Старый штурман чувствовал, что у моряка радостно сияют глаза, но даже не взглянул на него, продолжая с прежней тщательностью наводить блеск на сапоги. Новоприбывший оглядел равнодушные лица, и слова замерли у него на губах. После некоторого молчания он присел на железный кнехт, вытер пот со лба и сказал:

— Здравствуйте!

Акула молча кивнул.

Грек собрал карты и посмотрел на моряка.

Тот достал из коробки «Казбека» последнюю папиросу, выбросил коробку в море, надвинул фуражку на глаза, закурил и объявил:

— Капитаном назначили меня!

Грек с удивлением вскинул на него глаза и снова уткнулся в карты.

— Но главное не это, — продолжал моряк, — с сегодняшнего дня наш «Янтарь» отплавался в болотистом Азове, отныне наш маршрут — Керчь — Севастополь.

Старый Акула вытер бархоткой пальцы и тяжело поднялся:

— Что же, поздравляю!

«Старик, — подумал капитан, — ты завидуешь, что капитаном назначили меня, в то время, как ты самый опытный на судне».

Он снова поправил фуражку, выкинул окурок за борт и сплюнул.

И тут он неожиданно почувствовал, что наступил «момент». Не понимая, в чем именно заключается этот «момент», он чутьем угадал, что сейчас следует переменить тон, сказать что-то резко и требовательно:

— Сегодня выходим в рейс. Сейчас — за дело!

Изумленный Акула уставился на капитана, вскинул руку к виску и отчеканил:

— Йес, капитан!

В полночь «Янтарь» покинул порт.

На носу танкера сереют силуэты пустых цистерн, над которыми время от времени вспыхивают зеленые огоньки.

Капитан стоит рядом со штурманом и смотрит вперед.

«Скоро выйдем в Черное море, это вам не азовская трясина» — думает он.

Лицо у него суровое, выражение — энергичное. Для него море — жизнь, а жизнь начинается с победы.

Голубая Акула спокойно крутит штурвал.

Тугодумом стал он к старости.

Штурман улыбается в темноте.

На память приходит маленькая площадь в Гонконге, где перед чайханой низкорослый, тщедушный китаец подкидывал в воздух веревку, и она замирала вертикально, словно невидимая рука подхватывала ее в вышине. По веревке влезал мальчик, следом за которым вскарабкивалась обезьяна и острым палашом изрубала ребенка на куски.

Матросы, женщины и дети, выбежавшие из чайханы, разом вскрикивали от ужаса.

Минуту спустя раздавался смех невредимого мальчика.

Старику отчетливо вспомнилось, как один немецкий турист сфотографировал эту диковинную картину, а когда проявил пленку, на негативе ничего не было, кроме облаков, озаренных тропическим солнцем.

Да, миновало настоящее плаванье…

Сейчас ему все равно, бороздить Черное море или болотную жижу Азовского, он понимает, что умчавшиеся годы не воротишь.

«Севастополь? Пусть будет Севастополь!»

Грек, полулежа на палубе, наигрывает на гитаре. И ему все равно где плавать — поршни двигателя стучат одинаково, что в Черном, что в Азовском море. Он часами смотрит в небо, наблюдая за движением звезд.

Сегодня небо пасмурное, звезд не видно, поэтому он равнодушно теребит струны и думает, есть ли в Севастопольском порту бильярдная.

Вспыхивают и гаснут зеленые огоньки.

Далеко в море виден свет сейнера.

«Рыбаки возвращаются, — замечает капитан, — плохие настали дни для керченских и феодосийских рыбаков, кефаль повернула к Одессе.

Впустую ставят сети… Непонятная рыба эта кефаль».

Тихо в Керченском проливе.

Потом капитан вспоминает о невесте — Лида уехала отдыхать к матери в Бахчисарай. Лида — умная девочка, пионервожатая, но ее матери почему-то не по нраву пришелся моряк.

«Что теперь скажет эта конопатая ведьма, когда узнает, что я стал капитаном? Как только дадут отпуск, я заявлюсь в Бахчисарай. Он, наверное, красивый городок, туристы толпами валят туда… Женщины в открытых пестрых сарафанах… Блондинки специально носят черные очки… Через двадцать минут будем в море, это вам не Азовское!»

