Ибо мне понадобились все мои сила воли, самосознание и храбрость, чтобы начать этот акт сварочного самоистязания, а потом ещё больше, чтобы не прекратить его раньше времени.

Я плакал от боли, как ребёнок и мычал, пуская мгновенно закипающие слюни в раскалённый намордник. Но злость на этих ублюдков, вынуждающих меня пройти через эту пытку, была сильнее малодушного желания остановиться.

Обожжённой шеей чувствую: оковы стали мягче, должно быть пора!

Отбрасываю дубинку и хватаюсь за раскалённый металл руками, тяну в стороны, что есть мочи.

Есть!

Кольцо разрывается, я отбрасываю куски пыточного устройства прочь, а сам, измученный падаю на колени. Куда-то все силы подевались, вдруг. И моральные, и физические.

Сознание снова пытается куда-то сбежать, но есть острое понимание: нельзя. Прекращение агонии сейчас может стоить мне всего. Отключусь, и меня снова скрутят и начнут препарировать, только в этот раз уже не допустят прежних оплошностей.

Ну, где же там мои суперсилы? Пора бы уже включиться, нет?

Так, я сейчас, посижу тут немного, отойду и встану… и будет вам, суки, и День Независимости, и Кузькина Мать и Варфаламеева Ночь, всё будет, только оклемаюсь немного…

Не засыпать!

Но времени, что прийти в себя и восстановиться после насильственного подавления способностей и последующего самоистязания мне не дали. Из-за закрытой двери до меня донёсся топот многочисленных ног, скрежет чего-то явно металлического и приглушенная ругань на поганом рептилоидском наречии.

Видимо до умника, что пытался перекрыть мне кислород, дошло, что сейчас, пока мои силы ещё не вернулись в полной мере, а раны не зажили, идеальная — а может и последняя для них — возможность со мной разобраться.

Я отлип от стены и поднялся на нетвёрдых ногах, это, казалось бы, простое действие породило настоящую бурю болезненных импульсов, прокатившуюся через всё тело, отмечая каждый пропущенный в прошлой драке удар. И если силы не вернутся ко мне в ближайшие секунды, к этим ранам и ссадинами добавятся новые. Оставалось надеяться, что за столь короткое время они не успели притащить сюда что-то действительно мощное.

Дверь начала открываться, и сразу же, в образовавшийся проём залетела пачка снарядов, выпущенных единым залпом. Словно в замедленной съёмке я отлично мог рассмотреть эти штуки, похожие на подствольные гранаты, только странно овальной формы. На лету они весело потрескивали от переполняющей их энергии и нежно ластились к стенам и друг другу быстрыми разрядами молний, оставляя за собой причудливый след из подпалин.

Сейчас рванёт. Да ещё и в закрытом помещении… очевидная, блядь, тактика. Гладко сработано, как в кино. И похоже, от идеи взять меня живым уёбки всё-таки отказались. Как жаль…

Без скорости бежать к уже начавшей снова закрываться двери не имело смысла, а без силы и неуязвимости нечего и надеяться открыть или проломить её за оставшееся время.

Нужно пережить взрыв, нужно укрытие!

Стойка, к которой несколькими минутами ранее было привязано моё бессознательное тело показалась мне самым прочным и надежным объектом в комнате. За ней и укрылся в ожидании взрыва.

В следующую секунду первая граната достигла стены и сдетонировала или точнее будет сказать выплеснула наружу всю ту бурлящую энергии, что сдерживалась до того смирительной рубашкой её оболочки.

Сверкнуло так, словно рядом со мной ударила молния, затем ещё одна и ещё. В безумии слепящего света мои глаза выхватили искрящуюся дугу плазмы, в моё бедро толщиной, бегущую по стене прямо ко мне. Она была не единственной — сотни таких метались по всей лаборатории — но самой яркой и толстой. Позади неё на стене оставалась глубокая борозда там, где мгновенно испарялся перегретый металл.

«Ну пиздец…»

Я рефлекторно вскинул руку в защитном жесте и попытался отшатнуться, не успел.

Рукотворная молния лизнула мою левую кисть, мгновенно изжаривая кожу и мягкие ткани до твёрдого состояния, а затем на секунду исчезла, вонзившись в моё импровизированное укрытие.

