Всадник в черной рубахе, на прекрасном коне, успевший трижды приложиться к водке, ощущал себя хозяином этого мира и блаженно напевал, спускаясь по склону:
Гей ты, ворон ненасытный,
Подавись моим ты прахом.
Мне ль тебя бояться, падаль,
Лучше ты умри со страху.
На склоне припекало. На горячих камнях нежились серые горные ящерицы, которые, оглядываясь, ускользали прочь, едва конь приближался к ним. Раздувая ноздри, бежал конь прямо туда, где что-нибудь привлекало его, то ли ящерицы, то ли их стремительное движение, и встревоженно фыркал. Вскоре послышался шум воды. «Выйду на берег и напою», — решил Датико. Запруженная река негромко плескалась. Отсюда чувствовалось, что по весне голыши обросли слизью, и вода мягко перекатывалась по ним. Ему и самому захотелось напиться. Когда миновали крутояр, Датико свернул коня с тропы, остановил перед утесом, спешился и, ведя коня в поводу, вышел к прозрачному ерику. Конь даже не посмотрел на воду. Датико, успевший хорошо изучить его норов, сел на валун, снял шапку и, зачерпнув ладонью воды, намочил волосы и обтер лицо.
Он сидел и улыбался. И вчера, и на прошлой неделе обходил эти места, но сейчас любовался ими, словно вернулся после долгой отлучки. Ему казалось, что природа, как он сам, пребывает в блаженной отрешенности, сладко щурится, и в жилах ее так же мягко и истомно пульсирует подогретая выпивкой кровь.
Он собирался еще раз нагнуться к воде, как снизу на тот берег поднялась черная парадная «Волга». Земля, словно морская гладь, покачивала машину, бережно приподнимая и столь же бережно опуская ее. У самой воды машина затормозила. Из нее вышли четверо, длинные и плоские, как тени, кабы не их чересчур пестрая одежда. Датико тотчас же догадался, что одна из них — женщина. Догадался, присмотревшись, как она стоит, догадался по какому-то необычному свету, исходившему от нее, хотя она тоже вырядилась в брюки. Несколько разойдясь, приезжие нагибались, разводили руками, временами обрывки слов долетали до Датико. Потом они снова убрались в машину. Машина тронулась, держась вверх по течению. Журчанье воды заглушало рокот мотора, «Волга» беззвучно ползла по берегу. Они проехали прямо против Датико. Здесь река сворачивала. С той стороны в нее впадал узкий рукав, и в месте слияния крутился искрящийся водоворот. Тут все четверо снова вылезли. Одна из них была женщиной, стройной, лучезарной женщиной. Они переговаривались, смеясь. «Купаться приехали… Интересно, и девушка будет купаться?.. А, и она тоже?..»
Конь уже напился и, вытягивая опущенную шею, щипал пробившуюся между камнями траву. «Хоть бы одним глазком поглядеть на нее…» Женщина обернулась в сторону Датико, потянулась, откинула со лба золотистые, озаренные солнцем волосы, как-то очень мягко нагнулась, подняла камешек и бросила в воду. Парни погрозили ей. Она засмеялась и отступила на несколько шагов. Волосы снова упали на лицо, они отражали солнечный свет и были изумительны, эти волосы, настоящий ореол. «Истинно, русалка, как говаривали в старину, — залюбовался Датико. — Однако мне пора. Разок бы взглянуть на нее, потом и умереть не жалко…» Сами собой пришли на память стихи: «Только раз вздохнул я, трижды… трижды вздрогнула земля». Он протянул руку и погладил коня по ушам. Конь фыркнул, тыча губами в грудь Датико. «Что, и тебе неохота уходить?» Он оглянулся напоследок, конечно же, на девушку. «Что такое?» Парни уже разделись и сидели на корточках, возясь с каким-то предметом. «Никак динамит ладят бросать?» — словно током ударило Датико. Он быстро отвел коня к утесу, намотал уздечку на корень трухлявого осинового комля, принесенного рекой, подтянул голенища, сложил плеть вдвое и направился к водовороту. Парни встали. Один в самом деле держал динамитный брикет, а двое остальных, наставляя его, постепенно отступали. Чуть дальше, позади их, словно факел, светилась та женщина. Датико подошел к водовороту и, махая плетью, крикнул:
— Не бросай!
Парень не расслышал, шагнул к воде, вынул изо рта папиросу и, повернувшись ухом к Датико, спросил:
— Что-о? Что надо?
— Не бросай!
— Почему?
— Потому что запрещено!
— Что, что?
— Запрещено, говорю!
Парень рассмеялся:
— Лучше скажи, что разрешено?
— Не знаю, а глушить запрещено.
