Он ускорил шаг, словно мать могла слышать его размышления и видеть, как он шел по улице. Взгляд матери он чувствовал повсюду: на улице, в трамвае и после, когда сошел с трамвая. Как будто мать держала в руках волшебное зеркало и видела его все время. А что предпринял бы Робинзон Крузо, если бы он потерял мать?

Ему несколько раз пришлось нажать кнопку звонка, пока дверь открыли. Ему сразу захотелось крикнуть: «Мама!», но его остановил незнакомый строгий голос. Перед ним стояла худая, среднего роста женщина в халате, надетом прямо на ночную рубашку, похоже было, что она только что поднялась с постели. Через раскрытый ворот халата виднелась ее бледная впалая грудь.

— Кого вам надо?

Миха не мог вымолвить ни слова. Он стоял и смотрел на острый подбородок женщины, обсыпанный пудрой. Пудра белела и на воротнике ее рубашки. Женщина провела рукой по подбородку, взглянула на ладонь и еще строже спросила:

— Я спрашиваю, кого вам надо?

«Неужели все сговорились издеваться надо мной?» — думал Миха. Растерявшись и не зная, что сказать, он назвал себя.

Женщина вышла в подъезд, прикрыла за собой дверь, придерживая ее рукой, чтобы она не захлопнулась.

— Что ты сказал, кто ты такой?

Миха повторил.

— Прекрасно, но чего вам от меня надо?

Почему-то она перешла на «вы».

— Ничего, — сказал Миха.

— А все-таки?

Женщина так заинтересовалась, что Миха понял: ни в коем случае нельзя открывать ей причину своего прихода.

— Я спрашиваю тебя! — Она почему-то засмеялась, и от ее смеха Миха почувствовал себя так, будто его окатили ледяной водой. — О боже, до чего я дожила! — смеялась женщина. Вдруг она вцепилась обеими руками в мальчика — лицо ее стало длиннее, подбородок еще больше заострился — и заговорщически шепнула ему: — Заходи, заходи в комнату! — Она насильно втащила его в комнату, как орел зайца в свое гнездо. — Подожди здесь! — приказала она ему, сама подошла к зеркалу, стерла с подбородка пудру, поправила волосы и беспечным голосом крикнула: — Леван, к тебе гости!

Ответа не последовало.

— Леван, ты что, не слышишь?.. Идите, идите за мной!

Когда они вошли в соседнюю комнату, Михе первым делом бросилась в глаза зажженная настольная лампа.

«Почему она горит?» — подумал он, но тут же заметил, что в комнате было довольно темно, все окна были плотно занавешены. Здесь как будто и не знали, что на дворе давно уже рассвело.

Миха окинул взглядом полутемную комнату и только сейчас различил сидящего в глубоком кресле мужчину. Руки мужчины так беспомощно лежали на подлокотниках кресла, словно он долго и безрезультатно пытался подняться и теперь отдыхал от тщетных усилий. Перед ним валялся чемодан с откинутой крышкой, из чемодана вылезал похожий на бычий язык длинный красный галстук. Лицо мужчины разглядеть было трудно, и Михе показалось, что он нарочно прячет его. Поэтому он стал особенно внимательно вглядываться и не то что узнал его, а сердце ему подсказало, что он знал этого человека, но откуда, где он его видел, когда, сказать не мог.

— Своих детей мы отправили из дому, — очень спокойным голосом начала женщина, словно продолжая прерванный приятный разговор, — чтобы уберечь их от этой грязи. Ты же говорил, что ссориться неудобно, вот я и не ссорюсь, видишь, как я спокойна и не кричу, ведь кричать тоже неудобно…

— Меги! — страдальческим голосом прервал ее мужчина.

Она засмеялась.

— Не беспокойся, это я не тебе, просто душу отвожу, не обращай внимания.

— Меги!

— Вот пришел мальчик, он ищет свою маму, дай ему ответ! — Вдруг она торопливо оглянулась по сторонам и хриплым голосом вскрикнула: — Я больше не могу! Задыхаюсь! — Кинулась к занавеске и повисла на ней, крепко схватившись за края руками, занавеска оборвалась, и женщина свалилась на пол.

Мужчина вскочил с кресла и кинулся к ней:

— Меги! Меги!

Потом он обернулся к Михе, словно только что его увидел, долго смотрел на него и неожиданно крикнул:

— Убирайся, убирайся отсюда!

