И еще, так же как в одном случае избыточная милость того, кто избрал первого Давида, излечила его рану, или вернее раны, благочестивым смирением, так же и мы верим, что этот другой Давид, стер грех этой гнусной жестокости плодами, выросшими из его раскаяния. Действительно, не только совершение благочестивых деяний, но также и труды давшего плоды покаяния делало этого современного Давида, цивилизованного короля нецивилизованного народа, таким, что он напоминал своего первоначального прототипа. И надо отметить, что как Давид после своего раскаяния наказан Богом за грех его прежнего преступления тем, что у него был наихудший сын, так и этот, другой Давид, несмотря на всю свою безграничную нежность, также встретил свое наказание от рук некого самозванного монаха и епископа. Того человека я часто впоследствии видел в Биланде и был наслышан о его самых дерзких делах и о постигшем его заслуженном несчастии. Эти вещи нельзя обойти молчанием, чтобы потомки могли поучиться, как Он отвергает гордость и оказывает милость смиренным, что можно ясно видеть на примере этого человека.

Этот человек родился в Англии и был самого низкого происхождения. После приобретения первых навыков в литературе, не найдя средств, чтобы оплачивать свое содержание в школе, и имея некоторые знания об искусстве письма, он поступил в писчую контору обслуживавшую каких-то монахов. Вслед за тем он выбрил тонзуру в Фарнессе (Furness) и вел монашескую жизнь. Когда он получил доступ к достаточному числу книг, то располагая досугом и обладая тремя замечательными качествами – горячим темпераментом, прекрасной памятью и достаточным красноречием, он выдвинулся столь быстро, что на него стали возлагать самые большие надежды. Спустя некоторое время он был послан к братьям на остров Мэн, и он так понравился варварским местным жителям мягкостью своего обращения и открытостью своего лица, будучи при этом еще и высоким и сильным, что они просили его стать их епископом, и получили желаемое.

Теперь он был окрылен успехом и начал строить великие планы. И поскольку он обладал высокомерным языком и самым гордым сердцем, то не довольствуясь достоинством своего епископского звания, он замыслил совершить еще более великие и замечательные дела. В конце концов, собрав отряд нуждающихся, но отчаянных людей, и не боясь праведного суда, он выдал себя за сына графа Морея (Moray) и утверждал, что он был королем Шотландии лишен наследства своих отцов. Он утверждал, что в его намерения входит не только отстаивать свои права, но и отомстить своим врагам, и он выразил желание, чтобы эти люди были его сотоварищами и в его бедах и в его удачах, и хотя его предприятие и будет сопряжено с трудами и опасностями, но еще больше будет славы и великих выгод. Все эти люди были совращены им и принесли ему присягу, и он начал свою безумную деятельность среди окрестных островов, и став, подобным могущему охотнику перед Господом, Нимроду, он забыл, что по своему епископскому званию ему надлежит быть подобным Петру — рыбаком среди людей. Каждый день он возглавлял войско своих сподвижников, среди которых выделялся своей высокой головой и широкими плечами, и подобно разным могучим полководцам, он воспламенял их рвение. Затем он сделал набег на провинции Шотландии, опустошив грабежами и убийствами все, что находилось перед ним, но всякий раз, когда королевская армия выступала против него, он уклонялся от военных столкновений, либо уходя в отдаленные леса, либо удаляясь в море, но как только войска уходили, он вновь появлялся из своих убежищ, чтобы разорять эти провинции.

Но пока он был так удачлив во всем, и стал предметом ужаса даже для короля, один епископ, человек исключительной простоты, время от времени давал отпор его дерзости. Когда этому епископу угрожали, что изведут его войной, если он не будет платить дань, то он ответил: “Путь будет воля Божья, но на моем примере ни один епископ никогда не будет платить дань другому”. После чего он вдохновил своих людей только в вере, поскольку во всех остальных отношениях он был значительно слабее, и когда тот предпринял яростное вторжение, то выступил ему навстречу и, чтобы воодушевить своих людей, самолично нанес первый удар в этой битве. И кинув маленький топорик, он, с Божьей помощью, опрокинул своего врага, который ехал впереди всех, на землю. Обрадовавшись этому, его люди обрушились на грабителей и убив их в большом количестве, заставили позорно бежать их свирепого предводителя.

