— В таком случае, — сказал король, — не будем впадать в крайность: нужно рассуждать здраво.

Королева вздохнула и отступила на несколько шагов, не в силах скрыть свое сожаление. У окна она столкнулась с Изидором: его внимание привлек шум на улице; он подошел к окну в надежде на то, что шум вызван прибытием его брата.

Они едва слышно обменялись несколькими словами, и Изидор вышел из комнаты.

Король, казалось, не заметил, что произошло между Изидором и королевой.

— Муниципальный совет, — продолжал он, — не отказывается меня пропустить; он лишь просит подождать до наступления утра. Я уже не говорю о преданном нам графе де Шарни, от которого мы не имеем известий. Но шевалье де Буйе и господин де Режкур уехали, как меня уверяли, через десять минут после моего прибытия, чтобы предупредить маркиза де Буйе и выступить с войсками, безусловно готовыми к походу. Если бы я был один, то последовал бы вашему совету; но я не могу подвергать опасности жизнь королевы, моих детей, моей сестры, этих дам, когда у вас так мало людей, да пришлось бы спешить еще несколько человек, потому что я не могу оставить здесь трех моих телохранителей! (Он вынул часы.) Скоро три часа; молодой Буйе уехал в половине первого; его отец наверняка расставил войска в несколько эшелонов; они будут прибывать по мере того как их будет оповещать шевалье… Отсюда до Стене восемь льё; человек способен преодолеть это расстояние верхом за два — два с половиной часа, значит, всю ночь будут подъезжать отряды; к пяти-шести часам маркиз де Буйе может прибыть, и тогда без всякого риска для членов моей семьи, без насилия мы покинем Варенн и продолжим путь.

Господин де Шуазёль признавал справедливость этого рассуждения, но, тем не менее, инстинкт ему подсказывал, что бывают минуты, когда не нужно слушаться логики.

Он обернулся к королеве, взглядом будто умоляя ее отдать ему другое приказание или, по крайней мере, уговорить короля изменить свое мнение.

Но она покачала головой:

— Я ничего не хочу брать на себя. Повелевать должен король, а мой долг — повиноваться; кстати, я согласна с мнением короля: господин де Буйе скоро будет здесь.

Господин де Шуазёль поклонился и отступил назад, увлекая за собой г-на де Дама, с которым ему необходимо было сговориться, и знаком пригласил двух телохранителей принять участие в предстоящем совете.

В комнате кое-что изменилось.

Юную принцессу одолела усталость, и мадам Елизавета с г-жой де Турзель уложили ее рядом с братом. Она уснула.

Мадам Елизавета сидела, прижавшись головой к спинке кровати.

Вне себя от гнева, Мария Антуанетта, стоя у камина, переводила взгляд с короля, сидевшего на тюке с товаром, на четырех офицеров, споривших возле двери.

Восьмидесятилетняя старуха, преклонив колени, словно пред алтарем, молилась у кровати, где спали дети. Это была бабушка прокурора коммуны; ее настолько поразили красота обоих детей и величавый вид королевы, что она, упав на колени, разразилась слезами и стала тихонько молиться.

О чем она просила Бога? Чтобы он простил этих двух ангелочков или чтобы ангелочки простили людей?

Господин Сое и члены муниципалитета вышли, пообещав королю, что карета скоро будет готова.

Однако взгляд королевы ясно говорил, что она нисколько не верит их обещанию.

Господин де Шуазёль обратился к последовавшим за ним г-ну де Дама, г-ну де Флуараку и г-ну де Фуку, а также двум телохранителям:

— Господа! Не будем доверять внешнему спокойствию короля и королевы; дело не безнадежно, однако давайте все взвесим.

