Зубы Босира так и застучали от страха. Ему казалось, что колючки, среди которых он продирался, были на самом деле скрюченными пальцами, вылезавшими из-под земли, чтобы схватить его за ноги и дать понять, что сама судьба уготовила ему здесь место для вечного сна.

— Ну вот мы и пришли, — заметил Калиостро, останавливаясь возле развалин.

Усевшись на обломках, он указал Босиру на камень, который, будто нарочно, был положен радом с первым для того, чтобы Цинне не пришлось подвигать его к тому месту, где восседал Август.

Было самое время: ноги бывшего гвардейца так дрожали, что он скорее упал, нежели сел на камень.

— Вот теперь мы можем спокойно обо всем поговорить, дорогой господин де Босир, — начал Калиостро. — Итак, что же произошло нынче вечером под аркадами на Королевской площади? Должно быть, встреча была интересной.

— Признаться, господин граф, сейчас у меня немного мутится в голове. По правде говоря, для нас обоих было бы лучше, если бы вы задавали мне вопросы.

— Хорошо! — согласился Калиостро. — Я человек добрый, и форма мне безразлична, коль скоро я хочу узнать то, что меня интересует. Сколько вас собралось под аркадами на Королевской площади?

— Шестеро, считая меня.

— Шестеро, считая вас, дорогой господин де Босир. Давайте выясним, те ли это люди, о ком я думаю. Во-первых — вы, это не вызывает сомнения.

Босир вздохнул, словно давая понять: он сам предпочел бы, чтобы такое сомнение было возможно.

— Вы оказываете мне честь, начав с меня, — сказал он, — когда рядом со мной были весьма значительные лица.

— Дорогой мой, я следую евангельскому завету. Разве не сказано в Евангелии: "Первые будут последними"? Если первые должны стать последними, то последние, естественно, окажутся первыми. Таким образом, как я вам уже сказал, я действую согласно Евангелию. Итак, там были вы, верно?

— Да, — отвечал Босир.

— Затем был ваш друг Туркати, не так ли? Бывший офицер-вербовщик, взявшийся набрать брабантский легион, так?

— Да, — отвечал Босир, — там был Туркати.

— Еще там был славный роялист по имени Маркье из бывших сержантов французской гвардии, а теперь — младший лейтенант роты жандармов, верно?

— Да, господин граф, и Маркье был…

— Затем — маркиз де Фаврас?..

— И маркиз де Фаврас.

— А господин в маске?

— И господин в маске.

— Можете вы, господин де Босир, дать мне какие-нибудь сведения по поводу этого господина в маске?

Босир взглянул на Калиостро столь пристально, что глаза его сверкнули в темноте.

— Но… — спросил он, — разве это не?..

Он умолк словно из опасения совершить святотатство.

— Кто? — спросил Калиостро.

— Разве это не?..

— Послушайте, у вас что, язык завязан, дорогой господин де Босир? Будьте осторожны: узел на языке может подчас обернуться узлом на шее, а такой узел, будучи скользящим, весьма опасен.

— Ну… это… разве это не месье? — пролепетал Босир, чувствуя себя припертым к стене.

— Какой месье? — продолжал настаивать Калиостро.

— Месье… Месье, брат короля.

— Ах, дорогой господин де Босир! Когда маркиз де Фаврас, горячо желающий заставить людей поверить, что он в этом деле заодно с принцем крови, заявляет, будто господин в маске — месье, это понятно: кто не умеет лгать, не умеет и устраивать заговоры. Но как вы и ваш друг Туркати, оба вербовщики, то есть люди, привыкшие на глаз определять рост человека с точностью до дюйма и линии, могли так ошибиться — это совершенно невероятно!

— Да, в самом деле… — согласился Босир.

— Рост месье — пять футов, три дюйма и семь линий, — продолжал Калиостро, — а у господина в маске — около пяти футов и шести дюймов.

— Верно, — согласился Босир, — я об этом уже подумал. Но если это не месье, то кто же это мог быть?

— Ах, черт подери! Я буду счастлив и по-настоящему горд, дорогой мой господин де Босир, — отвечал Калиостро, — если смогу сообщить вам то, что надеялся узнать от вас.

— Так вы, стало быть, знаете, господин граф, кто этот человек? — спросил бывший унтер-офицер, приходя мало-помалу в себя.

— Еще бы, черт возьми!

— Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить…

— …как его зовут?

Босир кивнул в знак того, что именно это он и желал бы узнать.

— Имя — вещь серьезная, господин де Босир; по правде сказать, я бы предпочел, чтобы вы его угадали сами.

