Король Франции послал к королю Дании людей соответствующего ранга и торжественно попросил руку его сестры, принцессы самого примерного нрава. Король Дании принял послов с большим уважением и, по совету со своими ноблями, охотно согласился на эту просьбу. "И что же, — спросил он, ваш сеньор потребует в приданное?" Они ответили так, как им было приказано: "Древнее право короля Дании в английском королевстве, а чтобы его получить — флот и армию Дании сроком на один год". Он возразил: "Ваш король требует трудной вещи, но все же я подумаю, стоит ли ее делать". Когда он тайно совещался с главными людьми своего королевства на этот предмет, то они ответили: "Мы сильно заняты делами против язычников и вандалов, наших ближайших соседей. Поэтому, должны ли мы пренебречь ими, начав военные действия против англичан, не оскорбившего нас христианского народа, и тем самым подвергать себя двойной опасности? Поскольку, если мы нападем на англичан, то мы оставим наши земли наисвирепейшим варварам, что живут по соседству с нами. Кроме того, английский народ велик и храбр и имеет мощные ресурсы, и видимо, сможет защитить и свое спокойствие и свою свободу от любого внешнего нападения. Пусть король Франции, если хочет, найдет для приданного какой-нибудь другой дар, поскольку ты, о король, не должен делать так, чтобы почетный союз твоей сестры привел бы к угрозе для твоей страны".

Этот трезвый совет встретил одобрение короля, и он приказал спросить послов, имеют ли они какое-либо другое предложение, и они, после неудачи в своей первоначальной просьбе, запросили 10 тысяч марок серебра. На это мужественный король ответил: "Теперь король Франции просит воистину мало от короля Дании, если принять во внимание данные обстоятельства и данных персон. Мы милостиво соглашаемся с этим и быстро выполним его желания". Затем, заключив договор и получив от послов клятву об исполнении соглашения, он отпустил леди с вместе ними, снабдив ее требуемой суммой, а также послал некоторых знатных людей своего двора сопровождать ее во Францию. Король Франции встретил ее в Амьене и там, торжественно соединившись с ней узами брака, он взял ее в свою постель.

Говорили, что пообщавшись с ней только одну брачную ночь, он отослал ее от себя прочь, причем причина его ненависти осталась неизвестной, и таким образом открыто совершил деяние не только решительно беззаконное, но еще и совершенно небывалое для королевского достоинства. Действительно, этому позорному легкомыслию приписывали разные причины. Одни утверждают, что это случилось из-за ее неприятного дыхания, другие — что он отверг ее из-за какого то тайного недуга, или потому, что нашел ее не девственницей. Но, конечно, такие причины непригодны и недостаточны, чтобы разорвать связи христианского брака. Однако, хотя основание для этого быстрого развода и неизвестно, зато хорошо известно, что тот, кто роет яму другому, сам же в нее и попадет. А именно — он был тем, кто под предлогом брака нечестиво жаждал крови безобидного христианского народа, но по явной воле Божьей не пожал от этой свадьбы ничего, кроме вечного позора. И чтобы сохранить чистое лицо при своем грязном поведении, и по крайней мере, среди людей расторгнуть свой брачный договор, что не дано никому, кроме Бога, он вынужден, притворяясь, обращаться с лукавыми обращениями к римскому понтифику, что по какой-то беспечности он женился на своей близкой родственнице и требовать освобождения от своего незаконного союза. Но папа для разбора жалобы назначил судей от королевства и связал их крепкой клятвой, что в этом деле они будут следовать ясному смыслу канонического закона. Тем не менее, эти люди, неправедно благоволящие своему суверену, объявили о разводе. Подозреваемое родство было установлено благодаря мерзкому лжесвидетельству двух лже-епископов, а именно, Бовэ (Beauvais) и Шартра. Когда впоследствии клятвопреступный епископ Бовэ попал в руки короля Англии, то по Божьему воле, обнаружил, что тот является весьма достойным исполнителем Божественного мщения. Епископ Шартра, который из-за своего развратного поведения, имел в себе мало чего от епископа, все еще, по долготерпению Божьему, живет, но возможно, задержка с осуществлением кары компенсируется ее тяжестью. Таким образом, перед лицом церкви, король Франции был законным образом освобожден от неугодного ему брака и вскоре устремился к другому союзу, который, однако, также не осуществился, как об этом будет рассказано в своем месте.

