Пока она хлюпает и вытирает слезы, я ломаю голову в поисках этого чертова черного списка с правилами психотерапевта. Моя голова затуманена, меня отвлекает постоянная дрожь Лили и то, как её колени начинают подворачиваться.

— Ло, — плачет она. — Думаю, тебе лучше уйти.

Моя грудь опускается.

— Я никуда не уйду.

И прежде чем она успевает возразить, я целую её. Раздвигаю её губы языком, а она сжимает мою футболку, ее тихие стоны похожи на спасибо. Каждый из них подталкивает меня сильнее, и мои движения становятся такими же голодными, как и её. Я поднимаю её на руки, её ноги инстинктивно обхватывают мою талию. И я ударяю её спиной в стену. Её голос теряется в основании моей шеи, лоб прижимается к моему плечу.

— Ты мне нужен, — шепчет она в панике. — Пожалуйста...

Страх в её голосе прорезает новый шрам.

— Шшш, любовь моя.

Я провожу рукой по её волосам и покусываю зубами ее ухо. Она вздрагивает, прижимаясь ко мне. Я хочу, чтобы она освободилась, но чувствую, что в этом деле не победить. Если я отпущу её, она будет мастурбировать. Если я трахну её, она будет ненавидеть себя. Если я заставлю её кончить, она все равно будет полна стыда и вины за то, что не продержалась пять часов.

Нет правильного ответа, нет гребаной передышки. И поэтому каждое прикосновение к её плоти пронизано напряжением и сильной болью, моё сердце колотится, как отбойный молоток по цементу.

И я снова целую её, мои губы набухают под её нетерпением, под её настойчивым желанием проникнуть глубже, пойти дальше. Она проводит своими обкусанными ногтями по моей спине, не настолько острыми, чтобы пустить кровь, и даже не настолько длинными, чтобы по-настоящему поцарапать, но она впивается пальцами в мою кожу. Она хватается так яростно, как будто я в двух секундах от того, чтобы отбросить её. От того, чтобы сказать «нет».

Мой мозг щелкает, и черный список перестает быть туманным. Мы не можем этого сделать. Я отстраняюсь от её губ и не встречаюсь с ней глазами.

Я проебался.

Я хочу ударить стену. Хочу кричать. Больше всего на свете хочу пойти посидеть в баре и забыть дорогу, по которой я собирался тянуть Лили. Что, блядь, со мной не так?

— Ло...

Я ставлю её на ноги, и она неуверенно шатается. Держу руку на её талии, но между нами значительное расстояние.

— Что я сделала...? — от её высокого голоса у меня сводит живот.

— Ничего, — говорю я, заправляя еще один локон волос ей за ухо.

— Тогда мы можем что-то сделать...

Она снова хватается за мою футболку, сжимая ткань между двумя дрожащими кулаками.

Я отцепляю её пальцы от себя.

— Мы не можем заняться сексом здесь, и я не могу прикасаться к тебе здесь.

Но она не может ждать до вечера.

Она быстро кивает. И когда эта новость доходит до неё, она отводит плечи назад, как я часто видел у Роуз. Она поднимает подбородок, стараясь быть сильной. Господи, я хочу поцеловать её за это и извиниться за то, что соблазнил её еще больше. Я должен был отвезти её к нам домой, где мы могли бы заняться сексом. Собственно, именно этим мы сейчас и займемся.

— Собирай свои вещи, — говорю я ей. — Мы едем домой, и я заставлю тебя кончить там.

Мой тон не сексуальный. Он беспристрастный. Я просто хочу, чтобы она смогла подождать, пока мы дойдем до нашей спальни.

Я нахожу на земле её джинсы и помогаю ей просунуть ноги в каждую дырку штанов.

— Подожди, — говорит она.

Я не хочу давать ей шанс убедить меня заняться с ней сексом в уборной. Этого не произойдет. Я уже облажался, возбудив её ещё больше — мне не нужно нарушать что-то ещё из этого черного списка.

Публичный секс — да, это, блядь, запрещено.

Я застегиваю молнию на её джинсах и просовываю пуговицу в петельку, возвышаясь над ней с доминированием, которое заставляет её извиваться. Я хочу поцеловать её. Боже, я просто хочу обнять её. Но вместо того, чтобы притянуть Лили к себе, я вынужден отступить.

