Но к чести замечательного характера нашего героя следует заметить, что Питу не столько беспокоила угрожавшая лично ему опасность, сколько приводила в отчаяние невозможность исполнить данное Катрин обещание.

Что она подумает о Питу, если г-н Шарни придет и с ним случится несчастье?

Вероятно, подумает, что он ее предал.

Питу предпочел бы скорее умереть, чем допустить мысль о том, что Катрин поверит в его предательство.

Но ему не оставалось ничего иного, как затаиться: малейший шорох мог его выдать.

Так прошло четверть часа; ничто не нарушало ночного покоя. Питу тешил себя надеждой, что виконт задержится, а Бийо надоест ждать, и, усомнившись в том, что виконт вообще придет, фермер вернется домой.

Вдруг Питу, чье ухо в силу обстоятельств оказалось прижатым к земле, услышал конский топот. Если это был действительно конь, он, должно быть, скакал по той самой тропинке, что вела из леса.

Вскоре у него не осталось сомнений; конь пересек дорогу шагах в шестидесяти от пригорка, где росли ивы, и копыта зацокали по щебенке, а когда подкова ударилась о большой камень, посыпались искры.

Питу увидел, как фермер пригнулся у него над головой, вглядываясь в темноту.

Однако ночь была настолько темная, что даже глаза Питу, привыкшие видеть в потемках, различили лишь тень, метнувшуюся через дорогу и исчезнувшую за углом каменной ограды фермы.

Питу ни на минуту не усомнился в том, что это Изидор, но понадеялся на то, что виконт изберет другой путь и не станет пробираться на ферму через окно.

Бийо тоже было так подумал, потому что у него вырвалось что-то вроде проклятия.

Минут десять протекло в пугающей тишине.

Спустя десять минут Питу благодаря своему острому зрению заметил у конца ограды человеческую фигуру.

Привязав коня к дереву, всадник шел теперь пешком.

Темнота была непроницаемая, и у Питу появилась надежда, что Бийо не заметит эту тень или увидит ее слишком поздно.

Он заблуждался, Бийо ее увидел: над головой Питу дважды сухо щелкнули взводимые курки.

Человек, пробиравшийся вдоль стены, безусловно, тоже услышал этот звук, который не мог обмануть слух охотника. Он остановился, вглядываясь в ночную мглу, однако различить что-либо было невозможно.

Во время этой мгновенной остановки Питу увидел, как надо рвом поднялся ствол ружья; однако на таком расстоянии фермер, разумеется, не мог быть уверен в своем выстреле и, видимо, боялся ошибиться. Вскинутый было ствол ружья медленно опустился.

Тень снова заскользила вдоль стены.

Она явно приближалась к окну Катрин.

На сей раз Питу услышал, как забилось сердце Бийо.

Питу спрашивал себя, что он может сделать, как крикнуть, чтобы предупредить несчастного молодого человека, каким образом его спасти.

Но ничего не приходило ему на ум. От отчаяния он вцепился руками в волосы!

Он увидел, как ствол ружья снова поднялся и опять опустился. Жертва была пока слишком далеко.

Прошло с полминуты. За это время молодой человек прошел двадцать шагов, отделявших его от окна.

Подойдя к окошку, он тихонько стукнул три раза с равными промежутками.

Теперь сомнений не оставалось: это был условный знак любовника, и этот любовник явился к Катрин.

Ружье поднялось в третий раз, а Катрин тем временем, услышав условный стук, приотворила окно.

Питу задыхался; он, если можно так сказать, почувствовал, как сработала в ружье пружина. Раздался щелчок, это камень ударил по кресалу. Вспышка, похожая на молнию, осветила дорогу, однако выстрела не последовало.

Сгорела лишь затравка.

Молодой дворянин понял, какая опасность ему угрожала. Он рванулся было туда, откуда пытались стрелять, однако Катрин схватила его за руку и притянула к себе.

— Несчастный! — прошептала она. — Это же мой отец!.. Он все знает!.. Иди сюда!..

Она с нечеловеческой силой рванула его на себя, помогая ему перелезть через подоконник, и заперла ставень.

У фермера был еще один выстрел. Но юноша и девушка были, несомненно, так тесно прижаты друг у другу, что он боялся, выстрелив в Изидора, убить в дочь.

— Пусть только выйдет! — прошептал фермер. — Уж тут-то я не промахнусь.

