Дато глядел в просветы между листьями. Сорвалась звезда и прокатилась по небу. Потом упала еще одна. Луна уже опустилась к горизонту. Какая-то звездочка неотступно следовала за ней. Петухи прокричали во второй раз. Пес снова проснулся и залаял. Ему ответили соседские собаки. По дороге проехал всадник, собаки полаяли на него и замолкли.

— Нет еще Харипарии? — послышалось из комнаты.

— Нет, нет, спи… Говорила тебе: не лежи на сырой земле!

— Да сухая она была!

Восток заалел, и на горизонте появилась большая, яркая звезда. Другие звезды, помельче, сразу потускнели. «Наверное, это и есть Харипария», — подумал Дато и стал не мигая смотреть на нее. Ему очень хотелось, чтобы она скорее поблекла и наступило наконец утро. Но звезда сияла все так же ярко и Дато злился.

Но вот и она потускнела.

Теперь уже совсем рассвело, и если кто и увидит Дато, то не бросит на него подозрительного взгляда и не будет приставать с расспросами. Пока родители встанут, он успеет умыться и принести из огорода зелень. Никто не застанет его врасплох, никто не посмеет спросить: «И что это тебе не спится? И о чем это ты думаешь?» Больше всего он сейчас боялся именно этого: как бы кто не догадался, о чем он думает…

На балкон, в одном белье, вышел отец, сонными глазами оглядел двор и, ничего не сказав сыну, пошел обратно. Дато обрадовался, что его не заметили, тихо выскользнул из постели и спустился во двор. Ополоснув лицо водой из-под крана, он вытерся рукавом и вышел за калитку. На улице не было ни души. Солнце только всходило. Соседка за изгородью доила корову и покрикивала на теленка.

Дато сбежал вниз по улице и вышел на дорогу.

И опять стал думать о той девочке…

Она приехала из города в июле. Родители ее отца во всем старались угодить единственной внучке. Бабушка ни на шаг от нее не отходила, не переставая восхищенно приговаривать: «Красавица ты наша… Поживешь у нас июль и август, немножко и сентября прихватишь, а там, дай бог, и виноград созреет. Самые первые гроздья твои будут! Поешь досыта, а потом мы тебя сами в город отвезем, и до следующего лета будем жить одной надеждой — снова увидать тебя, ненаглядная ты наша!»

Деревенские мальчишки, которым она сразу приглянулась, бегали за ней табуном, часами караулили возле ее двора. Стоило ей пойти за водой — и они тут как тут; держались они на расстоянии, но то и дело окликали ее по имени или выкрикивали какие-то бессмысленные слова.

Девочка словно не замечала их. Но и сидеть все время дома ей скоро надоело. Сперва она робко поглядывала на калитку, потом подолгу стояла у изгороди и смотрела на улицу, постепенно осмелела и однажды даже отправилась погулять в лес. Дед и бабка так перепугались, что просто-напросто заперли внучку в комнате. Однако теперь мальчишки целыми днями торчали возле изгороди, грозя развалить это шаткое сооружение.

Огорченные старики отправили в город письмо: приезжайте, мол, и заберите ее отсюда, боимся, что не убережем наше сокровище. Хоть мы и заперли ее, но вдруг не доглядим — тогда беды не миновать.

Долго ждали они ответа.

Наконец решили справиться у соседей: не едет ли кто в город, не возьмет ли с собой внучку?.. «Ну вас, — думали про себя соседи, — свяжешься с вами, а потом и сам не рад будешь», а вслух отвечали: «Кто сейчас в город поедет — вот-вот виноград созреет, у каждого дел невпроворот…»

Дато еще вечером узнал, что девочку собираются отправить в город, и потерял покой. Он сел возле ореха и стал неотступно думать о ней. Неожиданно ему пришла в голову мысль взглянуть на себя со стороны. Истоптанные ботинки, старые штаны с пузырями на коленях, разорванная рубаха — на кого он похож? Он вскочил и как сумасшедший бросился в дом. Отец с матерью ушли в бригаду, старики возились на огороде. Дато только этого и надо было. Он влетел в комнату и оделся во все новое. Посмотрел на себя в зеркало, но еще больше не понравился себе. Снова переоделся — надел поношенные, но чистые штаны и красную рубаху.

Старики даже не заметили, как он вышел со двора.

