Таким образом, пока король находился за границей, архиепископ, по королевскому милости и позволению вернулся в свой диоцез, имея при себе письма папы, направленные против архиепископа Йоркского и других прелатов, присутствовавших на этой самой несчастливой коронации, о чем королю не было известно, и именно это стало тем, что разрушило недавно заключенный мир и послужило причиной еще большего гнева короля. Эти письма о приостановке служения прелатов, были привезены им в Англию, и сам он следовал их указаниям с рвением разжигая огонь правосудия, и хотя лишь Богу известно, все ли его поступки соответствовали их содержанию, но в любом случае, не моему ничтожеству, поспешно судить о делах такого великого человека. Тем не менее, я думаю, что благословенный папа Григорий, в то недолгое, но все же еще свежее в памяти, время его примирения с королем, действовал бы с большей умеренностью, и можно полагать, что вероятно (учитывая время и обстоятельства их примирения), он мог бы сквозь пальцы посмотреть на такие вещи, которые можно было бы снести без ущерба христианской вере, согласно словам пророка: "разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время" (Амос, 5,13). Поэтому, то, что именно было сделано достопочтенным понтификом при данном стечении обстоятельств, я думаю не заслуживает ни благодарности, но не достойно и осуждения, но все же я скажу, что если этот святой человек, из-за чрезмерной горячности своего рвения и был виновен в том, что хватил через край, то все это было очищено огнем святого мученичества, которое, как известно, вскоре последовало. Следовательно, хотя святые люди и любимы и благодаримы нами, теми, кто сознает свое гораздо более низкое положение, все же мы не обязаны любить или гордиться теми их делами, в которых они проявили слабость человеческой натуры, но просто, мы не должны им безоговорочно подражать. Кто может, сказать, что им нужно подражать во всем, если сам апостол Иаков утверждает: "Ибо все мы много согрешаем" (Послание Иакова, 3,2). По этой причине, их надо одобрять, но не во всех их делах, а с благоразумием и осторожностью, ибо только Богу, в чьей хвале никто, как бы не пытался, не может достичь совершенства, свойственно быть непогрешимым.
Епископы, по причине допущенного нарушения, о котором говорилось выше (и я бы хотел, чтобы оно в это время осталось незамеченным), были отстранены от своих епископских обязанностей, по требованию достопочтенного Томаса, и властью апостолического престола. Король был разгневан жалобами некоторых из них, и его негодование и возмущение разгорелись сверх всякой меры, так что он потерял контроль над собой, и в разгаре этого гнева, от избытка возмущения, с его языка слетели неосмотрительные слова. И их было четверо, присутствовавших при нем людей, мужей благородной крови и опытных воинов, и они приняли их как руководство к действию и, из рвения к своему земному господину, решили привести в исполнение это беззаконие. И покинув королевскую свиту и пересеча море с такой поспешностью, будто мчались на почтовых лошадях на торжественный пир, и распаляясь яростью, которую в них возникла, они приехали в Кентерберри в пятый день после Рождества, и там они нашли достопочтенного архиепископа, с благочестивой радостью занимавшегося службами этого священного праздника. Пройдя к нему прямо во время обеда , где он восседал за столом вместе с некоторыми почтенными людьми, и даже не поприветствовав его и наводя ужас именем короля, они приказали ему (скорее приказали, чем попросили или предупредили), чтобы он немедленно отменил отстранение тех прелатов, которые выполняли королевскую волю, и чьему позору и бесчестию ведет его указ. На его ответ, что приговор высшей власти, не может быть отменен низшей, и что это не его делом было добиваться возмещения от этих людей, но было приказом римского папы, они стали яростно угрожать ему. Не насторожившись этими словами, хотя они и были произнесены людьми разгневанными и чрезвычайно возбужденными, он говорил с ними свободно и с доверием. Разгневавшись после этого еще больше, они поспешно ушли и принеся с собой оружие (ибо они вошли без него), с громкими криками выражая возмущение, они сами себя настроили на совершение наиужаснейшего преступления.
