумочку схватить успела, и спускалась по ступеням, наматывая длинную шлейку на запястье.

На автомате позвонила в дверь несколькими этажами ниже и несказанно обрадовалась взгляду стоящей напротив Валентины Степановны.

Уже спустя несколько минут не могла вспомнить, какие слова ей говорила, что просила сделать. Стояла, упираясь в мягкую обивку двери собственной квартиры, и снова выла в голос, очередной раз не пытаясь скрыть растоптавшего её разочарования.

— Даниил Алексеевич? Кофе?

— Не нужно кофе… — Дементьев отрицательно качнул головой на призыв секретаря прерваться. Он окинул тяжёлым взглядом собравшихся за столом переговоров мужчин и женщин, скривился и резким движением оттолкнул от себя папку с документами.

— Дорабатывайте! — Рыкнул, выставляя многоточие в, казалось бы, безупречном контракте.

— Даниил Алексеевич, позвольте…

— Пошли вон! — Грубо прервал он молодую женщину в торце стола и упёрся в неё взглядом.

Лишь спустя время смог этот взгляд прервать и мазнуть им по напряжённым раскрасневшимся лицам. Спокойно выдохнул.

— Совещание окончено.

Он растёр раздражённые глаза, когда остался один, помассировал пульсирующие виски. На самом деле злился, потому что думать мог только о телефоне, который остался в комнате отдыха. Будто это важно, звонила Нина или не звонила! Правда, так и не смог убедить себя остановиться и всё же просмотрел список непринятых вызовов, со скрипом зубов, констатируя, что нужного среди них нет.

— Коза! — Нервно выдохнул он в сторону и запрокинул голову, пытаясь собраться с мыслями.

Тут же улыбнулся, самому себе с укором покачивая головой. Как же неправ… Ох, как неправ! Он отдал короткий приказ перенести все встречи: Нину одну видеть хотел. Сам не знал, для чего, просто вдруг почувствовал острую необходимость в её близком присутствии.

В цветочном магазине остановил взгляд на тюльпанах красивого нежно-фиалкового цвета. Поджал губы, когда водитель, приметив огромный букет, которому не нашлось места в салоне, подозрительно крякнул.

— Едем домой. — Сдержанно проговорил Дементьев и сжался изнутри от бешенства, услышав в ответ что-то вроде: «А куда же ещё?..»

Сам не понял, как получилось промолчать, только рукой махнул, сжимая ладонь в мощный кулак. Он нетерпимо вздыхал каждый раз, как на светофоре останавливались и сверлил взглядом затылок водителя, когда застревали в пробке. Остановившись в пути, он забрал обтянутый плотной бумагой холст из фотостудии. Наверно, это был единственный момент за всю дорогу, когда Дементьев почувствовал себя привычно лидирующим. Не высказался, и когда припарковаться рядом с подъездом не получилось. Не о том сейчас думал. Только цветы из багажника достал, холст, и портфель прихватил. Открыл дверь своим ключом и прислушался к звукам, доносящимся со стороны кухни. Несдержанно широко улыбнулся, услышав размеренно ударяющий по разделочной доске нож.

— Нинуль, я дома! — Выкрикнул он, стягивая туфли, и задержал дыхание, когда она не появилась на зов.

Вытянув губы трубочкой, Дементьев понимающе кивнул. Конечно же, он знал, что Нина обидится, а, может, даже и разозлиться. Измажет дёгтем все костюмы и изрежет ножницами рубашки. Эта могла, с неё станется! Он поймёт, даже если Нина откажется с ним разговаривать и вздумает раскопать топор войны.

По сути, подобным шагом он хотел поставить зарвавшуюся девицу на место. Или напомнить её место для себя самого. Правда, и представить не мог, что угрызения внезапно проснувшейся совести измучают настолько, что всё бросит и к Нине прибежит. Не то чтобы выпрашивать прощения, и близко, нет. Но увидеть её хотелось. И бешеную энергетику почувствовать.

Войдя на кухню, Дементьев впал в секундный ступор: у плиты старалась Валентина Степановна.

— Валентина Степановна, добрый день. Какими судьбами? — Нахмурился он, точно зная, что домработнице положено ещё как минимум недели две отдыха.

Он отодвинул букет в сторону, когда та приблизилась, чтобы погладить его по плечу.