Прошелся несколько раз мимо дома девочки. Двор был пуст: ни деда, ни бабки, ни внучки. «Уехали, наверное», — подумал Дато и собрался было бежать, как вдруг окно открылось и выглянула она. И улыбнулась ему. Но тут же за ее спиной возникла старуха, и окно захлопнулось.

Дато еще долго ходил по дороге.

Наконец в доме началось какое-то движение — видимо, старики и девочка начали готовиться в дорогу. Запрягли осла в арбу, посадили девочку, погрузили вещи, уселись сами и тронулись в путь. До станции было далеко. Сначала нужно было проехать через всю деревню и на окраине, возле колхозного гумна, свернуть в сторону. Потом дорога шла под уклон, затем через большое поле, сосновый бор и сразу за ним упиралась в железнодорожную платформу.

Время приближалось к полудню. Дато пошел к роднику и, поплескав в лицо холодной водой, побежал по дороге. Вскоре он оказался в нижней части деревни. Вокруг никого не было. Только неподалеку, возле дерева, стоял чей-то ишак. В голове у Дато мелькнула мысль; а что, если сесть верхом и догнать их? Но он тут же передумал, хотя ему не раз приходилось ездить на ишаках. Да что там ездить, можно сказать, что все свое детство он провел на спине ишака: ездил ли он в лес за дровами или ягодами, доставлял ли домой воду или фрукты…

Но сегодня — другое дело! Сегодня он постеснялся бы сесть на ишака, хотя и сам толком не знал, что в этом постыдного или смешного. Он просто не мог ехать на таком невзрачном животном! Все что угодно, только бы не оказаться смешным в глазах этой девчонки! Он помчался дальше, к концу деревни. Там начиналось кукурузное поле, высокие стебли, освещенные ярким солнцем, тихо качались от легкого ветра. И посреди поля стоял белый конь! Дато засмеялся и побежал к нему. Этот белый высокий жеребец давно нравился ему. Но раньше — просто так, а сейчас он вдруг понял, что конь — настоящий красавец!

Дато погладил его по шее, провел рукой по крупу. Конь доверчиво повернул морду, и они зашагали вдвоем.

Солнце уже прошло зенит и клонилось к закату. Но жара не спадала, а, казалось, стала еще сильнее. Старик кизиловым прутом подгонял ишака, и арба, грохоча, катилась по пересохшей земле. Облако пыли клубилось за ними вслед, и издалека чудилось, будто по дороге движется огромный белый шар.

Арба уже катилась вдоль большого поля.

— Потише, дед, задохнемся мы… — голос старухи был едва слышен.

— Пошел, пошел! — покрикивал старик.

— Когда же кончится эта дорога?! — ныла девочка.

— Помолчи! — ворчала на нее старуха.

Облако пыли с грохотом двигалось вперед.

Неожиданно на вершине холма словно видение возник всадник на белом коне. Через минуту, нырнув в лощину, он исчез из виду, затем показался у подножия холма и стремглав понесся через поле, наперерез двуколке.

— Кого это нелегкая несет? — размышлял старик.

— Бригадир небось или ночной сторож Ника? — пробормотала старуха.

«Как бы не так!» — радостно подумала девочка.

Жарко печет солнце. Посреди недавно убранного поля тут и там раскинулись могучие дубы. Вода в придорожной канаве высохла, и на обнажившемся, в трещинах, дне, словно кусочки глиняной мозаики, лежат листья. Из придорожных кустов то и дело взлетают голуби и, покружив над арбой, садятся на поле. На дороге, точно две борозды, тянется след арбы. Солнце пылает, и горячее марево дрожит над полями.

А белый конь все ближе. Красная рубаха на груди у всадника распахнулась, и горячий ветер полощет ее как флаг. Выгоревшие штаны плотно обтянули ноги, и весь он, упрямый и горячий, чем-то похож на своего коня.

Старики молчали, понимая, что если уж парень решился их догнать, то избавиться от него будет нелегко, и продолжали ехать, делая вид, будто ничего не происходит. Дато это злило, но он сердился не столько на них, сколько на девочку и придумывал для нее самые обидные, самые злые слова, хотя ни за что на свете не осмелился бы произнести их вслух. Сам он тоже притворился, будто оказался здесь случайно по дороге в Алазани, куда он якобы скачет по своим делам…