Воспользовавшись тем, что они занялись машиной, Жильбер поспешно поднял спящего Себастьена на руки и пошел по лестнице; Альбертина проводила его и тщательно заперла за ним дверь.

Почувствовав на лице холод, он понял, что обливается потом, стынущим под ночным ветром.

— О Боже! — прошептал он. — Что станется с этим городом, если в его подвалах скрываются в настоящую минуту хотя бы пятьсот вот таких филантропов, занятых таким делом, как то, свидетелем которого я только что был; а ведь наступит день, когда они выползут на свет?!

От улицы Сурдьер до дома Жильбера на улице Сент-Оноре было недалеко.

Дом его был расположен чуть дальше церкви Успения, напротив мастерской столяра по имени Дюпле.

Ночная прохлада и движение разбудили Себастьена. Он хотел было встать на ноги, однако отец воспротивился и продолжал нести его на руках.

Подойдя к двери дома, где он жил, Жильбер на минутку опустил Себастьена на ноги и громко постучал в дверь, чтобы поскорее разбудить привратника и не заставлять Себастьена ждать на улице.

По другую сторону двери вскоре послышались тяжелые, но торопливые шаги.

— Это вы, господин Жильбер? — раздался чей-то голос.

— Ба! Это голос Питу, — заметил Себастьен.

— Слава Богу! — вскричал Питу, отворяя дверь. — Себастьен нашелся!

Он повернулся в сторону лестницы; там вдалеке виден был огонек свечи.

— Господин Бийо! Господин Бийо! — закричал Питу. — Себастьен нашелся! Цел и невредим, надеюсь; правда, доктор?

— Ничего опасного, во всяком случае, — отвечал доктор. — Иди, Себастьен, иди сюда!

Предоставив Питу запереть дверь, он опять поднял мальчика на руки и на глазах изумленного привратника, появившегося на пороге своей каморки в ночном колпаке и рубашке, стал подниматься по лестнице.

Бийо пошел впереди, освещая дорогу; Питу замыкал шествие.

Доктор жил на третьем этаже; широко распахнутые двери свидетельствовали о том, что его ждали. Он уложил Себастьена на свою постель.

Обеспокоенный Питу робко вошел следом. Судя по грязи, облепившей его башмаки, чулки, штаны и забрызгавшей куртку, было нетрудно догадаться, что у него за плечами долгая дорога.

Проводив заплаканную Катрин домой и услышав из уст самой девушки — она была слишком потрясена, чтобы скрывать свое горе, — что причиной ее состояния послужил отъезд г-на Изидора де Шарни в Париж, Питу, вдвойне переживавший за Катрин, и как влюбленный и как друг, простился с девушкой (ее уже уложили в постель), оставив ее на попечении рыдавшей мамаши Бийо, и побрел в сторону Арамона гораздо медленнее, чем шел на ферму.

Он еле передвигал ноги и столько раз оглядывался на ферму, которую оставлял с тяжелым сердцем, страдая и за Катрин, и за себя самого, что пришел в Арамон лишь на рассвете.

Озабоченный происходящим, он — подобно Сексту, увидавшему, что его жена мертва, — сел на кровать, уставившись в пространство и положив руки на колени.

Наконец он поднялся, словно очнувшись, но не от сна, а от занимавшей его мысли, потом огляделся и увидел рядом с листком, исписанным его рукой, лист с другим почерком.

Он подошел к столу и прочел письмо Себастьена.

К чести Питу, следует заметить, что мысль об опасностях, грозящих его другу в этом путешествии, мгновенно заставила его забыть о личных невзгодах.

Не заботясь о том, что мальчик, пустившись в путь накануне, мог намного опередить его, Питу доверился своим длинным ногам и отправился вдогонку в надежде скоро его настичь, если только Себастьен не встретит какое-нибудь средство передвижения и будет вынужден продолжать путь пешком.

Кроме того, Себастьен непременно будет делать в дороге остановки, тогда как он, Питу, пойдет не останавливаясь.

Питу ничего не стал брать с собой в дорогу. Он лишь перепоясался кожаным ремнем, как делал всегда, когда впереди лежал долгий путь, зажал под мышкой четырехфунтовый хлеб, вложив в него кусок колбасы, и с палкой в руке отправился в дорогу.

