— Мой отец нетерпелив.

О, точно. Он ведет меня в кабинет своего отца, где я бывала уже много раз. Джонатан уже наливает себе скотч, когда мы входим. Я устраиваюсь на коричневом кожаном диване, а Ло придвигается рядом со мной.

Я помню, как целовалась с Ло на этом диване. У нас были такие горячие и крепкие поцелуи, сопровождаемые ласками поверх одежды, только чтобы нас застали Джонатан или персонал. На самом деле мы не были вместе, но мы находили оправдания, чтобы целовать друг друга. Мы говорили, что «укрепляем наши отношения», хотя это было лишь притворством. Мне нравились поглаживания и прикосновения больше, чем следовало бы. И Ло тоже, полагаю. Он просто никогда не говорил прямо, что хочет быть со мной.

Джонатан задерживается у тележки со спиртным, рассматривая свои бутылки.

— Мы с Грэгом договорились не говорить во время брифинга. Если это выглядело формально, то только потому, что мы не хотели, чтобы это длилось всю, гребаную ночь, — он поднимает хрустальную бутылку с жидкостью янтарного цвета. — Хочешь стаканчик или ты всё ещё зануда?

— Нет, спасибо, — говорит Ло, его голос тверд.

Джонатан возвращает бутылку на место и опускается в мягкое кожаное кресло за своим столом. Он перетасовывает три папки на столе, делая медленный глоток из своего стакана.

— С этого момента целью для вас обоих является исправление ваших образов. Вы станете достойными людьми, которые смогут с гордостью носить свою фамилию, — он открывает папку и сканирует страницу. — Начнем с Лили. Самым простым решением было бы отрицать все претензии, но никто не поверит, что шестьдесят человек лгут.

Я понимала, что не смогу отрицать обвинения, да и не хотела бы. Большинство из них — правда. Я жду слова, которое решит мою судьбу — реабилитация.

— Итак, твои родители и адвокаты составили список того, что ты должна сделать. Это поможет восстановить твою репутацию, а по сути, и репутацию наших компаний. Просто, легко, беспроблемно, и бла бла бла.

— А что, если она их не выполнит? — спрашивает Ло.

Джонатан бросает на него острый взгляд.

— Я как раз к этому шёл. Придержи свой, чёртов язык на секунду, — его взгляд падает на меня. — С сегодняшнего дня у тебя больше нет доступа к твоему трастовому фонду. Когда ты выполнишь все пункты, твоё наследство будет возвращено тебе в полном объеме.

Мои деньги пропали.

Я бедная. Прямо как Ло.

Жаль, что я не смогла поговорить с родителями. Я бы выполнила их условия, не выставляя в качестве залога свою финансовую безопасность. Чувство вины достаточно мотивирует меня.

Джонатан смотрит на Ло, и я знаю, что он хочет, чтобы тот попросил вернуть ему его собственный трастовый фонд, особенно теперь, когда мы оба без гроша в кармане. Но Ло остается решительным и невозмутимым.

Его отец снова переключает своё внимание на меня.

— Должен признаться, твоему отцу не очень понравилась эта идея. Он предпочёл бы, чтобы ты сохранил свой трастовый фонд, но твоя мать убедила его в обратном.

Мне интересно, почему Джонатан говорит мне об этом; может быть, чтобы поручиться за своего лучшего друга. Не уверена.

— Что в списке? — тихо спрашиваю я. — Мне нужно уехать?

Джонатан издал короткий смешок.

— Бегство ничего не решает. На самом деле, это выставит тебя виноватой. Нет, ты останешься в городе, предпочтительно в Принстоне, после того как юристы разберутся с университетом.

Меня не исключат? Во мне вспыхивает надежда, но её заглушают следующие слова Джонатана.

— Ты публично извинишься на пресс-конференции и начнёшь посещать психиатра, которого выберут твои родители, — он сужает глаза на список. — Они также хотят, чтобы ты перестала посещать бары и клубы, но на самом деле мы трое в этой комнате можем согласиться, что ты можешь их посещать, просто не попадайся им на глаза. Речь идёт о твоем имидже, а не о пути к гребаной нравственности.

Он постукивает ручкой по папке.