На улице Миха прислонился к стене и закрыл лицо руками. Потом он почувствовал, как успокаивается, может, оттого, что все понял до самого конца.

Смеркалось. На улице было тихо. В этой тишине трамвай казался красным дирижаблем, на брюхе ползущим по земле. Деревья и дома как бы повисли в воздухе. Но тут раздался резкий трамвайный звонок, и все приняло свой прежний облик. Он долго шел пешком. Миха нарочно не садился в троллейбус, он не спешил домой. И вдруг сердце его дрогнуло: если тот мужчина оказался дома, тогда, может, и мама вернулась! Он побежал к остановке, сел в автобус и опустил в автомат пятикопеечную монету. Опустив монету, он загадал: если выскочит счастливый билет, мама, наверно, уже дома; билет оказался счастливым. Теперь уже он был окончательно уверен, что мама ждет его дома. Значит, можно не спешить. Вдруг она поймет, что он обо всем догадался, а ей наверняка хотелось, чтобы он не знал ничего. Он сошел у Дворца пионеров и долго стоял, размышляя: идти ему домой или нет? Несмотря ни на что, он был счастлив, счастлив, что его мать была дома. Когда ему открыла дверь тетя, он сразу понял, что предчувствие его обмануло: если бы мама была дома, она сама бы подошла к дверям.

— Где ты был до сих пор?.. — набросилась на него тетя.

И сердце у него горько сжалось. По всему видно, что она надолго собирается здесь оставаться.

Миха ничего не ответил и прошел в свою комнату. Он даже не подумал, что поступил невежливо, не ответив на вопрос тети. Он зарылся лицом в подушку и не помнил, сколько времени пролежал так. Потом открылась дверь, и в комнату вошла тетя. Он не поднял головы и не видел ее, но по шуму догадался, что она убирала на его столе. Потом наступила тишина. Миха выглянул одним глазом — проверить, ушла ли тетя. Но она сидела на стуле и смотрела прямо на него. Опять отвернуться было неловко, он поднялся и присел на кровати.

— Тебя спрашивал отец, — сказала она, — почему тебя не было за обедом?

Потом они снова долго молчали. Миха был голоден до дурноты, но стеснялся сказать об этом. Тетя как будто поняла это и спросила его:

— Будешь обедать?

— Буду, — ответил Миха.

— Тогда пойдем, я не снимала кастрюли с огня; думаю, вот-вот придет.

Нет, он не нуждался в такой заботе — она делала его податливым и безвольным. Она возвращала его обратно туда, откуда он с трудом выкарабкался после стольких насмешек и издевательств.

— А если я не стану есть? — спросил он дерзко.

По крайней мере ему показалось, что он посмотрел на нее нагло и бесцеремонно.

— Как тебе угодно, — спокойно ответила тетя.

— Нет, я очень голоден и должен обедать, — сказал Миха и поднялся.

— А суп такой вкусный, — сказала тетя и тоже встала.

— Нет, я раздумал, — сказал Миха и снова сел на кровать. — Я не люблю суп, мама об этом знает.

Тетя вздрогнула, и Миха понял, что причина была не в его нетактичности, а в ненависти, которую питала тетя к его матери. И, торопясь, чтоб она не успела выразить это чувство прямо, он добавил:

— Нет, нет, простите меня, я очень люблю суп, — и шагнул к двери.

Обернувшись, он увидел, что тетя, сдвинув брови, строго смотрела на него. В кухне он сел за стол на место отца и сказал, потирая руки:

— Ну-ну, посмотрим, какая ты хозяйка, посмотрим.

Ему доставляло удовольствие смотреть, как бледная и растерянная тетя суетилась вокруг газовой плиты. Вдруг комната перевернулась, и он обеими руками ухватился за стол, комната снова перевернулась, словно крутилась вокруг невидимой оси. В глазах у него потемнело, и он погрузился в темную бездонную пропасть, но тут кто-то схватил его и снова втащил в кухню. Как будто бы ничего не произошло, только руку его почему-то держала тетя.

— По-моему, у тебя жар, — сказала она и прикоснулась ладонью к его лбу.

Миха мотнул головой и, отведя ее руку, улыбнулся:

— Какой там жар, я просто голоден!

— Тогда почему ты не ешь, обед уже остыл!