Он вздыхает и закрывает чековую книжку. Он наливает еще один стакан.

— Тогда для чего?

Он заинтригован больше, чем показывает. Любопытство мелькает в его темных глазах.

Я перевожу дыхание, глядя на перевёрнутый пустой стакан передо мной. Выпивка помогла бы, но я должен сделать это сам.

— Мне нужно её имя.

— Чьё?

В его голосе слышны нотки, говорящие о том, что он прекрасно знает, о ком я говорю.

— Моей настоящей матери.

Женщины, с которой у него был роман. Причины, по которой он разошелся с Сарой Хэйл, мамой Райка.

— Она не хочет тебя видеть, — холодно говорит он.

— И я тебе не верю.

Он сдержанно смеется и стучит зажигалкой по столу, коробка с сигарами лежит неподалеку.

— Я знал, что ты захочешь получить ответы. Где она жила, как выглядела, но они только расстроят тебя. А я не хотел видеть, как исказится твое лицо.

— О чем ты говоришь?

— Она не хотела тебя, Лорен. Я говорю тебе, чтобы ты не тратил свое, гребанное время.

Как я могу верить ему после всех этих лет лжи? Но какая-то часть меня воспринимает эту информацию как правду.

— А вот и оно.

Он подносит стакан к губам. Я понимаю, что мое лицо исказилось от множества эмоций. Обида — самая сильная из них.

— Ты ошибаешься, — говорю я себе под нос, чтобы снова стать таким же жестким и холодным, как он. — Я хочу знать её имя. После всех этих лет, когда ты говорил мне, что Сара — моя мать, я, хотя бы, заслуживаю того, чтобы иметь хоть какое-то подобие, чёртовой правды.

Он резко закатывает глаза и, к моему удивлению, отрывает чек и переворачивает его. Я смотрю, как он черкает что-то на бумаге, а потом протягивает её мне.

— Не я здесь плохой парень, — говорит он. — Я просто защищаю тебя от еще большей боли. Вот и все.

Я смотрю на чек.

Эмили Мур. 

— Ты любил её?

Нет, где она? Или, почему она отказалась от меня? Я вынужден был задать самый глупый, бессмысленный вопрос — потому что мой отец не верит в любовь.

— Все пятнадцать минут, конечно, — сухо говорит он. — Теперь у тебя есть то, что ты хочешь, можем ли мы двигаться дальше от всего этого дерьма?

Он хочет вернуться к тому, как всё было, но я даже не уверен, что это возможно.

— Мне нужно кое-что ещё, — говорю я ему, убирая чек в карман. — И это требует осторожности.

Он криво усмехается и встает, чтобы наполнить свой стакан.

— Почему я не удивлен? Какого ты натворил на этот раз?

Я игнорирую.

— Это не совсем про меня. Это связано с Лили.

Он садится обратно, обхватывая рукой полный стакан виски. Я стараюсь не заострять на этом внимание.

— Я играю в гольф и обедаю с Грэгом через день, так неужели это тот тип осторожности, который требует, чтобы я лгал её отцу?

О, да.

— Это погубит Кэллоуэев.

Мой отец выпрямляется, его черты лица становятся жесткими. Он на самом деле немного похож на Райка.

— Что, блядь, происходит?

— Ты должен пообещать, и я хочу, чтобы это было в письменном виде.

Он смотрит на меня.

— Не будь маленьким засранцем.

Я огрызаюсь.

— Я не маленький засранец. Ты говоришь, что сделал всё это... — я оглядываюсь вокруг себя — ...ложь о моем брате и моей настоящей, чёрт возьми, матери, потому что ты пытался защитить меня. Так что пойми, что я пытаюсь защитить девушку, которую люблю. И я сделаю всё, чтобы добиться этого. Поэтому если ты не подпишешь что-то, что говорит о том, что ты не откроешь свой чертов рот, я ухожу.

Я встаю, моя грудь поднимается и опускается от внезапного гнева.

— Сядь, чёрт возьми, на место.

Я не сажусь.

— Сядь, — усмехается отец. — Я схожу за листом бумаги. Не думаю, что смогу написать контракт на обратной стороне чека.