Около этого времени, Жоффруа, архиепископ Йоркский, и Гуго, епископ Дархэма, каждый чересчур яростно ища свое и слишком пренебрегая вещами Христовыми, пришли к обоюдному столкновению, произведя великий и горестный скандал: один утверждал, что он выше другого, а другой — что он не должен быть ниже, но ни в коем случае, никто не хотел упустить своей выгоды. Воистину, до такой степени в наше время упала репутация пастырей, что даже среди служителей церкви очень редко можно найти понимание или искание Бога, тогда как почти все они ищут лишь своих собственных выгод.

Спустя короткое время после того, как фортуна вышеупомянутого Жоффруа, избранного архиепископа Йоркского, пребывала под сомнением, римский понтифик Климент, колеблясь в своих пристрастиях, освободил вышеупомянутого епископа, вместе со всеми его подчиненными, от юрисдикции архиепископа Йоркского, но его приемник, Целестин, восстановил права и достоинства церкви Йорка, аннулировав это освобождение. Поэтому, когда Жоффруа, будучи посвящен в Туре и получив полномочия от святого престола, вернулся в свой диоцез, имея достоинство митрополита, то он возжелал восторжествовать над уже упомянутым епископом, который был враждебен ему еще до посвящения, и немедленно потребовал от него канонически подтвердить свою подчиненность. Когда тот никоим образом не захотел этого сделать, согласно старому обычаю, и вознамерился защищать себя, увертываясь от вызова и ссылаясь на какую-то неправильность документов, то архиепископ, слишком поспешно и руководствуясь в большей степени личным гневом, произнес против него положение об отлучении. Однако, также как один открыто презрел и высмеял вызов и выразил свои возражения, также открыто и другой произнес отлучение. Вскоре после этого, каждый из них послал своих тщательно проинструктированных представителей к святому престолу: один — чтобы подтвердить, а другой — чтобы лишить законной силы и аннулировать провозглашенное отлучение. Архиепископ, то ли желая испытать искренность римлян, или скорее, считая уже достаточным то, чем он их только что перед этим очень щедро умилостивил, во время рассмотрения дела о его назначении, просто подал свое прошение. Но епископ, с большей проницательностью, подумал, что необходимо сначала запросить, каким образом ему следует удовлетворить римлян, и благодаря этому, добился такой же весомости в своем деле, насколько велики были розданные им обещания. Так что, в конце концов, в его пользу было постановлено не только аннулировать отлучение, но также, либо чтобы возместить нанесенный ему ущерб, либо чтобы унизить его оскорбленного противника, ему было пожаловано решение, что он больше не будет подчиняться архиепископу, как своему митрополиту. Епископ Дархэма, таким образом, освободился от юрисдикции высшей власти и отметил свою победу с большим великолепием и тщеславием. Воистину, как станет ясно из продолжения, для архиепископа, после предыдущих знаменательных успехов, это событие стало началом горестей.

Тем временем, христианская армия, занятая на службе у Короля королей в Азии, была занята частыми трудами и опасностями. Однако, так Бог не был к ним благосклонен, христиане все еще добились малого, как по причине разногласий и взаимной ревности между полководцами (о чем уже было сказано), так и из-за различных досаждавших им затруднений. Одни советовали, что нужно подойти к Святому Городу, оскверненному неверными, и атаковать его всеми силами. Другим это, в силу различных причин, казалось невыполнимым. Ведь земля, которая только что перед этим была плодородна и полна всевозможных припасов, теперь, благодаря злодейскому и хитрому правлению Саладина, была превращена в пустыню, ради того, чтобы христианская армия не смогла бы получить из нее пропитания, и по этой причине не смогла бы предпринять ничего значительного, находясь на удалении от моря, которое только одно и снабжало ее, с помощью кораблей, всем необходимым. Но король Англии, зазимовав в горах, и поскольку он не мог нечего больше поделать, начал с серьезным усердием и с щедрыми расходами восстанавливать приморские города, которые, предварительно разрушив, оставили турки, и особенно Аскалон, тогда как в это же время его соперники поносили его и распространяли про него самые низкие слухи почти по всему христианскому миру.