— Шагай своей дорогой, милый, кто тебя спрашивает?
— Как это, кто?! Я здешний лесник.
— Охо-хо! Лесник! Откуда здесь такие прыткие лесники выискались?
«Чего я с ним попусту препираюсь?»
— Не бросай, говорю, и кончено!
Державшиеся поодаль парни и девушка теперь подошли и спрашивали приятеля, чего, мол, он прицепился? Тот объяснил. Они в удивленье всплеснули руками и загалдели. Девушка стояла, ни дать ни взять, неодолимый соблазн, с интересом разглядывая его голубыми, затененными ресницами глазами, а белые зубы ее сверкали так, что оторопь брала. Какой дивной была она в этот миг. В тонкой, загорелой руке, на маленькой ладони держала она голубоватый камень, величиной с яблоко, и, подбрасывая, играла им.
Датико мужским чутьем угадал, что понравился ей.
— Эй, ты! — кричал один из парней. — Мы таких лесников видали-перевидали!
Датико побагровел, до боли в пальцах стиснул рукоять плети. «И ребята, как на подбор, черти!» — Не бросай, говорю!
— Нет, я брошу, а ты торчи там!
Теперь динамит держал поджарый, мускулистый и волосатый парень. Он взял у приятеля папиросу, поправил шнур заряда, затянулся и махнул товарищам рукой, чтобы отошли. Они медленно, ухмыляясь, пятились назад, с ними и улыбающаяся девушка. Датико снова обожгли только что сказанные обидные слова. «Посмотрим, каких вы видали…» Он уже стоял посреди водоворота, по грудь в воде и, потрясая плетью, кричал:
— А ну, кидай, кидай!
Парень с динамитом сразу расслаб, улыбка его угасла, он подался вперед, с любопытством разглядывая человека, торчащего посреди реки. Подбежали и остальные. Восхищенными глазами смотрела на него девушка, держа на отлете напряженную руку с камнем.
— Дурак ты или кто? Чего прилип, вали отсюда, не доводи нас!
Однако в голосе его улавливалось беспокойство, и на душе Датико полегчало. Двумя прыжками взлетел он на берег, притопнул сапогами, полными воды, протянул руку и, как можно покладистее, сказал:
— Отдай-ка лучше динамит.
Сухожильный парень спрятал снаряд за спину и попятился боком, словно собираясь задать стрекача. Датико шагнул к нему, но в этот миг парень нагнулся, копнул рукой и изо всей силы плеснул в лицо Датико пригоршней песка. Послышался возглас девушки — Ах! Датико хотел обернуться и посмотреть, что там происходит, но тут что-то с треском ударило его в затылок…
Шагнувшая вперед женщина еще была в движении, рука ее стремительно падала вниз, а полные ужаса глаза готовы были выскочить из орбит.
Когда Датико очнулся, он долго не мог сообразить, где он и что с ним. Перед глазами мелькали какие-то черно-красные стружки. Потом вспомнил все. Попробовал подняться, но едва оторвал голову от земли, как снова упал. «Я же ничком грохнулся, кто же меня на спину перевернул?» Он потрогал левой рукой затылок. Крови не было, и это немного успокоило. Он снова приподнялся, превозмог себя и сел. Берег был пуст — ни машины, ни ее хозяев. «Что я им сделал, чуть не убили…» В затылок будто влили расплавленный свинец. Он снова провел по нему рукой и нащупал здоровенную шишку. На том берегу стоял конь и смотрел в сторону Датико. Датико попробовал встать на ноги — куда там? «Убила меня эта сучка!» Он горько скривился: «За что?»
Дурнота навалилась на него, он вздрогнул, стало так стыдно, словно та красавица все еще не сводила с него глаз. С трудом дополз он до воды и свалился в реку. В голове прояснилось. Шлепая по-собачьи, выкарабкался он на тот берег, неуверенней пьяного, добрел до коня, ухватился за седло. Теперь бы сесть… но это не так беспокоило. Рано или поздно он все равно заберется в седло — не на того напали. Сейчас ему хотелось понять, отчего же все так обернулось? «За что?» Он уткнулся лбом в подушку седла. «За что она меня так угостила?» Рукой помог он левой ноге всунуться в стремя, передохнул, собрался с силами, подтянулся и вскарабкался в седло. И только тогда спохватился, что забыл отвязать коня. Он улыбнулся еще горше, прилег на холку, дотянулся до уздечки, дернул, вырвал ее вместе с куском трухлявого корня, и конь понес его. Датико мотало в седле. Мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, он временами кривился в улыбке и повторял: «Вот тебе и красавица! Познакомился, брат!» Встряхивал головой, ощущая всякий раз боль в затылке, и горько щерился:
