В субботу с утра поработали, сколько положено. Потом сходили домой, перекусили. В восемь часов вечера собрались на субботник тринадцать большевиков и принялись за ремонт трех паровозов, что стояли холодные, мертвые на деповских путях.

Сохранились и номера этих паровозов — 358, 504 и 7024. В воскресенье, в шесть часов утра, ремонт подошел к концу.

Накидали в паровозные топки угля, затопили.

Как счастливы были члены коммунистической ячейки! Какой наградой было для них зрелище вернувшихся к жизни паровозов!

Машины задышали, ожили, двинулись по путям.

Была среди этих трех возрожденных паровозов скромная «овечка».

Ушли два локомотива водить продовольственные составы, а «овечке» 7024 выпала особая судьба.

Утром 13-го апреля оживили ее деповские рабочие, а через сутки вывели на станционные пути. К ней прицепили эшелон теплушек. Один из рабочих депо написал на корпусе грозные слова: «Смерть Колчаку!» И повез паровоз красноармейцев на восточный фронт, на Урал.

Если бы паровоз мог рассказать, какие составы водил он в годы гражданской войны! Сколько воинских эшелонов, сколько вагонов срочных и важных грузов перевез он!

Прошло более двадцати лет. Залечила страна раны, нанесенные войной и разрухой. Паровоз ОВ 7024 возил уже мирные грузы для строек, для возведения новых городов и заводов.

И вдруг — опять война. И опять скромная ОВ 7024 возила военные грузы в прифронтовой полосе.

Не только люди попадали в то время на лечение, — ранена была и «овечка». Промелькнула в газетах заметка, что этот самый паровоз был принят из ремонта в 1944 году и возил боеприпасы.

А когда наша армия вошла в Берлин и победно закончила войну, паровоз ОВ 7024 колесил по путям Брест-Литовска, Гродно и других западных городов.

… — Нет у меня золотого яблочка на серебряном блюдечке, не могу я объяснить, как попала наша «овечка» на Дальний Восток. И там работала она трудолюбиво и безотказно, возила бревна и другие грузы в леспромхозе.

Кому-то из комсомольцев на дальневосточной станции Сита попалась на глаза статья в журнале, рассказывающая историю ОВ 7024. И тогда молодые рабочие депо Хабаровск-второй тоже собрались на коммунистический субботник. В свободное время они привели старый локомотив в полный порядок. Двум участникам субботников, слесарям-комсомольцам, поручили доставить легендарный паровоз в Москву, в депо, откуда вышел он в 1919 году.

Там, в родном депо, паровоз встал на вечный отдых, Хорошо поработал он для народа, для нашей страны! Но что, ребята, самое примечательное во всей этой истории? Должны вы запомнить и взять для себя, как лучший пример, подвиг железнодорожников, которые в девятнадцатом году участвовали в первом коммунистическом субботнике. Этот субботник Владимир Ильич Ленин назвал «Великим почином», великим началом нового коммунистического отношения к труду.

Большевики-железнодорожники выполнили наказ Владимира Ильича, который призывал народ к подвигу: «Нужны героические усилия…»

Вечером Лида, как случалось не раз, подсела к отцу на диван. Он взглянул на нее из-за газетного листа.

— Ну, как? Хорошо сбор прошел?

— Хорошо. Ты ушел, а мы еще читали стихи, пели хором. А ты знаешь, папа. Есть у нас такой парень — Степа Витухин.

И слово за слово, Лида рассказала все, предшествовавшее сбору.

— Да вы что…

У Соболева чуть не вырвалось: «Вы с ума сошли!»

Когда же Лида закончила рассказ, он встал и крупными шагами начал ходить из угла в угол.

— Ведь пьяный мог черт знает что натворить. Как это ты надумала такое?!

— Что же, оставить Степана, чтоб отец его избил? А мы бы в это время сбор проводили. Стихи о юных ленинцах читали…

В голосе Лиды проскользнула явная ирония. Это вдруг заставило отца посмотреть на нее другими глазами. Оказывается, она и вправду большая стала!

— Но все-таки неосторожно лезть в логово пьяного дебошира!

— В этом логове жили двое детей. Один еще совсем маленький, — хмуро сказала Лида.