Я опускаюсь на стул и смотрю, как отец покидает внутренний дворик, бормоча ругательства под нос. Но я победил. На этот раз.

В итоге он набирает текст на своем ноутбуке. Через час мы составили и подписали контракт, согласно которому он не имеет права ни прямо, ни косвенно сообщать что-либо Кэллоуэям. Если он это сделает, он потеряет компанию Hale Co. в пользу Райка. Сначала мы договорились, что я приобрету компанию, но он выглядел слишком довольным от мысли, что я унаследую его бизнес. Теперь его губы изгибаются от напряжения при одной мысли о том, что его ребенок, который его презирает, может получить его наследство. По крайней мере, я знаю, что он любит меня больше, но на самом деле это не слишком высокое достижение.

У моего отца уже новый стакан виски, и мы снова сидим на террасе. Его контракт в его кабинете, мой — на столе.

— Итак, что же такого серьезного, что я не могу рассказать даже своему лучшему другу? — спрашивает он.

— Когда я вернулся из реабилитационного центра, мне пришло сообщение с неизвестного номера, — говорю я ему. — Он сказал, что ненавидит меня, и в основном угрожал раскрыть секрет Лили из мести. Так что я не думаю, что он шантажирует нас. Он не просит денег, но однажды упомянул об этом. Он сказал, что ему могут много заплатить таблоиды, если он раскроет секрет Лили.

Слова льются потоком, прежде чем я успеваю остановиться и оценить каждое из них. Мне страшно, и если отец не видел этого раньше, то теперь видит. Я чувствую себя, как маленький ребенок, разрыдавшийся из-за хулигана в школе.

— Помедленнее, мать твою, — сурово говорит он. — Мы разберём это по частям.

Я повторяю все снова, неясно рассказывая о причастности Лили и даже вдаваясь в подробности о неизвестном номере и о том, как частный детектив Коннора отследил его до одноразового телефона.

Мой отец слушает довольно внимательно, и к тому времени, как я заканчиваю, я вижу, что он размышляет над той частью головоломки, которую я намеренно обошел стороной.

— Если только Лили не главарь наркокартеля, я очень сомневаюсь, что это что-то, из-за чего Fizzle окажется в финансовом кризисе. Ну правда, у таблоидов есть дела поважнее, чем сплетничать о наследниках и наследницах. Посмотри на себя, ты посещаешь реабилитационный центр, и даже не попал в The Enquirer.

 Моя и её зависимость не пропорциональны. Ни в коем случае. Я — очередная зазубрина в истории о богатых детях, которые пристрастились к алкоголю или наркотикам. Лили, девушка, которая зависима от секса. Даже если это случается, люди не говорят об этом, но в этот раз будут.

— Допустим, люди сочтут её новостью, и не в хорошем смысле. Что тогда? Как ты думаешь, ты сможешь найти этого парня?

— Я мог бы попробовать, — говорит он, глаза горят интересом. — В чем дело?

И я просто выдыхаю.

— Она сексуально зависима.

Я наблюдаю, как он хмурится, а затем неверие быстро переходит в юмор. Он смеется так сильно, что его кулак подсознательно бьет по столу, перечница опрокидывается и звенит по железу. Наверное, трудно поверить, что девушка, которую он знает, застенчивая и немного неловкая, может иметь такую зависимость.

— Ты меня поймал. Это уж точно, — говорит он, откинувшись на стуле с ухмылкой.

Мое выражение лица не меняется. Я не могу смеяться с ним или шутить о проблеме Лили. Не тогда, когда я знаю, насколько это опасно. До того, как мы сошлись, я заставал её за просмотром сайта Craigslist(американский сайт объявлений) в поисках секса. Есть уровни сексуальной зависимости, которые пугают меня до смерти.

Отец наблюдает за моими непоколебимыми чертами лица, и его улыбка исчезает.

— Ты серьезно?

— Она зависима от секса. Она была такой с тех пор, как... не знаю, с тех пор, как лишилась девственности.

Я морщусь, никогда не желая говорить об этом с отцом.

Он потирает рот, соединяя все воедино.

— Оу... — его глаза увеличиваются. — Оу... блядь.

Он смотрит на мой контракт, как будто в секунду готов выхватить бумагу и поджечь её.