Молодой рабочий подошел к учительскому столу. Видно было, что он волнуется.

Поерошил задорный мальчишеский чуб. Но затем овладел собой и заговорил по-дружески, просто.

— Учился я, ребята, только семь лет. Десять лет учения — это казалось для меня слишком долго. Да и зачем? Я ведь в инженеры не пойду. А чтоб рабочим быть, семи лет за глаза хватит… Это я тогда так думал, — усмехнулся Лобанов и обвел глазами ребят: — Поступил после семилетки в техническое училище. Получил специальность слесаря. Еще во время учебы пришел в депо. Поставили меня подручным к опытному слесарю. Человек он не молодой и на вид хмурый. «Ну, вот, браток! — сказал он мне. — Будем проверять у паровоза нутро. Бери переносную лампу и лезь в топку». Через узкое шуровочное отверстие я влез в «нутро» паровоза. Ух, как здорово! Вот тут, где я находился, в паровозе, пылает жаркий огонь. Раскаленный воздух, газы, дым так и рвутся из топки в трубы. Этих труб — больше двухсот, и идут они через весь котел. Вода, омывающая топку и трубы, превращается в пар. Сила пара и движет паровоз… Не знал я, что паровоз — такая сложная машина! Состоит он из тысячи деталей, и все эти детали надо знать. Только со стороны кажется: как легко машинисту работать! Сиди у правого окна в паровозной будке да поворачивай регулятор.

Кончил я учебу, стал работать самостоятельно. Однажды пригнали в депо красавец паровоз. Спереди на специальных державках прикреплена пятиугольная звезда. По бокам, на будке машиниста — комсомольские значки. Всего два локомотива из депо с такими звездами на груди ходили. Так вот. Поставили паровоз на ремонт. По закону бригада на это время свободна. Вынужденный простой. Ан нет! На другой день приходят машинисты, помощники, кочегары из комсомольской бригады. Одеты в замасленные спецовки. И давай работать! Кто их заставлял? Никто. «Хотим, говорят, поскорей свой паровоз получить. Да еще, чтоб ремонт был проведен на пять с плюсом», Ушел красавчик паровоз из депо. Один раз наш комсорг и говорит: «А что, ребята, если нам тоже бригаду организовать? Комсомольско-молодежную?». Организовали мы бригаду. Стали хорошо работать. Постановили: всем учиться. Кто в школе рабочей молодежи, кто в техникуме. А я уж к этому времени понял, что мои семь классов дешево стоят. Какой-то простой расчет надо сделать, я и так, и этак — не получается. Наш бригадир посмотрел на меня, свистнул и ехидно спрашивает: «Ты в школе, на уроке арифметики, чем занимался? Поди, жеваной бумагой плевался?» Я весь покраснел…

Шестиклассники заулыбались, начали переглядываться.

— Было это дело, плевал я бумагой, — продолжал Лобанов. — Не обязательно на арифметике, но было… Пришел домой, соседского парнишку-шестиклассника к себе зазвал и говорю: «Повтори со мной десятичные дроби. Надо мне обязательно их знать. Тот удивился, он, наверное, как и я раньше думал, что все эти арифметики-геометрии потом ни на что не понадобятся. Объяснил. А потом я сам, добровольно, в восьмой класс пошел. Нынче в девятом учусь. И вот, ребята, что я вам скажу. Поверьте рабочему человеку! Не учите уроки на тройку. Тройка — это никакая отметка! Чуть повыше двойки. Иногда учитель, наверное, думает: не то два с плюсом ему поставить, не то три с минусом? (Ребята засмеялись). Уж если о вас так думают, дешево вы стоите, парни!

Почему-то с этими словами Лобанов обратился не ко всем, а только к мальчишкам.

— А если двойка? — вдруг спросила Ксюша.

— Двойка? — Лобанов поморщился, будто попробовал чего-то горького. — Двойка — это совсем плохое дело. Видите, ребята, это прежде всего… нечестно. Вы не маленькие, можете понять, что у нас в стране каждый человек должен работать. Дело железнодорожников — транспорт. Рабочие трудятся на фабриках и заводах. Колхозники сеют хлеб, овощи, хлопок. И у вас есть дело — учеба. Как же не выполнять единственное свое дело?

Тут встала вдруг Ксюша. Никто не просил ее, а она вдруг рассказала обо всей истории с Эдиком Шишляевым.

Эдик понурился и стал смотреть в пол. Ахнув, закрыла рот ладошкой Зина Зыбина. Что теперь будет?

Молодой слесарь сначала чуть-чуть нахмурил брови. Потом лукавая искорка мелькнула в его глазах.

— Нн-да! — задумчиво сказал он. — Неважно получилось, Тот дружок, у которого ваш парень списал задачу, показал себя плохим товарищем. А Эдуарду лучше было честно сказать учителю: «Я к уроку не готов!» А у вас что вышло? И знаете, ребята… — Николай Лобанов обвел взглядом весь класс. — Какую ошибку вы делаете? И я делал эту ошибку, и очень многие ребята ее повторяют… Вам кажется, что учитесь вы для родителей, для учителей. Получили два, — «Ой, папа рассердится! Ох, от классной руководительницы попадет!» Забудьте про это! То, что вы учите, это вам самим нужно. Вы копите знания и будто по полочкам раскладываете: тут таблица умножения, и дроби, и проценты. Дальше — части предложения. Там — законы физики и химии. Географические знания… Понадобилось вам в жизни что-то. Вы протянете руку и снимете с полки, что надо. (Он поднял руку и как будто взял что-то невидимое с невидимой полки). А если полка-то пустая? Что тогда делать? И подумайте о будущем. Сколько ребят мечтают стать летчиками? Слетать на Северный полюс или еще лучше в Антарктиду. Как вы думаете, полетите вы без математики и физики? Не получится! Ну, я вам тут много наставлений наговорил, — Лобанов смущенно улыбнулся. — Надоело слушать?

— Нет! — закричали ребята. — Еще рассказывайте!

— Есть одно лекарство от всех бед, — продолжал молодой слесарь. — Дружба! Крепкая, настоящая дружба. И надо, чтоб дружба была строгая, без поблажек. Друг имеет право вмешаться в жизнь своего товарища. Если тот волей слаб, заставь его поступить, как надо. Потом он сам тебе спасибо скажет. И, главное, будьте честными! Ведь и этот парень, про которого говорили, наверное, пионер? Я комсомолец, поэтому я так прямо и говорю вам. Вы мне вроде младшие братья и сестры. Ох и разбогател же я сегодня на родню! — вдруг прервал сам себя Лобанов.

Все засмеялись.

Когда ребята прощались с Лобановым, они наперебой приглашали его приходить снова. А он обещал сводить их в депо.

Чем больше доверяла Лида какому-нибудь человеку, чем выше ценила она его мнение, тем больше требовала от него. Ему задавала самые трудные вопросы, возникающие в ее голове.

Таким человеком был для нее в первую очередь отец.

Иногда по вечерам Лида садилась вблизи отца. Она делала это как будто между прочим. Но отец уже привык понимать ее. Серьезное лицо, чуть сдвинутые бровки были для него сигналом, что Лиде надо поговорить «по душам».

Часто она начинала издалека.

— У нас сегодня был пустой урок, — говорила Лида. — Сначала стали шуметь, потом я предложила: давайте, ребята, пусть каждый скажет, кем он хочет быть. Мальчишкам это понравилось. Первым никто не хотел говорить, а потом все наперебой закричали.

— И о чем же мечтают ваши мужчины?

— Ну… там разное… Володя и Михаил хотят полететь на Луну или на Марс. Миша говорит: «Объявят запись желающих лететь на планеты, я запишусь первым». Ребята поддразнивают Добрушина: «Первым не успеешь, москвичи тебя обгонят!» А он спорит: «Почему вы думаете, что первый корабль полетит из Москвы? А может, с Урала? С горного хребта до неба ближе!»

Лида не утерпела и расхохоталась, вспомнив этот спор. Невольно улыбнулся и отец.

Все-таки как дорога ему эта девочка!

Соболев смотрел на дочь. Энергичная, деловая. Загорелое лицо, серые строгие глаза.

Как рад он своей дружбе с Лидой, доверию, с которым она относится к нему.

— А ты знаешь, — вернулся Константин Федорович к теме разговора, — скорее всего полетят на Луну совсем не те, кто хотел бы «записаться первым». Полетят те, кто специально к этому готовится, тщательно тренируется и, конечно, обладает завидным здоровьем. Не говоря уже о том, что для космических путешественников необходимо великолепно знать физику, математику.

Он посмотрел на дочь, тая веселые искорки в глазах.