— Это вы играли? — спросил моряк.
— Да, — смущенно ответила она. — Вам, должно быть, скучно…
— Нет-нет, напротив, мне очень понравилось.
Девушка была польщена. «Я сейчас», — пообещала она и вышла. Немного погодя она появилась снова, неся вазу с фруктами. Вазу она поставила на круглый столик.
— Не беспокойтесь, — сказал моряк.
— Ну, что вы, угощайтесь, пожалуйста, — она взяла нож и принялась чистить яблоко.
«Пальцы совсем как у нее, — подумал он. — Такие же легкие».
— Уж не знаю, почему она запаздывает, — сказала девушка так, словно она была виновата в том, что мать запаздывала.
«Может, не стоило приходить», — почему-то подумалось гостю.
— Угощайтесь, — она пододвинула к нему тарелочку.
— Благодарю.
Что сказать еще, девушка не знала. А моряк не собирался поддерживать разговор, и в комнате воцарилось молчание.
Девушка встала, подошла к часам, вернулась.
— Берите еще, — предложила она. Ему не хотелось, но он взял, улыбнулся и сказал, что очень вкусно.
— Как рано темнеет зимой, — сказала девушка.
— Да, очень рано. — «И голос тот же, и манеры, и походка».
— Вообще-то женщину не принято спрашивать о возрасте, — усмехнулся моряк, обнажая белые зубы, — и все-таки, дочка, сколько же тебе лет?
— Двадцать один, — тихо ответила она.
«Ровно двадцать пять лет», — подумал он.
Девушка заглянула ему в глаза.
— А вы на корабле служите?
— Верно, на корабле.
— И, видно, давно уже.
— Очень давно. — И снова молчание.
— Если вы хотите, чтобы я не скучал, поиграйте еще, — попросил он.
Девушка встала и не спеша вышла в другую комнату, оставив дверь открытой, так, что моряку было видно, как она садится за инструмент.
— Что сыграть? — спросила она оттуда.
— Что хотите.
— Вы скажите что, а я сыграю.
Внезапно его охватила радость, какая-то непонятная, ни с чем не связанная радость. Так же, как двадцать пять лет назад. Пальцы бегали по клавишам. Всю свою жизнь он ждал, что это чувство повторится, а оно все не приходило, и он привык к мысли, что его не будет вовсе. А теперь пятидесятилетний мужчина заволновался, как мальчишка, вскочил с кресла, заходил по комнате так, словно находился у себя дома; подошел к окну, подумал: «А ведь я еще не так уж плох». И впрямь, он радовался чему-то, как мальчик.
Музыка не прекращалась. И не пятидесятилетний человек стоял сейчас у окна, а стройный, улыбающийся юноша, и лишь одно выдавало возраст — застывшие в глазах слезы.
Девушка кончила играть. Моряк обернулся.
— Запаздывает, — сказала она.
— Кто запаздывает?
— Мама запаздывает, — удивленно ответила девушка.
— Да, мама запоздала, — улыбнулся моряк.
— Знаете, у мамы никогда не было больных моряков.
— То есть?
— Извините, я хотела сказать — пациентов-моряков.
— А-а… Значит, пациентов-моряков… — снова улыбнулся он девушке. — Я не пациент, а друг вашей мамы.
— А-а…
— Не знаю, вы ли так хорошо играете, или я вдруг помолодел… Вы, должно быть, учитесь в консерватории.
— На втором курсе, — отвечала девушка, казалось, она думает совсем о другом. — Мне тоже очень нравятся моряки, — сказала она вдруг.
«Мне так нравятся моряки», — мы были тогда такие же молодые, нет, даже чуть моложе, когда она сказала мне, что любит моряков.
«Мне так нравятся моряки», — вспомнилось ему снова.
«Как давно, как давно это было, — думал он. — Никогда еще я не чувствовал время так, как сегодня».
— Так что я, наверное, и полюблю моряка, — сказала девушка.
— Берегитесь, не так-то легко быть женой моряка.
— Если бы я родилась мужчиной, непременно бы стала моряком.
«Если бы я родилась мужчиной, была бы моряком», — это уже не сходство, это повторение, а я еще спрашивал себя, была ли вообще эта любовь, любовь и все остальное — такое давнее и такое живое до сих пор; ну, конечно же, была.
