Лил отвернул голову, и Эйнард решил было, что обидел его неуместными высказываниями. Но не успел он придумать, в какие слова обратить просьбу о прощении, как вдруг услышал сдавленный голос:

— Не знаю, как надолго мне хватит самообладания… — Лил выдохнул. — Но в тот момент, когда оно откажет… я предпочел бы не навредить Ариане.

Эйнард негромко охнул. Вот о чем он никак не думал, так это об отсутствии у Лила опыта. Даже не опыта, а вообще хоть каких-то сведений об этой части жизни. Да и откуда им взяться? Рядом в ним многие годы была только незамужняя мать, которая вряд ли познала мужчину и могла что-то разъяснить сыну. Без друзей Лил в лучшем случае мог почерпнуть какие-то крохи из книг, но опираться на них в таком деле было далеко не лучшим вариантом. В отличие от живого общения.

— Не навредить, — Эйнард хмыкнул и закинул руки за голову. — Ты, наверное, первый северянин, которого интересуют чувства женщины в этом вопросе. Здесь не принято задумываться о таких вещах. Есть мужская потребность, и ее следует удовлетворить любым способом.

— Мужская потребность подождет, — раздраженно отозвался Лил: в нем явно боролась природная скромность с необходимостью прояснить вопрос до конца. — Я слышал, что для женщины это мука и что многие из них потом ненавидят своих мужей.

— Об этом и говорю, — пояснил Эйнард. — На юге отношение к женским ощущениям совсем другое. Мне повезло с учительницей, она весьма наглядно показала, что к чему. А тебе придется верить мне на слово.

Эйнард использовал все свое красноречие и всю тактичность, чтобы объяснить другу, по какой причине первый женский опыт связан с болью и что сделать, чтобы уменьшить страдания. А также растолковать, почему на севере супружеские обязанности доставляют женам такие мучения. Местные мужья никогда не заботились о том, что чувствуют их женщины. Воины по жизни, они оставались такими и в постели. Женщинам полагалось терпеть, не выказывая неудовольствия, — стоило ли удивляться, что рано или поздно у них вырабатывалось стойкое отвращение к этой стороне жизни? Но о том, что может быть иначе, армелонцы попросту не знали. В отличие от Эйнарда. И, как он хотел надеяться, теперь и Лила тоже.

— Не знаю, правда, сколько смогу держаться с Беанной, — смущенно подвел итоги Эйнард. — Когда она рядом, забываю обо всем и просто не могу держать себя в руках. Словно… кто-то другой овладевает телом, и остается потом только поражаться, что натворил…

Он негромко усмехнулся и не заметил, как вздрогнул Лил и как сжались у него кулаки от полной безнадежности.

Эйнард снова нервничал, будто сопливый подросток. Ни присутствие рядом матери с сестрой, ни поддержка друга не спасали от этого отвратительного состояния. Все время казалось, что что-то сорвется, что Беанна передумает, что градоначальник заартачится. Эйнард, правда, заранее заручился согласием последнего, намекнув, что в случае срыва свадьбы имя отца малютки Айлин станет известно всему городу, но уверенности в отсутствии подвохов все равно не имел. А уж в отношении Беанны и вовсе боялся неимоверно. И пусть у него не было никаких оснований подозревать ее в бесчестности, Эйнард не решался поверить собственному счастью до той самой секунды, пока в дверях зала торжественных собраний не появилась самая прекрасная женщина на свете.

На ней было платье цвета весеннего неба с золотыми узорами по подолу и рукавам, и оно изумительно оттеняло голубые глаза Беанны, светившиеся радостью. Вокруг головы, будто драгоценный венец, уложена толстая коса. На шее — незамысловатое украшение.

Эйнард с трудом сглотнул, чувствуя, как мечты становятся явью. Еще немного, всего лишь проход до алтаря и короткая речь градоначальника, и эта восхитительная женщина станет его женой. Будет делить с ним стол и постель и сделает его счастливейшим из смертных. Надо только задать один вопрос.

— Ты уверена? — не слушая совершающего обряд человека и видя только свою Беанну, выдохнул Эйнард. И она улыбнулась ему одному, кажется, тоже никого и ничего не замечая.