— Самый важный и последний пункт в списке... — он лезет в пиджак и достает маленькую черную коробочку. Я не смотрю на Ло. Мой взгляд останавливается на футляре, когда Джонатан открывает крышку, внутри лежит блестящее кольцо с бриллиантом. — Поздравляю, — говорит Джонатан, его голос скорее грубый, чем восторженный. — Вы теперь помолвлены, и свадьба состоится через год.

Мои суставы не работают должным образом, хотя все мои мысли яростно кричат о том, чтобы я взяла кольцо. Это небольшая цена за то, что я сделала. Но превращать то, что есть у нас с Ло, в приманку для СМИ, удешевляя нашу любовь — просто невыразимо больно.

Мне хочется ещё больше плакать.

— Лил, — говорит Ло, сжимая мою руку. — Мы можем найти другой способ.

Мы не можем.

Это то, чего они хотят, а мы уже достаточно долго были эгоистами. Я качаю головой, беру коробочку и достаю кольцо, которое сверкает. Оно больше и экстравагантнее, чем всё, что я когда-либо хотела. Я делаю небольшой вдох и надеваю его на палец.

Оно сидит идеально.

Я не могу перестать смотреть на то, как оно блестит и затмевает мою маленькую руку. Оно безвкусное и кажется холодным и неправильным.

— Мне жаль, — говорю я Ло.

Он зацикливается на украшении так же, как и я, и я уже знаю, о чем он думает. Это не то, что он представлял для нас — предложение отца в его кабинете.

Может быть... может быть, нам просто не суждено иметь счастливый конец.

Может быть, мы не заслуживаем его.

42. Лорен Хэйл

.

Когда я находился в реабилитационном центре, у меня было много свободного времени, чтобы позволить своим мыслям блуждать. По глупости я начал думать о том, как сделаю предложение Лили. Не в ближайшее время, а когда мы оба будем здоровы и счастливы. Я даже представил себе кольцо, которое куплю ей — маленький розовый сапфир. Простое, нетрадиционное. Думаю, ей бы понравилось.

Теперь я никогда не узнаю.

Я смотрю злобно на отца, ненавидя, что он вмешался в мое предложение. Это не совсем его вина, но если нас принуждают к браку, я бы предпочел получить что-то на своих условиях. Он мог бы предупредить меня за день. Что угодно.

Вместо этого мне придётся отложить это воспоминание вместе со всеми другими моими черными, как смоль, воспоминаниями, разрушенными чем-то большим и более мерзким, чем я. Лили молча оценивает кольцо грустными глазами. Я бы хотел все исправить, но если отвергнуть мольбы родителей, ей будет еще больнее. Позор, который она вызвала, разрывает ее изнутри, и если ничего не делать для устранения ущерба, это разорвет ее душу.

— Свадьба, — говорю я, нарушая напряженное молчание. — Ты сказал, что она будет через год.

Мой отец кивает и потягивает свой скотч.

Мне хочется попробовать его на вкус, но я больше сосредотачиваюсь на Лил, и тяга к алкоголю утихает. В этот раз я действительно чувствую себя достаточно сильным, чтобы помочь ей.

— Она должна выполнить все пункты, прежде чем ей вернут трастовый фонд. Значит ли это, что она получит его снова, когда согласится на свадьбу?

— Она получит его, когда вы поженитесь.

Мой желудок сжимается. Год? Она будет на мели целый, блядь, год, даже если сделает все, что они скажут. Лили не сможет удержаться на работе, пока проходит курс лечения. Я помню, как нашёл ее прячущейся под столом в офисе Роуз, боящейся мужчин-моделей. Она не готова справляться со стрессом на рабочем месте, когда ее зависимость находится на грани. Эта тревога и приводит к тому, что она сходит с ума.

— Мы поженимся раньше, — предлагаю я. Зачем затягивать ожидание? У нее будут деньги. СМИ перестанут нас преследовать. О ней больше не будут сплетничать в блогах. Все снова будет хорошо.

— Правда? — спрашивает Лили, ее глаза стали большими и стеклянными.

Я вытираю упавшую слезу большим пальцем.

— Две недели или год — для меня нет разницы, Лил. Я бы женился на тебе завтра, если бы это сделало тебя счастливой.

Она кивает один раз и позволяет мне прижать ее к себе.