Тогда там можно было видеть человека, который незадолго до этого не довольствовался человеческим величием, но думал почти о том, как бы вознести свой трон выше небесных звезд и парить над облаками, и он так переживал свой позор что даже сицилийские тираны не смогли бы найти большего мучения для такого духа, какой был у него. После испытанного позора он ясно понимал, что будучи епископом, он обязан вернуться для управления своей кафедрой. Но все же, вопреки этому, после некоторого времени пребывания в Дувре, он пожелал уехать за границу, как будто из-за того, что не мог вынести свой позор в Англии, или быть может для того, чтобы иметь больше свободы в другой стране стоить планы отмщения. Однако, опасаясь, что будет арестован, он проявил хитрость, изящную по своей изобретательности, благодаря которой и думал избежать всех препятствий. Давно оставив образ жизни епископа, как умом, так и своим поведением, он лишил себя и привычки быть им, и привыкнув к изнеженности, он принял самое позорное украшения для своих членов, которые были членами не просто человека, но самого епископа, а именно — вещь доселе неслыханная — женское платье. И покрыв свою голову и большую часть лица вуалью, он подобно хрупкой женщине гулял среди множества людей на берегу, имея, будто бы для продажи, под своей левой рукой кусок льна, а в правой неся измерительную меру. Он полагал, что благодаря этой маскировке ему удастся уйти из-под наблюдения, и что для него не будет никакого препятствия погрузиться на корабль вместе с другими пассажирами. Но он был случайно узнан и остановлен, вуаль была сорвана, и самым позорным и совершенно не епископским образом, он был побит окружавшей его толпой, как явный мошенник. Затем он предстал перед чиновниками этого местечка и был задержан до тех пор, пока не станет известно, что по этому делу предпримут нобли королевства.

Узнав о том, что случилось, Джон, испытывавший к нему враждебность, возликовал и желал предпринять еще какие-то шаги для его дальнейшего бесчестия, но прелаты, справедливо стыдящиеся, что человек епископского ранга должен был столкнуться с таким позором, трудились в церковных кругах над его освобождением. Поэтому, он был освобожден, и насколько был способен, внешне скрывая свой внутренний огонь, он уехал за границу.

После изгнания тирана, причинившего столько волнений государству, епископы и нобли вместе с Джоном собрались в Лондоне и начали обдумывать устроение королевства. Прежде всего, поклявшись в верности королю Ричарду (который, во имя Христа, пребывал в заморском походе), они, с общего согласия, вверили управление королевством архиепископу Руанскому, человеку, которого король именно с этой самой целью послал из Сицилии в Англию, и сместив чиновников последнего тирана, они определили более лучших на место управляющих провинциями. Тогда Англия получила мир на всех своих границах и стала должным образом управляться своими новыми хозяевами, поскольку многие злодеяния, возникшие и расцветшие при тиране, были отброшены вместе с ним, согласно словам Соломона: "Прогони кощунствующего, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань" (Притчи, 22,10). Кроме того, лица, благодаря похвальной деятельности которых в Англии наступило спокойствие, не остались в неведении о кознях этого человека, и о том, что он озаботиться предупредить и разгневать короля, находящегося столь далеко, что он мог бы воспользоваться ложью, и поэтому им показалось необходимым объяснить Ричарду всю правду об этих событиях в письмах, заверенных печатями многих людей.

