«Ты знаешь, что такое греть?»
«Такого человека вашей семье век не дождаться!»
«Ну и что — промокла! Из-за своих копеечных тряпок ты срамишь весь Дзелквиани!»
«Ох, ну и теща из тебя получится, если, конечно, доживешь до тех пор!»
Наконец нарушитель очереди в знак протеста наглухо задраил стекло в машине, попытавшись таким образом изолироваться, но толпа взяла свое: она силой распахнула дверцу и выволокла из машины бывшего борца.
— Черт возьми, ты, кажется, прав, — расстроенный Вано смотрел мимо гостя. — Пока подойдет наша очередь, мы концы отбросим. А что толку драться? Нет у людей понятия. Говори не говори — темный народ. Знаешь, зачем я хотел такси? Хаши поели бы с утра.
— Ради бога, Вано, мне ничего не надо. Давай доедем до гостиницы, стоя сплю, как лошадь. Купе досталось такое разболтанное, все скрипело, лязгало, до утра глаз не сомкнул, — Кита попытался разжалобить хозяина.
— Да погоди ты, я говорю!
— Откуда теперь хаши, уже восемь часов!
— Он опять за свое! Я заказал, и для нас берегут. Понял? А ты думал. Меня тут знают. Я не как некоторые… — с такой уверенностью сказал Вано, что Кита не посмел возразить.
Вскоре объявился спаситель; проезжающая мимо светлая машина марки «Жигули» замедлила ход, ее владелец, совершенно плешивый и даже без бровей, поднятием руки приветствовал Вано и, словно он только для того и появился в этих краях, чтобы поприветствовать младшего ассистента, поехал было дальше, но Вано громко крикнул:
— Рамаз!
«Жигули» остановились и задним ходом нехотя подрулили к стоянке такси.
— В чем дело, Ванечка?
— Отвези нас в Квитири, на хаши. — Он понизил голос. — Гость у меня из Тбилиси, отличный парень.
— Вания, неужели, когда я сам не остановил и не спросил, куда тебе ехать, ты не понял, в чем дело?
— А что такое?
— Бензина в баке ни капли. Будь у меня бензин, сейчас же, в эту минуту не то что в Квитири, хоть до Трапезунда, для чего мне эта машина, как не для друзей! А кто врет, чтоб тому!..
— Слушай, я тебе налью бензин, — обнадежил Вано. — Поехали.
— У тебя талон? — упавшим голосом спросил водитель.
— На что мне талон? Кто сегодня на заправке?
— Зинка — чумовая, чтоб ей пусто было!
— Кита, иди-ка садись.
Вано открыл переднюю дверцу и усадил гостя.
— Я сам Зине скажу. С Зинкой мы вот так… На что мне талон? Мне с Зинкой да еще и талон! Не такая она чумовая, чтоб ты знал, эта Зинка. Она знает, кто свой, кто чужой, и закон гостеприимства еще не забыла, — бурчал себе под нос Вано и отжимал воду из седеющих волос.
Зина встала как скала: всех уважаю, всех люблю, но без талона ни капли бензина не налью, по вашей милости в тюрьму не сяду.
Долго просил ее Вано, долго умолял, но, так ничего и не выпросив, ссутулившийся, с побледневшими губами вернулся назад и сел в машину.
Опять выручил Рамаз: остановил светлую «Волгу», «одолжил» у водителя три литра бензина, и, когда они выехали на дорогу, ведущую в Квитири, растроганный Вано, желая как-то отблагодарить приятеля, спросил его тоном, исполненным заботы и тревоги:
— Ну что твои волосы, Рамаз?
— А черт его знает! Говорят, отрастут, чтоб им пусто было, этим врачам.
— Отчего они у тебя все-таки вылезли?
— Точно не знают, на нервы сваливают, И чего я такого уж понервничал? Дядька мой вон три инфаркта перенес и волоска не потерял.
— Лекарство втираешь?
— Если б помогало… Ведер шесть небось в плешь свою вмазал, и хоть бы что! Говорят, время нужно, подождем…
— Точно, время нужно, не без этого. Так сразу не вырастет. Травке райграсу и то десять дней надо, чтоб прорасти, — обнадежил Вано, хотя по голосу было слышно, что он не очень-то верил в свои слова.
— Хаши нету! — объявил Рамаз, когда они подъехали к крытому черепицей безоконному срубу.
— Ты давай сворачивай и постой минутку, а уж я знаю, что у них есть и чего нет, — рассердился Вано.
Рамаз засмеялся:
— Будь у них хаши, Ванечка, тут такое творилось бы! Смотри, поблизости ни одной машины.
— А я говорю, сворачивай и подъезжай!.. Подвези к дверям, я сам с Чичиа потолкую. Уж это я сумею. Раз говорю, значит, знаю, — не совсем твердо настаивал на своем Вано. — Сейчас вас позову, я мигом, — бросил он оставшимся в машине и исчез в дверях хашной.
Он отсутствовал примерно столько времени, сколько понадобилось бы жадному до табака курильщику, чтобы выкурить одну сигарету.
Лицо его выражало растерянность и смущение: хаши действительно не оказалось.
Вано сел в машину и обернулся к гостю:
— Кита, вообще-то я не очень люблю хаши. А? Скажи… После него весь день чесноком воняешь. И кто его знает, как приготовлено, хорошо ли промыто. В хаши главное чистота, а на этих разве можно положиться? Давай-ка мы лучше подскочим к «Цинавели», там отличный ресторан, сядем и позавтракаем как люди. Я попрошу приготовить для нас что-нибудь особенное. Они мне не откажут.
— Там теперь Сандухадзе заправляет? — спросил Рамаз, нажимая на стартер.
— Сандухадзе сняли. Теперь там его братан, Чоткия-головастый.
— Я про Чоткию и толкую, он разве не Сандухадзе? Родной брат…
— Это-то верно, но в Дзелквиани его все называют Чоткия-головастый, я и не понял… Что с машиной? Обожди минутку, не то еще аккумулятор сядет. Бензину, что ли, глотнула?
— Черт его знает! Такого с ней еще не было. Подсос барахлит, — с виноватым видом объяснил Рамаз гостю, когда после изрядной возни двигатель заработал и машина покатила к Сагорийскому лесу.
Ресторан «Цинавели» расположен на дороге, ведущей к Багдади. Как Сатурну не миновать своей орбиты, так едущему в Саирме или Зекари не миновать «Цинавели».
Ресторан в низине на берегу Риони состоит из главного корпуса (буфет с кухней) и столов, расставленных на зеленом лугу под огромными вязами.
— Где сядем? — Вано спросил об этом таким озабоченным и деловым тоном, словно выбор стола имел решающее значение.
— Ты сначала повидай Чоткию, место здесь найти не трудно, — посоветовал Рамаз, и, к чести младшего ассистента, он не стал спорить.
Кита с Рамазом стояли возле умывальника под черешней с ободранной корой и наблюдали такую картину.
Вано Матарадзе вбегал в узкие двери кухни, минуты через три появлялся у главного входа, потерянно озирался, скреб пятерней в затылке и устремлялся по коридору, ведущему в буфет. Погодя, его седеющая голова мелькала в пожарном окне под крышей. Затем он выбегал во двор, с минуту стоял, потирая руки и бормоча под нос, и, словно припомнив что-то, опять кидался по тому же маршруту.
Наконец он вылетел из ресторана как ошпаренный, сел в машину, хлопнул дверцей и крикнул своим спутникам:
— Садитесь! Поехали!
Кита с Рамазом бросились к машине резво, как на тренировке пожарной команды.
— Нет у них ни черта. Говорят, закупки запретили. Я говорю, что делать, закон, говорю, не мне отменять, только не поверю, что вы так сложа руки будете сидеть. У нас, говорят, новое руководство Центросоюза, мы, говорят, немного погодим, посмотрим, что они за люди, чем дышат… А я одно скажу! Поехали ко мне. Лонда (так звали супругу Вано) хачапури испечет. Вино у меня хорошее, со свадьбы Деисадзе осталось. Муртаз Чабукиани в ту ночь его даже из мясорубки пил, и ничего, на следующий день был как огурчик… — Тут Вано призадумался. — Может, еще чего-нибудь дома найдется… А если даже и не будет ничего, чаю попьем. Я его совсем не стесняюсь, Рамаз, — Вано нервно похлопал Киту по плечу. — Он для меня не гость, а свой человек. Когда в Тбилиси бываю, обычно у него останавливаюсь. Я тут хвастался: друг у меня в Тбилиси, главный инженер. Так это он и есть.
— Куда теперь? — скучным голосом спросил Рамаз.
— Езжай прямо, у поворота на Хони развернешься, и на параллельную улицу. Неужели не знаешь, где я живу? — Вано так искренне возмутился, что Рамаз и в самом деле почувствовал неловкость: как это он — человек, выросший в Дзелквиани, не знает адреса Вано Матарадзе.