— Подожди, — снова говорит она, на этот раз более решительно. Она хватает меня за запястье, чтобы остановить. — Ты не поедешь домой.

— Я не оставлю тебя, — говорю я. Я не добавляю, что не доверяю ей. Её пальцы могут проскользнуть в трусики; она может дать себе то, в чём я ей отказал.

— Ты работаешь, — напоминает она мне, слёзы снова наворачиваются на глаза. — Я не испорчу твою первую работу, — она делает сильный вдох и добавляет: — Я останусь за своим столом, и когда ты закончишь работать, мы можем уйти.

Я колеблюсь.

— Ты должен быть тут ещё примерно один час. Я могу подождать столько.

— Плюс дорога домой, — напоминаю я ей.

Она быстро кивает.

— Да, да.

Мне нравится этот вариант. В основном потому, что идея принадлежит Лили, и это уменьшит её чувство вины за то, что она не смогла подождать сегодня.

— Хорошо, — я целую её в щеку.

Она вздыхает, но когда она идет к двери, напряжение становится очевидным по тому, как сжимаются её бедра.

Я вывожу ее из уборной, и мы входим в лофт, где Триш и Кэти бросают друг другу одежду, быстро поправляя её на моделях. Я оглядываюсь в поисках Роуз, но её нигде не видно.

Лили смотрит только на стол и никуда больше.

— Со мной всё будет в порядке, — говорит она, скорее себе, чем мне.

— Я знаю.

Я смотрю, как она проделывает короткий путь к своему столу. Она опускается в кресло и изучает экран своего компьютера, сосредоточенная и сконцентрированная. Может быть, это всё фасад. Но я знаю, что она чертовски старается.

13. Лорен Хэйл

.

Мне нужно найти Роуз и сказать ей, что я уезжаю сразу после того, как закончу с примеркой. Есть не так много мест, где она может быть. Кроме её стеклянного кабинета, есть только подсобка. Я пробираюсь по короткому коридору, мои плечи напряжены. Засовываю кулаки в карманы, чтобы они перестали дрожать. Я чувствую себя под кайфом от страха и беспокойства, мой адреналин сильно подскочил. Мне просто необходимо выпить.

Её ледяной голос доносится из-за открытой двери. Я опираюсь рукой на раму, мои глаза мечутся по тускло освещенному помещению, заполненному маркированными коробками, вешалками с одеждой и прозрачными пластиковыми ваннами. Роуз стоит спиной ко мне, телефон прижат к уху.

— Я не хочу говорить с тобой об этом прямо сейчас. У нас фотосессия на следующей неделе и показ через два месяца...

— Именно поэтому я и позвонила.

Я бы узнал язвительный голос Саманты Кэллоуэй с чертовой луны. Я не удивлен, что она позвонила своей дочери. Она была связана с компанией Роуз с самого её рождения.

— Не начинай, — предупреждает её Роуз. — Это ничем хорошим не закончится, мама.

— Ты права. Для тебя это плохо кончится. Я помогала твоему отцу торговать на рынке Fizzle в течение двадцати лет. То, что ты делаешь, погубит Calloway Couture.

— Он всего лишь модель! — кричит Роуз. — Он не лицо компании.

Я замираю.

— Он алкоголик, — возражает Саманта. — И его лицо будет красоваться в журналах и на рекламных щитах рядом с твоим брендом. Твоя компания пострадает из-за этого.

Здесь вдруг стало жарко. Я дергаю за воротник футболки. Почему здесь так, блять, жарко?

— А кто видит Лорена Хэйла и сразу думает алкоголик? Твои друзья? Потому что я точно не знаю никого другого в этой гребаной стране, кому было бы до этого дело.

Слова Роуз наполнены ядом.

— Не говори со мной в таком тоне. Я твоя мать, и это моя работа — давать тебе советы.

— Я слышу, — говорит Роуз. — Твой совет, хотя я знаю, что ты с благими намерениями, является осуждающим и холодным. Лорен будет моделью в кампании. Он будет на фотографиях, будет участвовать в подиумных показах и рекламе, так что если у тебя с этим проблемы, то выключи телевизор, отведи глаза, но не отчитывай меня.

Саманта Кэллоуэй вздыхает.

— Есть ли что-нибудь, что может изменить твое мнение, Роуз? Ты совершаешь очень большую ошибку.