Сам Вимунд впоследствии с шутливым хвастовством говорил среди своих людей, что только один Бог способен победить его верой простого епископа. Это обстоятельство я узнал от человека, который был одним из его воинов, и который бежал в тот раз вместе с другими. Однако, восстановив свои силы, он так разграбил острова и провинции Шотландии, как еще никто не делал до него. Поэтому, король был вынужден успокоить грабителя, и принял мудрый совет действовать против гордого и искусного врага хитростью, поскольку в этом случае сила не принесла никакой пользы. Поэтому, уступив ему одну провинцию, вместе с монастырем Фарнесс, он на некоторое время приостановил его набеги, но в то время, когда тот гордо отправился в назначенную ему провинцию, окруженный подобно королю своей армией, и сурово настроенный против того самого монастыря, в котором стал монахом, нашлись люди, которые не могли выносить ни его власть, ни его наглость и которые, с согласия ноблей, подготовили ему ловушку. Получив благоприятный шанс, когда он ехал медленно и почти в одиночестве, поскольку основной отряд был им послан вперед для обустройства на месте, они схватили и связали его, и поскольку оба его глаза были дурными, то они лишили его их обоих, и гарантируя себя от всяких будущих неприятностей, они, ради королевства Шотландии, но не ради царства небесного, сделали его евнухом. Впоследствии он пришел к нам в Биланд, и спокойно прожил здесь много лет до своей смерти. Но, передавали, что даже здесь он говорил, что если бы у него был хотя бы воробьиный глаз, то его враги имели бы мало оснований радоваться тому, что сделали с ним.

Упомянутому выше Давиду, королю шотландцев, наследовал старший из его внуков, Малкольм, который был еще мальчиком. Соперничая со своим достопочтенным дедом во многих одних его добродетелях и благородно превосходя его в других, он сиял подобно небесной звезде среди варварского и испорченного поколения. Хранимый Богом, благословившем его добродетелью, которую он с юности впитал вместе с пылом небесной любви, он столь превосходил всех окружающих в течении всей своей жизни безупречным целомудрием, смирением, невинностью, а равно с этим и ласковым и серьезным характером, что среди мирян, на которых он походил только обликом, он выглядел монахом, а среди своих подданных – ангелом спустившемся на землю. В короле такие качества действительно удивительны, но особенно удивительны в короле столь нецивилизованного народа, тем не менее, благодаря руководящей руке Бога, он так управлял всеми своими делами, был очень далек от того, чтобы стать предметом презрения для варваров по поводу своих достоинств, и все им только восторгались и уважали, и то же самое время своей королевской властью и суровостью, он внушал страх мятежникам и злоумышленникам. Все еще оставалось несколько людей, готовых к новым волнениям, и собиравшихся либо напасть на него, либо ограничить его права, но, очевидно, Бог был рядом с ним, когда он либо подавил либо подчинил их, так что с этого времени все боялись досаждать человеку, которому помогает Всемогущий.

Вновь, при приближении его к возрасту зрелости, не было недостатка в людях, посланных на него дьяволом, которые, невзирая по потерю собственного целомудрия, старались своими нечестивыми попытками и грязными инсинуациями воспламенить в нем жажду к чувственным удовольствиям. Но он, который уже был охвачен желанием следовать за Агнцом, куда бы Он не пошел, и столь глубоко был пропитан духом незапятнанной непорочности, и благодаря сокровенному руководству Бога, а не людей, знал, что это сокровище должно хранить в хилой плоти столь же бережно, как в глиняном сосуде, он вначале с презрением отвергал непристойные предложения своих приближенных или, как он на них смотрел – учителей, но при их упорствовании он столь властно осадил их, и словами и выражением лица, что с этого времени никто из них не смел предлагать подобные вещи.