Когда Питу шел своим обычным шагом, он проходил по полтора льё в час; если же он торопился, он мог проделать и два льё.

Но ему пришлось несколько раз остановиться, чтобы утолить жажду, завязать шнурки на башмаках, расспросить о Себастьене, и потому за десять часов он прошел от околицы Ларньи до заставы Ла Виллет; из-за большого скопления карет на улицах еще час ему понадобился на то, чтобы от заставы добраться до дома доктора Жильбера; весь путь занял у него одиннадцать часов: он вышел в девять утра, а в восемь вечера уже был на месте.

Как помнят читатели, именно в это время Андре увозила Себастьена из Тюильри, а доктор Жильбер беседовал с королем. И потому Питу не нашел ни доктора Жильбера, ни Себастьена, зато застал в доме Бийо.

Бийо ничего не слышал о Себастьене и понятия не имел о том, когда должен вернуться Жильбер.

Несчастный Питу был до такой степени взволнован, что даже не подумал заговорить с Бийо о Катрин. Вся его речь состояла из долгих жалоб на то, что его, Питу, к несчастью, не оказалось дома в то время, когда заходил Себастьен.

Так как он захватил с собой письмо Себастьена, чтобы в случае необходимости оправдаться в глазах доктора, он стал перечитывать это письмо, что уж вовсе было напрасно: он и без этого знал его наизусть.

Так в тоске и печали проходило время для Питу и Бийо с восьми вечера до двух часов ночи.

Ах, до чего долгими им показались эти шесть часов! Чтобы прийти из Виллер-Котре в Париж, Питу понадобилось немногим больше.

В два часа ночи раздался стук молотка в дверь, уже в десятый раз с тех пор, как пришел Питу.

Каждый раз как слышался стук, Питу скатывался с лестницы и, несмотря на то что ему предстояло преодолеть сорок ступеней, оказывался внизу в ту минуту, когда привратник дергал за шнурок.

Однако всякий раз надежда его оказывалась обманутой: ни Жильбер, ни Себастьен не появлялись и он снова медленно и печально поднимался к Бийо.

Наконец, как мы уже сказали, когда он спутался вниз еще проворнее, его нетерпение было вознаграждено: он увидел, что вернулись и отец и сын, доктор Жильбер и Себастьен.

Жильбер поблагодарил Питу, как того и заслуживал славный малый, то есть пожал ему руку; он подумал, что, после того как юноша прошел пешком восемнадцать льё да еще провел в ожидании шесть часов, путешественнику необходимо отдохнуть; он пожелал ему доброй ночи и отправил его спать.

С той минуты как Себастьен нашелся, Питу думал только о Катрин; он понял, что настало время поговорить по душам с Бийо; он сделал знак фермеру, и тот последовал за ним.

Жильбер пожелал сам ухаживать за Себастьеном. Он осмотрел кровоподтек на его груди, приложил ухо к телу в нескольких местах; потом, убедившись, что дыхание мальчика ничем не стеснено, устроился в кресле рядом с его постелью (несмотря на довольно сильную лихорадку, Себастьен вскоре заснул).

Вспомнив об Андре, Жильбер подумал: судя по тому, что перенес он сам, она, должно быть, испытывает сильное беспокойство; он позвал камердинера и приказал ему немедленно отправляться на ближайшую почту, чтобы Андре как можно раньше получила его письмо; в нем было сказано следующее:

"Не волнуйтесь, мальчик нашелся, ему ничто не угрожает".

На следующее утро Бийо попросил у Жильбера позволения войти к нему.

Добродушно улыбаясь, Питу выглядывал из-за спины Бийо, на чьем лице Жильбер заметил выражение серьезное и печальное.

— Что случилось, друг мой? Что вы хотите мне сообщить? — спросил доктор.

— А то, господин Жильбер, что вы хорошо сделали, задержав меня здесь: ведь я был вам нужен, вам и родине; однако, пока я оставался в Париже, дома дела пошли плохо.

Да не подумает читатель, что Питу открыл тайну Катрин и рассказал о ее отношениях с Изидором. Нет, благородное сердце бравого командующего национальной гвардией Арамона не было способно на донос. Он лишь сообщил Бийо, что урожай в этом году плох, рожь не уродилась, часть пшеницы побило градом, амбары заполнены только на треть, а Катрин он нашел без чувств на дороге из Виллер-Котре в Пислё.