О поражение короля стало всем известно, императрица достигла высочайшей точки своей власти и добилась расположения всего королевства. Но, после того как она достигла такой большой высоты, она проявила себя немудрой– ее недавние успехи сделали ее столь высокоумной и надменной в речах, что и еще благодаря нестерпимой гордости ее пола, настроило все еще колеблющиеся умы знати против нее. Жители Лондона, хотя и вначале они приняли ее благосклонно приняли, теперь, из-за ее гордости, прониклись к ней отвращением и вновь отвергли ее. Раздражившись из-за этого обстоятельства, она заковала в оковы короля, который, по Божественному правосудию попал в ее руки, и с которым она до сих пор обращалась снисходительно. Но именно этими суровыми мерами она смягчила суровость божественного приговора над ним, и (как показали дальнейшие события) ускорила его освобождение. Так, по прошествии нескольких дней, начав вместе со своим дядей, королем шотландцев, и со своим братом Робертом осаду замка епископа Винчестерского, она на себе испытала переменчивость фортуны, после того ее гордость была награждена потерей ее славы.

В конце концов, епископ, который приходился королю братом и обладал большой властью в королевстве, будучи человеком хитрым и чрезвычайно богатым, и еще, при этом, являвшимся легатом апостолического престола в Англии, послал за Уилльямом Сприсом (Sprees) и королевой в Кент, который один оставался верен королю в его несчастье, а также к ряду других людей в разных графствах, которые негодовали по поводу нестерпимой тирании императрицы, прося, чтобы они сняли осаду. Затем, когда он собрал несметные силы, обе армии в течении нескольких дней оставались в бездействии и все занимались обороной своих лагерей, кроме тех, кто выходил из лагеря для воинских занятий, чтобы продемонстрировать свою силу. Однако, подошедшие отряды из Лондона усилили противостоящую императрице партию до такой степени, что та сочла свои войска непригодными для битвы и, оставив на разграбление Винчестер, она нашла спасение в бегстве. В этом отступлении, вместе со многими другими, был взят в плен и Роберт, граф Глостерский. Однако, Давиду, королю Шотландии, благодаря хитрой уловке, удалось избежать участи оказаться в руки вражеских преследователей, и благодаря некоторым людям, которые с осторожностью сопровождали его среди постоянных тревог и опасностей, он добрался до своей страны. В итоге, состоялся размен знатных пленников — короля и графа. Но враждебные действия продолжались, и каждый из них возглавил свою партию против другой.

Разлад существовавший между королем и императрицей был бесконечным; временами обе партии были равны друг другу, в другое время одна из них преобладала, но и это, в свою очередь, как впоследствии обнаруживалось, было тоже предметом изменчивости фортуны. Так, в следующем году, когда король Стефан строил крепость в Уилтоне (Wilton), он был потерпел поражение в результате внезапного набега крага, и понеся значительные потери, был обращен в бегство. В этом деле был взят в плен королевский кравчий Уилльям, по прозвищу Мартел, и впоследствии король добился его освобождения оставив благородный замок Ширбурн (Shireburn). В том же году, благодаря случайности фортуны король, в течении нескольких месяцев осаждал императрицу в Оксфорде. Устав от длительной осады и найдя возможность бежать, она, невзирая на суровость времени года, по покровом ночи, надев ради белого снега белую одежду, перешла реку Темзу, которая уже достаточно замерзла, и направилась в более безопасное место, а король взял Оксфорд.

После этого успеха, который, в некоторой степени, перечеркнул последние неудачные события, после столь многочисленных испытаний Божественных и гнева и милости, король отныне изменил свое поведение, став более мягким по отношению к духовенству; и он присутствовал на соборе, который состоялся в следующем году в Лондоне, и по просьбе Генриха, епископа Винчестерского и легата апостолического престола, приветливо пожаловал свое королевское согласие на покой и на привилегии духовенства. Поскольку, по мере того, как росло зло в Англии, все меньше внимания обращалось на священные институты, и священники и прочие люди были почти уравнены во всех отношениях, то на этом соборе было постановлено, что если кто-нибудь наложит свои буйные руки на священнослужителя или на монаха, то тот должен быть торжественно отлучен от церкви и послан за разрешением к римскому понтифику. До конца этого года столкнулись два лица — архиепископ Кентерберийский, имевший обычную юрисдикцию над епископом Винчестера, и епископ Винчестера, который полагал свою власть легата Рима выше власти архиепископа, и мир в церквях был нарушен. Они обратились к римскому понтифику, в соответствии с важностью вопроса, вынеся его на благосклонность решения Рима. Один из них, действительно, выиграл дело, но никто из них не вернулся назад с неопустошенным кошельком.