Не теряя времени даром, он буравчиком от пороховницы прочистил запал и насыпал новую затравку, чтобы не повторилось чудо, которому Изидор был обязан жизнью.

В течение пяти минут было совершенно тихо. Не было слышно дыхания Питу и фермера, даже сердца их словно перестали стучать.

Вдруг тишину разорвал лай собак, сидевших во дворе фермы на привязи.

Бийо в раздражении топнул ногой, прислушался и снова топнул.

— A-а, она решила выпустить его через сад, — проговорил он. — Это на него собаки лают.

Прыгнув над головой Питу, он очутился на другой стороне рва и, уверенно двигаясь в темноте (местность ведь была ему хорошо знакома), с быстротой молнии исчез за углом.

Он надеялся обогнуть ферму и перехватить Изидора.

Питу понял его маневр. Обладая прекрасным чутьем, он выпрыгнул из канавы, бросился прямо через дорогу, подбежал к окну Катрин, рванул на себя ставень, забрался в пустую комнату, вышел в освещенную лампой кухню, выскочил во двор, побежал по направлению к саду и, очутившись там, разглядел в темноте две тени; одна из них занесла над оградой ногу, а другая стояла под оградой, простирая вперед руки.

Прежде чем спрыгнуть по другую сторону ограды, молодой человек обернулся в последний раз и сказал:

— До свидания, Катрин, помни, что ты моя.

— Да, да, — отозвалась девушка. — Беги же, беги!

— Да, бегите, бегите, господин Изидор! — прокричал Питу. — Бегите!

Было слышно, как молодой человек спрыгнул на землю; конь заржал, узнав, хозяина, и, подгоняемый им, понесся вскачь. Прогремел один выстрел, потом другой.

Заслышав первый выстрел, Катрин закричала и рванулась на помощь Изидору; услышав второй она вздохнула, силы покинули ее, и она упала на руки Питу.

Тот, вытянув шею, прислушивался к удаляющемуся стуку копыт и вскоре убедился в том, что галоп остался прежним.

— Ну вот, — рассудительно проговорил он, — есть надежда. Ночью хорошо не прицелишься, да и рука не так тверда, когда стреляешь в человека, а не в волка или кабана.

Подняв Катрин на руки, он хотел отнести ее в дом.

Но она, призвав на помощь волю, собралась с силами, высвободилась из его объятий и соскользнула на землю, останавливая Питу жестом.

— Куда ты меня ведешь? — спросила она.

— Я хотел вас проводить в вашу комнату, мадемуазель! — удивившись ее вопросу, отвечал Питу.

— Питу, — проговорила Катрин, — у тебя есть такое место, где я могла бы укрыться?

— Если бы такого места у меня не было, я бы его нашел, мадемуазель, — ответил Питу.

— Тогда отведи меня туда, — попросила Катрин.

— А как же ферма?

— Надеюсь, что через пять минут я расстанусь с ней навсегда.

— А ваш отец?..

— Все кончено между мною и человеком, собиравшимся убить моего возлюбленного.

— Но, мадемуазель… — осмелился было возразить Питу.

— Ты отказываешься меня сопровождать, Питу? — спросила Катрин, выпуская руку молодого человека.

— Нет, мадемуазель, Боже сохрани.

— Тогда следуй за мной.

Катрин пошла вперед. Из сада она прошла в огород.

В конце огорода находилась небольшая калитка, выходившая на равнину Ну.

Катрин отворила ее без колебаний, вынула ключ, заперла за собой и Питу на два оборота калитку и бросила ключ в колодец у ограды.

Решительным шагом она пошла через поле, опираясь на руку Питу, и вскоре оба исчезли в долине, раскинувшейся между деревней Пислё и фермой Ну.

Никто не видел, как они ушли, и один Господь знал, где Катрин нашла в ту ночь убежище, обещанное ей Питу.

Бывают в человеческих отношениях бури, подобные природным ураганам: небо хмурится, сверкает молния, гремит гром, земля словно сходит со своей оси; наступает критическая минута, когда кажется, что вот-вот погибнет все живое и неживое; все дрожат, трепещут, взывают к Господу как к единственному источнику доброты и милосердия. Потом мало-помалу приходит успокоение, рассеивается мгла, наступает новый день, вновь восходит солнце, распускаются цветы, оживают деревья, люди возвращаются к своим делам, к удовольствиям, к любви. Жизнь улыбается и поет на обочинах дорог и порогах дверей, и никого уже не заботит, что там, куда ударила молния, царит опустошение.