Капитан коротко отдает команды, на что штурман отвечает столь же лаконично: «йес, капитан!»

Капитану не нравится ни старый штурман, ни его ироническое «йес». Он много раз слышал от других, как сорок лет назад в Порт-Саиде Акула выбил зубы английскому шкиперу, некоему мистеру Вильямсу, и с той поры усвоил это насмешливое «йес, капитан».

«Завидно старику, что меня назначили капитаном», — думает капитан, исподтишка поглядывая на Акулу. Глубокие морщины, протянувшиеся от глаза к виску, придают лицу штурмана угрюмое и усталое выражение.

«Силен, видать, был Акула, когда одним махом выбил мистеру Вильямсу три зуба.

Теперь старик сдал, сдал да и спился».

Вдруг «Янтарь» закачало.

Капитан понял, что приближается море.

Вскоре залив разошелся, и танкер выплыл в Черное море.

— Мы в море! — не смог удержаться капитан.

— Йес, капитан.

«Подтруниваешь надо мной, да? — мысленно обращается капитан к штурману. — Признайся, что и ты доволен, хотя и поджал губы».

А старику все равно. Он сейчас думает о двух бутылках коньяка, которые проиграл ему в домино сосед-шофер.

Плещут волны.

Капитан спрыгивает на палубу.

Грек отложил гитару и уставился в небо.

— Чего разлегся, займись делом!

Но грек не шелохнулся, только высоко поднял руку и произнес:

— Ночью будет шторм.

— Шторм? — капитан взглянул на пасмурное небо. Из глубины моря тянуло свежим ветром.

«Шторм?! Итак, первое плавание начинается со шторма».

И громко сказал:

— Пусть будет шторм!

В три часа ночи первая волна прокатилась по палубе.

— Началось! — тихо обронил капитан.

Тучи спустились ниже.

Небо зарядилось электричеством.

— Через час хлынет дождь, — донеслось до капитана. Он обернулся — рядом стоял грек.

«Хорошо бы начался дождь, ветер спадет, сейчас главное — пробиться сквозь волны, мы привыкли к заливу, а тут они крутые и боковые».

Капитан поднес рупор ко рту и крикнул штурману:

— На оверштаг!

Потом повернулся к греку.

— Проверим брезент.

Крутые волны трясли танкер и разворачивали влево.

Брезент был натянут надежно. Оба вернулись к рубке.

Акула следил за волнами, направляя нос танкера наперерез им.

Ветер крепчал.

— Капитан! — срывающимся голосом крикнул грек.

Но тот без слов догадался об опасности. Огромная цистерна на носу танкера накренилась. Ветер мотал сорванным тросом. Каждую минуту могла лопнуть и вторая растяжка, тогда цистерна рухнет на штевень, и танкер погиб.

Обождав, пока прокатится очередная волна, капитан и механик перебежали на безопасное место.

Грек поднял сброшенный водой такелаж.

Капитан подошел к двигателю, выдернул рубильник, поймал конец троса и направился к цистерне.

— Капитан! — испуганно закричал грек.

Капитан не слышал, грохот волн заглушал все. Он был охвачен одним желанием — поскорее закрепить трос. Каждая минута промедления грозила гибелью. Капитан приблизился к цистерне, обмотал ее тросом, завел его за перила, закрепил и медленно попятился к противоположному борту, где находился кронштейн.

Грек облегченно перевел дыхание и включил двигатель.

До звона натянулась единственная растяжка. Механик побежал к капитану, который с тросом в руке продвигался к кронштейну.

Внезапная боковая волна тряхнула «Янтарь», сбила капитана и бросила на железные перила.

Когда волна схлынула, грек увидел лежащего капитана и кинулся к нему.

Кровь текла по лицу капитана.

— Капитан!

— Где трос?

— Капитан, ты ранен!

— Трос, говорю!

Грек понял, что сейчас не до раны. Он бросился искать трос, который волна намотала на вентилятор.

Вытянул его.

Сейчас надо было накинуть петлю на кронштейн.

Хлынул дождь, и танкер уподобился щепке в разбушевавшейся стихии.

Грек не слышал ничего, кроме голоса капитана:

— И-и раз, и-и раз, и-и раз!