В это время король Стефан, уделяя больше внимания тому, что более целесообразно, а не тому,

что более почетно, не совсем справедливо, и руководствуясь не столько законом страны, сколько своим собственным желанием и страхом, пленил при своем дворе в Сент-Олбэни Годфрида Мандевилля. Пленил за то, что тот был человеком самого отчаянного нрава и обладал равно и властью и ловкостью. Он был владельцем знаменитого лондонского Тауэра, и еще двух значительных крепостей и, сообразно своим выдающимся способностям, нацеливался на великие дела.

И поскольку, из-за этих обстоятельств он являлся угрозой для короля, то Стефан осторожно скрывал тот ущерб, который терпел от его беззаконий и с нетерпением ждал подходящей возможности отомстить. Ущерб причиненный этим отпетым человеком королю был такой: несколько лет тому назад, как я говорил, Стефан захватил сокровища епископа Солсбери и передал значительную суммы денег Людовику, королю французскому, с чьей сестрой Констанцией он помолвил своего сына Евстахия, намереваясь через родство со столь великим государем упрочить свое положение против графа Анжу и его сыновей. В то время Констанция находилась в Лондоне с королевой, своей свекровью, но когда королева пожелала переехать со своей невесткой в другое место, то Годфрид Мандевилль, который в это время распоряжался Тауэром, воспрепятствовал ей, и отнял невестку из-под опеки свекрови, и хотя она сопротивлялась как могла, все же он ее задержал и заставил королеву с позором удалиться. Правда, позже, по требованию ее свекра короля он с неохотой передал ему свою знатную пленницу, и Стефан некоторое время скрывал свой гнев.

Этот инцидент произошел достаточно давно и казалось был предан забвению, но вот на собрании знати, устроенном по приказу короля в Сент-Олбэни, этот бандит появился вместе с другими, и король использовал этой шанс удовлетворить свою ярость — он бросил его в тюрьму и лишил его лондонского Тауэра вместе с другими двумя замками, которыми он владел. Лишившись своих цитаделей, но получив свободу, этот неугомонный человек, широкий в замыслах, несравненно хитрый, а равно и сверх меры умный в совершении злодейских преступлений, собрал банду отчаянных головорезов, захватил монастырь Рамсей, без всяких сожалений выгнал оттуда монахов и сделал столь знатное и святое место воровским логовом, и превратив Богово святилище в обитель дьявола, он стал подвергать окрестности непрерывным нападениям и вторжениям. Затем, окрепнув, благодаря своим успехам, он пошел дальше и стал самыми смелыми набегами тревожить и беспокоить короля Стефана. И пока он таким образом продолжал свою безумную деятельность, Бог казалось спал и не вмешивался ни в дела людей, ни в свои собственные, которыми, говоря иными словами, являются дела церкви. Тогда жаждущий справедливости восклицал: “Восстань, Господи, почему ты спишь?” (Псалмы 43, 24. Русский синодальный перевод: “Возстань, что спишь, Господи!”), но как заметил апостол, после того, как Бог “с великим долготерпением щадил сосуды гнева для готовых к погибели” (Послание Римлянам 9,22), затем, как наблюдал пророк, “пробудился внезапно Господь и поразил врагов своих в тыл” (Псалмы 77, 65-66. Русский синодальный перевод: “Но, как бы ото сна, воспрянул Господь, …, и поразил врагов его в тыл”) – таково было завершение этого дела, хотя начало у него и было успешным.