— А во время шторма, наверное, очень страшно?
— Очень. Но теперь уже не страшно.
— Может, уже и не так, но все равно нужно столько мужества, чтобы быть там в сильный шторм.
— Все равно, деваться-то некуда.
— Когда примчался шквал, на «Теодоре Нетте»
Сломались мачт стволы и канули в волне.
Во время плаванья упорней мысли эти,
Ни от одной из них не отвязаться мне
[29], —
тихо продекламировала девушка тоном, каким говорят маленькие девочки, желая показать, что и они многое прочитали, повидали и пережили. Моряк сдержал улыбку.
«А ведь как верно, — тут же подумал он. — «Во время плаванья упорней мысли эти, ни от одной из них не отвязаться мне».
«Мне так нравятся моряки», — мы были тогда на втором курсе…
Телефонный звонок прервал его размышления. Девушка взяла трубку.
— Алло… Нет, сейчас не могу, — сказала она и покраснела, однако после небольшой паузы все же согласилась: — Ладно. Через пятнадцать минут.
Она повесила трубку; стараясь не глядеть на гостя, вышла в прихожую и вернулась уже в пальто.
— Я на десять минут выйду, вы уж извините, что оставляю вас одного.
— Да и я, пожалуй, пойду, — сказал моряк и поднялся. — Мама задержалась.
— Нет, тогда я никуда не уйду, я вас очень прошу… Через десять минут я вернусь.
Моряк улыбнулся.
— Подруга хочет мне что-то сказать.
«А ей, наверное, хочется, чтобы эта подруга была моряком», — подумал капитан.
Хлопнула дверь. «Как же давно это было. А вдруг все-таки не узнает?.. Да нет, не может быть, чтобы не узнала. Неужели так изменился?» — он волновался как ребенок, разглядывая себя в большом зеркале.
Двадцать пять лет назад точно так же стоял перед зеркалом второкурсник и причесывал влажные волосы. Был вечер. Он ждал ребят, они собирались пойти на день рождения к Лиане Кипиани. Он дружил с Лианой уже два года, они вместе учились в медицинском. Он очень любил Лиану, и она любила его. Некоторые даже считали, что Лиана любит его сильней. Он хорошо понимал, что должен чем-то превосходить ее, чтобы она любила его еще сильней. Он хотел быть ее мечтой. Что делать, такова была Лиана Кипиани. И тогда, причесываясь перед зеркалом, он думал о том, что Лиана совсем не такая, как другие, — ведь каждый думает так о любимой.
Он надел белую сорочку и принялся бриться, хотя брить ему было почти нечего. Сегодня скажу, — думал он и улыбался.
В тот вечер Лиана много говорила и охотно смеялась. А его это раздражало. Особенно рассердило его, когда Лиана долго смеялась шутке сидящего рядом с ним парня и даже чмокнула того в щеку. Нет, надо сказать ей сегодня же, — думал он, не сводя глаз с девушки. Засиделись допоздна. Подвыпившие студенты заговорили о будущем. И только он собрался вывести Лиану в соседнюю комнату, чтобы сделать ей предложение, как один их однокурсник, сильно пьяный, в собственном представлении натура очень поэтическая, предложил выпить за мечту. Он говорил долго и бестолково и закончил свой тост заявлением, что самое заветное его желание — жениться на поэтессе.
— А ты, Лиана, за кого бы ты хотела выйти замуж? — патетически обратился к ней тамада.
— Я? За летчика, нет, за моряка, точно, за моряка. За капитана. — Она обернулась к нему и тихо сказала: — Мне так нравятся моряки.
В тот вечер он ничего не сказал Лиане. А через неделю забрал из института свои документы и переслал их в мореходное училище. В том же году он поступил в училище. Как только окончу, женюсь на Лиане, думал он. А через два месяца началась война. Позже он часто размышлял о своей детской выходке. Размышлял, когда в бою выпадала короткая передышка. Чаще — по ночам. Размышлял даже тогда, когда был уже помощником капитана, когда Лиана стала женой другого, да и сам он тоже был женат.
Раздался звонок. Моряк смутился, вспомнив, что находится один в чужой квартире, нерешительно подошел к двери и осторожно отпер ее.