— Какого толстого, что еще за толстый… — Я ничего не понимал.

— Да сын двоюродного брата маршала, того, что Диего заточил… Вспомнили?.. Мужа Эулалии! Хм!.. Как раз таким, как вы сейчас, представляю себе его молодым, когда он еще не был толстым, — удивительное сходство! А я-то думаю, где вас встречал…

И — представляете! — спросил:

— Вы могли бы это объяснить?

Глаза его лукаво искрились. «Сумасшедший он, что ли?» — мелькнуло у меня, но ведь сумасшедших на работе не держат. И я резко сказал:

— Как смеете на работе… в нетрезвом состоянии…

— Я? Чтоб я да пьяный? — оторопел он, и внезапно выражение лица его стало осуждающим. — А-а, понимаю, вы не читали романа о Бетанкуре, не читали ведь?

— Не читал, — ответил я. — Можете вы в конце концов ответить на мои вопросы?

— С удовольствием, с удовольствием. И романа, где Ансельмо, не читали. Льосу, Марио Варгаса…

— Не-ет.

— И Кортасара?

— Э-э-э… Нет.

Я думал, он высмеет меня, но он поглядел с завистью:

— Счастливый вы человек.

— Почему?

— Потому, что впереди у вас огромная радость, а у меня она уже позади? Э-эх…

— Какая радость?

— Радость первого прочтения. Значит, вы южноаме…

— Извините, но, — я не выдержал, — если не ошибаюсь, респондент вы, а не я!

— А что такое респондент? — заинтересовался он слегка.

— Тот, кого спрашивают.

— А-а, к вам же добавляется «ко», да? Только в начале слова, да? Ко-рреспондент…

— Нет, нет, я — интервьюер.

— Хорошо, дорогой, извольте, спрашивайте.

Но тут в ателье, нерешительно приоткрыв дверь и словно протискиваясь, ступил человек робкого вида. Респондент извинился и занялся клиентом — предложил раздеться, усадил, приподнял ему голову за подбородок и повертел в одну-другую сторону, взял у меня галстук и нацепил на него, включил яркий свет, велел человеку вскинуть голову и, сняв что-то с объектива, воскликнул: «Топ!», после чего, неловко развязав узел, с глубокой благодарностью вернул мне галстук, но я уже не сумел надеть его, так как завязывать не умею, — по утрам обычно брата прошу, а респондент сказал, сокрушаясь: «Ах ты, беда какая, и я ведь не умею, — и обернулся к клиенту. — Нет, завтра не будет, послезавтра». Вручив ему квитанцию, получив деньги, восемьдесят копеек, улыбнулся: «Будьте здоровы, дорогой», — и повернулся ко мне, с головы до ног изображая внимание.

— Извините, но время рабочее… Итак, приступим…

Тыльной стороной руки я сдвинул галстук с анкеты и приступил:

— Фамилия?

— Кежерадзе.

— Имя?

— Васико.

— Василий?

— Да, конечно, — смутился он, — извините, «ко» — это ваша привилегия, корреспондент…

— Сказал же, не корреспондент я. — И повторил отчетливо: — Интервьюер, понимаете? Год рождения?

— Двадцать девятый.

— Тысяча девятьсот… да? — сострил я.

— Разумеется.

— Пол.

— Василием меня звать, — ответил он в тон мне.

Я записал: «Муж».

— Профессия?

— Специалист по художественной фотографии.

И я приступил прямо к делу:

— Нравится ли вам ваша работа?

Тут он ответил неохотно:

— Так себе.

— Почему?

Он окинул меня внимательным, грустным взглядом и сказал:

— Я литературу очень люблю.

Мы помолчали. Потом я спросил:

— Специальную?

Он улыбнулся:

— Нет, художественную.

Я смешался, но виду не подал.

— Прекрасно, мы и литературу затронем, один из вопросов и ее будет касаться.

— Не-ет, нет, — и на лице его опять появилась улыбка — Не касаться, а начинаться и кончаться ею будут.

— Что?!

— Что? Да ваши вопросы к респонденту вроде меня.

— Откуда вы, собственно, знаете? — Я не на шутку разозлился. — Пока что я намерен выяснить, каковы коммунальные удобства в вашем доме, в каких условиях вы живете — в очень хороших, плохих или средних, и при чем тут литература, да еще в узком смысле — только лишь художественная!

— Ну, нет. — Он усмехнулся и бесцеремонно заглянул в анкету. — Хотя у меня и нет центрального отопления, удобства все равно прекрасные — называйте их коммунальными или как вам там заблагорассудится.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что у меня два огромных книжных шкафа, полки с книгами, удобное кресло и торшер — свет над головой.

— Но это же не коммунальные удобства?

— Смотря для кого. — И неожиданно с издевкой: — Значит, художественная литература — литература в узком смысле?

— Разумеется, потому что существует литература документальная, научная, популярная, учебная…

— Брошюру упустил, дружок.

— Да, да, — не дал я себя сбить — главное, настойчивость, упорство — и продолжал: — Любите ли кино?

— Нет.

— Почему? — поразился я.

— Кино — финансируемый конкурент.

— Чей?

— Сказал же, не люблю, — не столько ум питает, сколько тешит глаз — вот почему.

Я записал «нет», а следующий вопрос после ответа на предыдущий оказался нелепым: «Какие вам нравятся фильмы?»

Но он ответил:

— С титрами. Понятно.

Ого, не хуже меня умеет раздражаться.

Я вскипел, но тут снова появился посетитель, и человек, сказавший, что он очень любит литературу, не сдержавшись, на него излил раздражение: «Садись, говорю, садись!» — и включил такой сильный свет, что лампы протяжно загудели, потом сердито задрал клиенту голову, ухватив за подбородок, но вдруг остыл и пригладил ему волосы. «Извините, вы-то при чем… растрепались немного». И тот, опешивший, широко улыбнулся, улыбнулся ответно и респондент, один сидел застыв, другой вертелся возле аппарата, потом сказал свое «гоп», помог клиенту надеть пальто, хотя тот продолжал улыбаться, говоря: «Не надо, не надо, я сам…», и когда посетитель прикрыл за собой двери, я оторопел — на меня вызывающе и пренебрежительно смотрел совсем другой человек.

— Если угодно, продолжим завтра.

— Нет, нет, спрашивайте, слушаю вас.

И я подобрал вопрос, который никакого отношения не мог иметь к его увлечению. Я спросил:

— Что вы думаете о моде? Какая вам нравится одежда?

Он же ответил:

— С широкими карманами, все остальное — безразлично.

— Как это — с широкими карманами? Для чего?

— Чтобы влезала любая книга.

Нет, он явно был тронутый, я поднялся.

— Извините, но… меня руководитель ждет.

— Волевой и энергичный, да? Что поделаешь, всего хорошего.

Он недовольно следил, как я засовываю ручку в нагрудный карман, анкету — в портфель, и, когда я устремился к двери, бросил вдогонку:

— Вот это забыли!

Это — был галстук.

— Спасибо, всего доброго, — и осторожно, стараясь не смять, положил галстук в карман.

— А знаете, вы еще раз придете.

— Никогда! — взорвался я. Битый час потерял из-за него.

— Что ж, увидим…

— С чего вы взяли?

— Не можем ведь разойтись, не познакомившись толком, наша беседа пока что смахивала на материал для юмористического журнала.

— Лучшей беседы и не получится, — бросил я ему в лицо.

— Почему ж, все впереди… Вот увидите, еще разговорюсь.

— Лично я ногой сюда не ступлю…

— Посмотрим. — Он улыбнулся.

Я вышел злой, со лба струйками стекал пот. Полез в карман за платком, достал, вытер лоб, но в руке было что-то не то.

В руке был галстук.

На руководителе свитер, прекрасно связанный, облегающий крепкое, мускулистое тело, — женщины с ума по нему сходят, некоторые во всяком случае. Настоящий атлет! Ученый — и такая могучая стать! И речь у него весомая, убедительная, насыщенная терминами, сложная, отточенная, каких он только выражений не знает, просто ходячий словарь иностранных слов! Одно меня удивляет — и глаза и брови у него красивые, а все равно любит носить темные очки. И сейчас вот в них, сидит в кресле, читает поданную мною анкету и время от времени замечает: «Интересно, интересно…» Я ликую, ерзаю на месте, он дочитывает последнюю анкету, сейчас похвалит… Между прочим, у меня одно поразительное свойство — стоит разволноваться посильней, и находит сонливость… Первые раза два я думал — случайность, но потом, когда это стало повторяться, обратился к знаменитости, тот внимательно прочел рекомендательное письмо, осмотрел меня и заявил, что ничего опасного не находит, истории медицины подобные случаи известны, и примечательно, что сонливость нападает только в предчувствии неприятности, но во время приятного волнения, в предвкушении похвалы, как, например, сейчас, сонливости не бывает. Сотрудникам я, конечно, не рассказывал о своей странной особенности, — разве поймут, поверят, — недолго думая объявят кретином, дураком, и все, пиши пропало…