— Жили? Как же это вы забрали детей из семьи?

— А что, оставить их в семье, чтобы их дальше калечили?..

В эту минуту отец и дочь смотрели на происшедшее разными глазами.

Соболеву представлялся грубый, пьяный верзила. И стоящая против этого забулдыги Лида, девчонка из шестого класса. Счастье, что тут был Лобанов — решительный и сильный человек.

А Лида, представляя себе сцену, разыгравшуюся в комнате Витухиных, совсем не испытывала чувства страха. За ее плечами выстроились Витя Седых, Юра, добродушный, но сильный Миша. И, наконец, рядом с ней стоял надежный товарищ и друг — Николай Лобанов.

Поздно вечером, когда Лида уже спала, Константин Федорович подошел и остановился около ее кровати. Наклонив крутой лоб, он смотрел на спокойно дышащую дочь.

— Ну, Лидия Константиновна! — сказал он вполголоса. — Неспокойная будет у тебя жизнь! В самое пекло суешься!

Ксюша и Валя дежурили на кухне.

Уже давно забыли все о первых днях жизни в интернате, когда Валя Черноок отказалась мыть пол. Ее мать, наверное, ахнула бы, увидев, как в дни дежурства Валя вместе с Ксюшей весело шлепает босыми ногами по мокрому полу, «наводя блеск» в спальнях.

Ахнула бы Руфина Алексеевна и сейчас, посмотрев, как ловко орудует Валя на кухне ножом. Кожура картофелины змейкой сползает в ведро, а очищенный клубень прыгает в большую кастрюлю.

Валя и Ксюша сидели, неторопливо разговаривая. Начистить картофеля для большой интернатской семьи надо было много — ведра два.

Время было послеобеденное. Повар, Мария Корнеевна, ушла домой передохнуть перед ужином. Дежурные по столовой вымыли всю посуду. Девочки остались одни.

— Вот бы посмотреть, каким лет через пять станет Хрустальный ключ, — задумчиво сказала Ксюша.

— Наверное, будет хорошо. Завод выстроят большой. Домов много настроят, магазины, школы.

— А где мы станем учиться? Здесь или на станции?

— Здесь еще успеем доучиться.

— А где лучше?

Валя задумалась.

— Дома лучше, а здесь веселее. И потом жалко от Прасковьи Михайловны уезжать.

На кухню вошла техничка интерната — Ефремовна.

— Ну, как? Много начистили? Вы языками-то поменьше работайте, руками торопитесь.

Она взяла посудные полотенца, небрежно кинула их на веревку, протянутую над плитой, подкинула дров. Подвинула на горячее место огромную кастрюлю с водой и вышла.

— Папа рассказывал, — продолжала Валя, — что на мраморном карьере будут добывать мрамор, повезут его в Москву, в Ленинград. И везде узнают о Хрустальном ключе. — Валя произнесла эти слова с гордостью. — А вы осенью переедете на станцию, папа мне говорил. Тогда мы с тобой совсем близко будем жить.

Дрова в печи трещали, разгораясь, чугунная плита, накаляясь, стала сначала темно-вишневой, потом темно-красной.

И вдруг старенькое кухонное полотенце, висевшее над плитой, вспыхнуло, загорелось ярким пламенем, за ним — второе.

Валя вскочила и, оцепенев, широко открытыми глазами смотрела на пламя. А оно охватило следующие полотенца, подбираясь к большой скатерти.

Но не растерялась Ксюша. Она кинула нож в ведро и в два шага оказалась у плиты, Прежде всего сдернула скатерть, швырнула ее на стол. Потом сорвала ближнее, тлеющее с конца полотенце, обернула им руку и одно за другим сбросила на пол горящие полотенца. Схватила у порога мешок из-под картофеля и, набросив его сверху, затоптала пламя.

Клубы удушливого дыма облаками колыхались под потолком, выползали в столовую. Прибежала испуганная Ефремовна. За ней Надежда Ивановна.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

Ксюша не торопилась с объяснением.

— Это полотенца загорелись, — ответила Валя. — Как запылали! А Ксюша не испугалась, сдернула их и затоптала.