Опять же, архиепископу Руанскому, который был главным правителем, и епископам королевства показалось нужным побыстрее заполнить вакантную должность примаса, к которой тиран стремился и раньше и, возможно, все еще продолжал стремиться, чтобы он разочаровался в своих надеждах. Для того чтобы избрать будущего митрополита, был, согласно обычаю, вызван глава капитула Кентербери, и он торжественно выбрал епископа Батского, но, вскоре, еще до интронизации, тот ушел из жизни, и его кончина оживила умершие надежды канцлера. Находясь теперь за границей, он, через своих эмиссаров, изливал жалобы на уши папы Целестина по поводу ущерба и бесчестия для короля, который находился в крестовом походе во имя Христа. Он печалился о своем изгнании и о вмешательстве Джона в дела королевства, и будучи вновь назначен легатом святого престола, как это уже было при папе Клименте, он заполучил грозную буллу осуждавшую Джона и возвращающую Англию в ее прежнее состояние. Однако, этот документ был отклонен благодаря предосторожности английских епископов и не возымел должного эффекта. Обнаружив, таким образом, что ничего нельзя сделать, пока Джон ему враждебен, он, через тайных посланников, связался с ним, и то ли заплатив сразу, то ли обещав заплатить в будущем большую сумму денег, он добился его благосклонности и с уверенностью приехал в Англию.

Когда он высадился в Дувре, то как только коснулся берега, который был столь памятен ему, желая стереть позор, который он там перенес, он сразу же продемонстрировал инсигнии своего достоинства легата, и сиял ими так, чтобы все их видели. Не двигаясь пока дальше, но остановившись у своего зятя, он хотел выяснить, примут ли его враги, поколебленные страхом либо перед королем, либо перед апостолическим престолом, поскольку теперь он умиротворил самого грозного из них — Джона. По этому случаю он отправил посланников в Лондон и письма королеве (матери короля), которая недавно приехала с Сицилии и находилась тогда в Лондоне, вместе с архиепископами Руана и Йорка, со своим сыном Джоном, и со многими другими людьми, как с епископами, так и с ноблями. Но он нашел, что положение иное, чем он рассчитывал. Поскольку, хотя Джон, со всевозможными предосторожностями, и скрыл свой договор с ним, но из его нерешительного поведения истина все же обнаружилась, и упрекаемый своей матерью и остальными, он, наконец, уступил и подписал их совместный указ. В соответствии с ним, все они, вместе с королевой, послали к канцлеру уважаемого человека, приказывая ему с угрозами побыстрее покинуть берега Англии, поскольку он был возмутителем королевства и общественного порядка. Наконец, испуганный и смущенный, он отступил и остался в мире, дожидаясь подходящего времени.

Но поскольку, в нашем последнем повествовании мы имели дело с тем, что происходило в Англии во время заморского похода короля, то теперь мы приступаем рассмотрению событий его похода, так, как мы об этом слышали от тех, кто там был.

Пока славные короли Франции и Англии зимовали на острове Сицилия, намереваясь продолжить поход весной, королева Элеанора (которую привела туда, или вернее сказать, насильно увлекла туда, сила материнской любви так, что она забыла о своем преклонном возрасте и ничего не думала ни о трудности своего предприятия, ни о суровости зимы), пришла с края света к своему сыну на Сицилию, приведя с собой предназначенную ему в жены дочь короля Наварры, даму замечательной красоты и скромности. Казалось, было бы весьма праздным и необычным думать об удовольствиях среди воинственных приготовлений и о том, что вскоре взять с собой на войну жену. Однако, одно обстоятельство смягчало вину молодого государя, а именно, что он думал не только об удовольствии, но и о пользе — ведь он до сих пор не имел сына, который мог бы наследовать ему, и поэтому, даже при таких обстоятельствах, было бы полезно решить проблему наследника. И поскольку, по причине обстоятельств своего времени и роскошного образа жизни, он был бренным человеком, а теперь и подвергался опасности ради Христа, то он был мудр, приняв такой совет, который в достаточной мере оправдывал кричащий грех прелюбодеяния. Поэтому он женился на принцессе, пришедшей вместе с его матерью, предполагая, что она будет сопровождать его среди опасностей и океана и битв, вместе с его сестрой, благородной вдовой славного Вильгельма, прежнего короля Сицилии. Под видом дара она полностью продала королю Танкреду свою немалую долю в собственности своего благородного мужа, которой владела на Сицилии или Калабрии для того, чтобы сопровождать своего брата и, благодаря этим средствам, значительно увеличила его казну.