Робкая мысль: «сработало» промелькнула у меня в голове, а затем молния прожгла казавшуюся такой прочной основу кровати и ударила мне в спину.

Боли не было совершенно. Электричество и плазма надёжно выжигали нервные окончания, позволяя мне сохранить ясность ума, а не корчиться агонизирующим куском жарящегося мяса.

Ещё через мгновение я мог с ужасом наблюдать как из моей груди, вырывается красивая ветвящаяся молния. Время словно остановилось… может это супервосприятие и ускоренное мышление вернулись, не знаю, но я, словно на стоп-кадре, мог видеть, как потерявшая в энергии и истончившаяся молния распадается на множество своих меньших копий.

«Она меня насквозь прошила, — как-то отстранённо подумал я, а затем уже более осознанно и с ужасом, — а дальше пойдёт к позвоночнику и сердцу!»

Внезапно я понял, что вопреки всем моим знаниями о воздействии электричества на тело, меня не сковало судорогой и я всё ещё могу двигаться.

В отчаянии я рванулся вправо, чувствуя, как тепло покидает мои внутренности и переключается на лопатку, а затем плечо. Уже вываливаясь с другой стороны укрытия я понял, что совершил ошибку.

И ускоренное мышление уже не могло спасти от метящей мне прямо в лицо, куда меньшей, чем предыдущая, но всё ещё крайне мощной плазменной дуги.

И вот это было действительно больно. Я говорил, что боль от раскалённого ошейника была невыносимой, и это не было преувеличением, мне действительно понадобилась вся сила воли, чтобы довести начатое до конца, но, когда твой глаз закипает прямо в глазнице — это что-то совершенно немыслимое. И тут уже никакая сила воли не могла помочь, это было просто выше болевого порога и всего, что я мог выдержать.

Неужели я вот так умру?

Сраные флаксанцы.

***

До боли в зубах сжав челюсти, Удина вглядывался через оптическое искажение, создаваемое стационарным генератором щита в казавшуюся нерушимой укреплённую дверь лаборатории. Лучше бы этим усиленным «вспышкам» и впрямь оказаться такими мощными, какими их описывали яйцеголовые. Удина предпочитал получить выговор за невыполнение инструкции «брать живым», чем давать этой твари шанс на выживание. Они не понимают, для них он — «объект изучения, код двенадцать, максимальный приоритет», сулящий огромные перспективы, как для самих исследователей, так и для всей их цивилизации в целом, — но для Удины он — тварь, явившаяся из самых тёмных глубин преисподней, чтобы одним небрежным ударом превратить весь его взвод, друзей с которыми он прошелся десятки интервенций, его семью в пар и атомную пыль. Удина своими глазами видел на что способен «объект с двенадцатым кодом угрозы» и потому не тешил себя глупыми надеждами взять его живьём. Удина был одним из немногих, кто не только выжил после встречи с этим существом, но ещё и успел вернуться в родное измерение до взрыва, уничтожившего порталы. И он прекрасно понимал, что эту тварь нужно не изучать, а уничтожить. Если ей уже удалось вырваться, сломав считавшийся абсолютно надёжным дестабилазатор, однажды, то она, несомненно, сделает это вновь. А цивилизация… цивилизация переживёт, у неё уже есть объект для изучения, менее опасный и куда более сговорчивый.

Вот почему он вопреки приказу взял самое мощное, относительно мобильное оружие, что было в его распоряжении: экспериментальный одноразовый комплекс «звёздная вспышка», который совершенно точно не был предназначен для стрельбы в помещении, и заставил своих новых подчинённых тащить громоздкий генератор щита, предназначенный для установки на бронетехнику.

Даже через дрожащее марево щитов было прекрасно видно, как укреплённые двери лаборатории вздуваются изнутри, словно безумный великан решил надуть пузырь из раскалённого металла, вспучиваются, готовым взорваться нарывом. Длилось это сюрреалистическое зрелище недолго, металлический пузырь просуществовал всего пару мгновений, прежде чем его прорвала дуга искрящейся плазмы. И тут же метнулась вдоль стены по коридору прямо к солдатам.