Офицеры дали понять, что готовы слушать, и г-н Шуазёль продолжал:

— Возможно, в настоящую минуту господин де Буйе оповещен и будет здесь к пяти-шести часам утра, потому что он находится между Дёном и Стене с отрядом Королевского немецкого полка. Вероятно даже, что его авангард будет здесь за полчаса до него, ибо в обстоятельствах, подобных тем, в каких мы очутились, необходимо делать все, что только возможно; однако не будем закрывать глаза на то, что нас окружают около пяти тысяч человек; как только они заметят людей господина де Буйе, для нас наступит момент неотвратимой опасности, ибо толпа придет в страшное возбуждение. Короля захотят увезти из Варенна, попытаются посадить его верхом на коня и вывезти в Клермон; его жизни будут угрожать, возможно, попытаются его убить; однако эта опасность, господа, — продолжал г-н де Шуазёль, — будет длиться недолго; как только войска захватят заставы и гусары войдут в город, наступит всеобщее замешательство. Значит, нам нужно будет продержаться всего минут десять; нас десять человек, и, учитывая расположение комнат, мы можем надеяться, что нас будут убивать не быстрее, чем по одному человеку в минуту. Следовательно, у нас есть время.

Офицеры кивнули в знак согласия. Предложение отдать жизнь было сделано просто, они так же просто его приняли.

— В таком случае, господа, вот, как мне кажется, что нам предстоит сделать, — продолжал г-н де Шуазёль. — Заслышав первый выстрел, первые крики с улицы, мы бросимся в первую комнату и убьем всякого, кто там окажется, захватим лестницу и окна… Здесь три окна; трое из нас будут их защищать; семеро других встанут на лестнице — хорошо, что эта лестница винтовая, ее легко оборонять, — один человек может сражаться разом с пятью-шестью нападающими. Тела тех из нас, кто погибнет в схватке, послужат защитой другим; готов поставить сто очков против одного, что войска овладеют городом раньше, чем мы будем перерезаны все до одного, но если это все-таки произойдет, то место, что мы займем в истории, будет достойной наградой за нашу преданность.

Молодые люди пожали друг другу руки, как, должно быть, делали перед сражением спартанцы; каждый из них занял свое место перед боем: оба телохранителя и Изидор де Шарни — ему отвели место, хотя виконта в это время не было в доме, — должны были занять оборону у выходящих на улицу окон; г-н де Шуазёль встал внизу у лестницы; за ним, немного выше по лестнице — г-н де Дама, потом г-не де Флуарак, г-н Фук и два других унтер-офицера драгунского полка, сохранившие верность г-ну де Дама.

В то время как они распределяли между собой места, с улицы донесся шум.

Это подходила вторая депутация, возглавляемая Сосом, без которого, похоже, не обходилась ни одна депутация; кроме Соса, в нее входили командующий национальной гвардией Анноне и три или четыре члена муниципалитета.

Они представились; король подумал, что они пришли доложить о готовности кареты, и приказал их пропустить.

Они вошли; молодые офицеры, пристально следившие за каждым их жестом, каждым движением, заметили на лице Соса нерешительность, а в выражении лица Анноне — непреклонность, что не предвещало ничего хорошего.

Тем временем появился Изидор де Шарни; он шепнул несколько слов королеве и торопливо вышел.

Королева отступила на шаг, побледнела и схватилась рукой за кровать, где спали дети.

Король вопросительно поглядывал на посланцев коммуны, ожидая, когда они заговорят.

Те, не говоря ни слова, поклонились королю.

Людовик XVI сделал вид, что не понимает их намерений.

— Господа! — начал он. — Французы только забылись на время, ведь их привязанность к королю очень сильна. Устав от постоянных обид, которые мне наносят в моей столице, я решил удалиться в провинцию, где еще горит священный огонь верности — там я могу быть уверен в том, что вновь обрету прежнюю любовь народа.

Посланцы снова поклонились.

— Я готов доказать, что доверяю своему народу, — продолжал король. — Я возьму с собой эскорт, состоящий наполовину из национальной гвардии, наполовину из пехотинцев, и он будет сопровождать меня до Монмеди, куда я решил удалиться. Затем, господин командующий, прошу вас лично выбрать людей, которые будут меня сопровождать, а также прикажите запрягать в мою карету лошадей.

Наступила минутная заминка: Сое ждал, что будет говорить Анноне, а тот надеялся, что слово возьмет Сое.