— Угадать… Я уже две недели ломаю над этим голову.

— Это потому, что некому было вам помочь.

— Так помогите мне, господин граф.

— С удовольствием. Вы знакомы с историей Эдипа?

— Очень смутно, господин граф. Однажды я смотрел про него пьесу в Комеди Франсез, но к концу четвертого акта имел несчастье заснуть.

— Дьявольщина! Желаю вам и впредь только таких несчастий, дорогой мой.

— Однако вы же видите, как теперь мне это вредит.

— Ну что же, я в двух словах расскажу вам, кто такой Эдип. Я знавал его еще ребенком при дворе царя Полиба, а стариком — при дворе царя Адмета. Таким образом, мне вы можете доверять больше, чем Эсхилу, Софоклу, Сенеке, Корнелю, Вольтеру или господину Дюси — они, весьма вероятно, много о нем слышали, однако не имели удовольствия знать его лично.

Босир хотел было попросить у Калиостро объяснения по поводу высказанной им странной претензии на знакомство с человеком, умершим примерно три тысячи шестьсот лет назад, но, видимо, подумал, что не стоит из-за такой безделицы перебивать рассказчика, и махнул рукой, словно хотел сказать: "Продолжайте, я слушаю".

Калиостро в самом деле продолжал, будто ничего не заметил:

— Итак, я познакомился с Эдипом. Ему предсказали, что в будущем он станет убийцей своего отца и супругом своей матери. Полагая, что его отец Полиб, он оставил его, ничего ему не сказав, и отправился в Фокиду. Перед отъездом я посоветовал ему направиться не по главной дороге из Давлиса в Дельфы, а по горной дороге, хорошо мне известной. Однако он заупрямился, а так как я не мог ему объяснить, почему даю такой совет, все мои усилия заставить его изменить маршрут оказались тщетны. В результате этого упрямства произошло то, что я и предвидел. На перекрестке дороги из Дельф в Фивы он повстречал человека в сопровождении пятерых рабов: человек этот сидел в повозке, занимавшей всю ширину пути. Все могло бы уладиться, если бы тот человек согласился взять немного влево, а Эдип — вправо. Но каждый из них желал непременно проехать посредине. Человек в повозке обладал холерическим темпераментом; Эдип по натуре был очень вспыльчив. Пятеро рабов бросились вперед и пали один за другим. Вслед за ними был убит и их хозяин. Эдип переступил через шесть трупов; среди них было и тело его отца…

— Дьявольщина! — вставил Босир.

— …и продолжал путь в Фивы. Дорога проходила через гору Фикион; на тропинке, еще более узкой, чем та, на которой Эдип повстречался с отцом, была пещера странного животного. У него были орлиные крылья, голова и грудь женские, а тело и когти — львиные.

— Ого! — воскликнул Босир. — И вы, господин граф, верите, что на свете бывают такие чудовища?

— Я не стану это утверждать, дорогой господин де Босир, — с серьезным видом отвечал Калиостро, — принимая во внимание, что, когда я отправился в Фивы той же дорогой тысячелетие спустя, в эпоху Эпаминонда, Сфинкс был уже мертв. Ну, а в эпоху Эдипа он был еще жив, и одним из его любимых развлечений было сесть посреди дороги и, дождавшись путешественника, загадать ему загадку, а если тот не отгадает, тут же его и съесть. А так как это продолжалось уже около трехсот лет, прохожие становились все более редкими и Сфинкс порядком проголодался. Когда он заметил Эдипа, он сел посреди дороги и поднял лапу, останавливая юношу: "Путешественник! — сказал он ему. — Я Сфинкс". — "Ну и что?" — спросил Эдип. "Судьба послала меня на землю, чтобы загадывать смертным загадку. Если они ее не отгадают, они принадлежат мне, если же отгадают, я буду принадлежать смерти и сам брошусь в пропасть, куда до сих пор сбрасывал останки тех, кто имел несчастье попасться мне на дороге". Эдип заглянул в пропасть и увидел, что дно ее было белым от костей. "Хорошо, — ответил юноша, — я слушаю твою загадку". — "Вот она, — сказал птицелов. — Какое животное ходит на четвереньках утром, на двух ногах — днем и на трех — вечером?" Эдип на минуту задумался, потом с улыбкой, несколько обеспокоившей Сфинкса, спросил: "Если я отгадаю, ты сам бросишься в пропасть?" — "Таково веление рока", — ответил Сфинкс. "Ну что же, это животное — человек".