Некие друзья убеждали почтенного прелата избегать безумия этих разъяренных дикарей и удалиться в святую церковь. Со своим намерением храбро встретить любую опасность, он на это не согласился, но при буйном и шумном приближении его врагов, благодаря дружелюбному насилию людей своей свиты, он все же был перенесен под защиту святой церкви. Монахи торжественно пели вечернюю службу Всемогущему Богу как раз тогда, когда он вступил в священный храм Христа, незадолго до времени вечернего причастия. Слуги сатаны не испытывали, как христиане, ни уважения к священной службе, ни к священному месту, ни к священному времени, но напали на достойного прелата так, как он стоял на молитве перед святым алтарем, и прямо во время празднования Рождества, эти, воистину подлые христиане, убили его самым бесчеловечным образом. Совершив это деяние, они удалились, словно триумфаторы, ведя себя с нечестивой радостью. Однако, вспоминая о том, что это дело может вызвать недовольство того, ради кого они были столь ревностны, они уехали на север Англии, выжидая, когда смогут узнать намерения своего монарха относительно них.
Последовавшие за этим частые чудеса, показали, сколь драгоценной, в глазах Бога, была смерть благословенного прелата и насколько было ужасным совершенное злодеяние, особенно учитывая время, место и личность убитого. В самом деле, весть о столь ужасном насилии быстро распространилась по всему западному миру и запятнала славного короля Англии, и очень испортила его справедливую славу среди христианских властителей. И поскольку едва ли можно было поверить, что все это было совершено без его позволения, то на него упала почти всеобщая ненависть, и он стал объектом всеобщего отвращения. Узнав об этом деянии своих приближенных, и разузнав как они забросали грязью его славу, поставив на нем почти несмываемое клеймо, он был так подавлен, что в течении нескольких дней ничего не ел. Простит ли он убийц, или нет, он чувствовал, что люди будут склонны приписывать злодеяние ему. Более того, если он пощадит этих подлых негодяев, то это будет выглядеть как то, что он дал им смелость и сам был автором этого преступления, но если, с другой стороны, он накажет их, за то, что они сделали это без его приказа, он поступит самым гнусным образом. Поэтому, он решил, что будет лучше простить их, и для того, чтобы добиться равным образом и доверия к себе и их спасения, он приказал им предстать перед святым престолом, чтобы подвергнуться торжественной эпитимии. Так и было сделано, и они, с нечистой совестью, отправились в Рим, и по приказу правящего папы, в качестве эпитимии, отправились в Иерусалим, где, как сообщалось, все они и окончили свои дни, замечательно исполнив назначенную им меру наказания, но об этом — позже.
Пока что почти все приписывали смерть этого святого человека королю, и особенно — французские нобли, которые проявили рвение в том, в чем увидели свой шанс, и они настраивали против него апостолический престол, но бесспорно также и то, что сам автор этой большой сумятицы, сам король, послал своих представителей в Рим, чтобы смиренной мольбой смягчить поднявшееся против него негодование. Когда они приехали в Рим, то поскольку все люди уже были едины в ненависти к королю Англии, то им было трудно даже добиться приема. Однако, постоянно утверждая, что это ужасное насилие не было совершено по приказы их господина, они все же добились того, чтобы от папы во Францию был послан легат, наделенный всей полнотой власти, который и должен был бы произвести тщательное расследование, установить истину в этом деле и решить, позволяется ли королю очиститься от обвинения, или же надо наложить на него, в соответствии с установленной виной, церковное осуждение, которое и следовало бы наложить. От святого престола были посланы два кардинала — достопочтенный Альберт, который затем и стал старшим в этом деле, и Теодин (Theodinus). Они приехали во Францию, и для их торжественной встречи на землях короля Англии, были созваны прелаты и нобли, которые всячески обеляли этого государя. Там же состоялось скромное явление и его самого, твердо отрицавшего, что имело место что-либо пятнавшее его честь, и что все произошло без его воли и без его приказа, и что он никогда прежде так не сожалел ни о каком деянии. Действительно, он не отрицал, что эти убийцы, вполне возможно, могли получить повод и смелость для проявления своей чрезмерной ярости, исходя также и из некоторых его слов, слишком неосторожно произнесенных, в тот момент, когда он услышал об отрешении прелатов и придя в бешенство говорил необдуманно. "И по этому поводу, — сказал он, — я не отказываюсь от наказания Церкви — я преданно покорюсь всему, что вы решите, и исполню решение вашего суда". Сказав это, и сбросив свои одежды, как было положено для общественного преступника, он голым предоставил себя церковной власти. Кардиналы, возрадовавшись смирению такого великого государя, плакали от радости, а остальные присоединились к их плачу, и вознеся хвалу Богу, они распустили собрание. Совесть короля осталась спокойной, и его характер, до некоторой степени, вернулся к прежнему состоянию. После этого, на престоле Кентерберри блаженному Томасу наследовал Ричард, приор Дувра.