— Я тебя люблю, — одними губами прошептала она, и Эйнард сжал ее руки.

— Замкните браслеты одним ключом в знак отречения от прошлой жизни. Отныне нет у вас ничего своего, а есть только общее, — монотонно бубнил градоначальник, откровенно стараясь как можно скорее покончить с неприятной для него обязанностью. Но Эйнард был ему за это только благодарен. Он очень хотел устроить для Беанны настоящий праздник, чтобы она ни в чем не чувствовала себя обделенной. Но сейчас желал только скорейшего окончания ритуала, чтобы можно было покинуть наконец эти давящие стены и забыть о градоначальнике и его паскудничестве.

Беанна держалась на удивление спокойно. Эйнард, напротив, был невероятно напряжен. Ему все время казалось, что через секунду-другую глава Армелона усмехнется, демонстративно разорвет бумагу, подтверждающую заключение брака, шагнет к Беанне и заявит, что это его женщина, что она подарила ему дочь и теперь обязана делить с ним судьбу до конца своих дней. Или что Беанна вдруг задрожит, разразится слезами, замашет руками и, пробормотав извинения, сбежит из-под венца. Не потому что не любит Эйнарда, а потому что не желает стоять рядом с градоначальником, принимать от него подачки, вспоминать, как однажды его руки стискивали ее спину, смрадное дыхание проникало в душу, оставляя на ней и на теле клеймо падшей женщины. Сможет ли Эйнард заставить ее забыть об этом, научить получать удовольствие от близости с мужчиной? Чтобы она не испытывала разочарования и в его постели тоже. Чтобы… была с ним счастлива…

Будто в полудреме Эйнард надел на запястье Беанны плоский браслет из золотых восьмиугольных звеньев и, с огромным трудом избавившись от дрожи в пальцах, застегнул его крошечным ключиком. Беанна повторила те же действия, на мгновение сжала его руку, а потом вдруг поднесла ее к губам и, прежде чем Эйнард успел хоть что-то сообразить, с нежностью поцеловала. Он вспыхнул, бормоча неуместные извинения, а Беанна прижала его руку к сердцу и не выпускала до конца церемонии.

* * *

Когда новобрачные вместе с молодыми гостями отправились в лес, чтобы по традиции выбрать первое дерево на закладку их собственного дома, женщины захлопотали по хозяйству, освежая праздничный стол. Ильга подошла к матери.

— Никогда еще не видела Эйнарда таким счастливым, — проговорила она. — Может быть, он сделал и не самый плохой выбор? Может быть, она на самом деле его любит?

Мать передернула плечами и передвинула зажаренного поросенка в центр стола.

— На тебя этот поцелуй, что ли, произвел впечатление? — поинтересовалась она, выравнивая теперь кувшины с напитками. — Так это так, работа на публику. И Эйнард не сегодня-завтра тоже это осознает.

Ильга нахмурилась. Ей поступок Беанны отнюдь не показался неискренним. Не перед кем ей особо было показывать себя: в зале торжеств присутствовали лишь самые близкие, остальные же гости присоединились позже. Да и невозможно было не поверить с тот момент выражению лица Беанны. Она смотрела на Эйнарда как на самую большую удачу в своей жизни, и глаза ее светились любовью, и Ильга ощутила эту любовь, став на несколько мгновений счастливее. Если бы ей представился такой случай, она поступила бы точно так же, как Беанна. Приникла бы губами к любимым рукам и никогда не выпустила их из своих. Да только… что мечтать о несбыточном?..

— Она спасла Эйнарду жизнь, — негромко напомнила Ильга, расставляя вымытые тарелки по местам. — Если бы не Беанна, я бы не смогла напоить его целебным отваром.

Мать махнула рукой.

— Благодарна ей за это, хотя, согласись, она лишь отдала Эйнарду долг за то, что он сделал для нее.

— Эйнард думает по-другому, — возразила Ильга: ей в последнее время стало очень не нравиться, как ведет себя мать по отношению к Эйнарду и его невесте. Поговорив с Беанной по душам и увидев ее отношение к жениху, Ильга перестала испытывать зависть и неприязнь и осознала одну непреложную истину: если брат счастлив с этой женщиной, какое Ильга имела право портить ему жизнь?