За этим занятием его и застали члены муниципалитета, появившиеся в это время на пороге его комнаты.

Одни из них подошел к графу.

— Что вам угодно? — спросил тот, удивившись этому неожиданному вторжению и вставая, чтобы загородить собой пару пистолетов, оставленных им на камине.

— Господин граф, — вежливо, но непреклонно заговорил один из посетителей, — мы хотели бы знать, почему вы выступаете именно сейчас?

Господин де Дама с изумлением взглянул на того, кто позволил себе задать подобный вопрос высшему офицеру королевской армии.

— Что же в этом удивительного, сударь? — отвечал он. — Я выступаю именно сейчас, потому что получил приказ об этом.

— С какой целью вы отправляетесь, господин полковник? — продолжал настаивать тот же человек.

Господин де Дама пристально и с еще большим изумлением на него взглянул.

— С какой целью я отправляюсь? — переспросил он. — Во-первых, я и сам этого не знаю, а во-вторых, если бы и знал, то вам не сказал бы.

Депутаты муниципалитета переглянулись, подбодрили друг друга жестами, а тот из них, кто начал задавать г-ну де Дама вопросы, продолжал:

— Сударь, по желанию членов муниципалитета Клермона вы уедете не сегодня вечером, а завтра утром.

На губах г-на де Дама заиграла недобрая улыбка солдата, от которого требуют — то ли по незнанию, то ли в надежде его запугать, — нечто несовместимое с законами военной дисциплины.

— Так муниципалитет Клермона желает, чтобы я здесь остался до завтрашнего утра? — переспросил он.

— Да.

— В таком случае, сударь, передайте муниципалитету Клермона мое глубокое сожаление, ибо я вынужден ему отказать ввиду того, что ни один закон — по крайней мере, из известных мне, — не позволяет муниципалитету Клермона задерживать продвижение войск. Что до меня, то я получаю приказы только от своего командира, и вот его приказ о выступлении.

С этими словами г-н де Дама протянул депутатам полученную бумагу.

Тот, кто стоял ближе других к графу, принял приказ из его рук и передал своим товарищам, а г-н де Дама тем временем незаметно взял с камина лежавшие там пистолеты, которые он до того загораживал собой.

Прочитав вместе с товарищами переданную бумагу, тот же член муниципалитета, который уже обращался к г-ну де Дама с вопросами, заметил:

— Сударь! Чем более категоричен этот приказ, тем решительнее мы должны воспротивиться его выполнению, потому что он, несомненно, предписывает вам то, что в интересах Франции не должно произойти. Заявляю вам, что именем нации я вас арестую.

— А я, господа, — отвечал граф, вынимая пистолеты и направляя их на двух стоявших к нему ближе других членов муниципалитета, — заявляю вам, что уезжаю.

Те не ожидали такого выпада; в порыве страха или изумления они отшатнулись от г-на де Дама; тот выскочил из гостиной, бросился в переднюю, запер за собой дверь на два оборота, сбежал по лестнице, нашел у порога своего коня, вскочил в седло и во весь опор поскакал на площадь, где был объявлен сбор полка; там он обратился к одному из офицеров, г-ну де Флуараку:

— Нужно как можно скорее отсюда уезжать; но главное для нас — спасение короля.

По мнению г-на де Дама, не ведавшего об отъезде Друэ из Сент-Мену и знавшего лишь о бунте в Клермоне, король был спасен, потому что он миновал Клермон и подъезжал в Варенну, где г-н де Шуазёль приготовил лошадей и где ждали гусары полка Лозена под командованием г-на Жюля де Буйе и г-на де Режкура.

Однако для большей надежности он обратился к полковому квартирмейстеру, прибывшему на площадь одним из первых в сопровождении фурьеров и драгунов-квартирьеров, и шепнул ему:

— Господин Реми, поезжайте! Отправляйтесь по дороге на Варенн, скачите что есть духу, догоните только что проехавшие кареты: вы отвечаете за них головой!

Квартирмейстер пришпорил коня и ускакал вместе с фурьерами и четырьмя драгунами; однако, выехав из Клермона и подъехав к тому месту, где дорога разветвлялась, он поехал не туда, куда надо, и сбился с пути.

Все складывалось роковым образом в ту роковую ночь!

На площади полк собирался чрезвычайно медленно. Члены муниципалитета, запертые на квартире г-на де Дама, без особого труда вышли из заключения, взломав дверь; они подогревали страсти среди жителей и солдат национальной гвардии, стекавшихся на площадь гораздо проворнее и совсем с другим настроением, нежели драгуны. В какую бы сторону ни поворачивался г-н де Дама, он замечал, что его держат на мушке несколько человек; это было довольно неприятно. Он видел нахмуренные лица своих солдат, прошелся среди них, пытаясь оживить их преданность королю, но в ответ солдаты только качали головами. Хотя на площади собрался еще не весь полк, он решил, что пора ехать; он приказал отправляться вперед, но никто не шевельнулся. Тем временем члены муниципалитета кричали:

— Драгуны! Ваши офицеры — предатели; они ведут вас на бойню. Драгуны — патриоты… Да здравствуют драгуны!

А национальные гвардейцы и жители города кричали:

— Да здравствует нация!

Сначала г-н де Дама, отдавший приказание вполголоса, подумал было, что его не слышали; он обернулся и увидел, что драгуны второй шеренги спешиваются и братаются с народом.

Вот тогда он понял, что от его людей нечего больше ждать. Он взглядом собрал вокруг себя офицеров, и сказал:

— Господа! Солдаты предают короля… Я обращаюсь теперь к офицерам: кто мне предан, следуйте за мной! В Варенн!

Пришпорив коня, он первым ринулся сквозь толпу; за ним последовали г-не де Флуарак и еще три офицера.

Эти офицеры, а вернее, унтер-офицеры, были: аджюдан Фук и два сержанта — Сен-Шарль и Лапотри.

Кроме того, из рядов выехали пять или шесть драгунов, сохранивших верность г-ну Дама, и также поскакали за г-ном де Дама.

Несколько пуль, посланных вдогонку этим отважным беглецам, не достигли цели.

Вот как случилось, что г-на де Дама и его драгунов не оказалось в Варение, чтобы защитить короля, когда тот был задержан под сводами таможенной башни и препровожден к прокурору коммуны г-ну Сосу.

В доме г-на Соса или, по крайней мере, в той его части, которая открылась взору именитых пленников и их товарищей по несчастью, была бакалейная лавочка; в глубине ее сквозь витраж виднелась столовая, откуда можно было, сидя за столом, увидеть входивших покупателей; кроме того, об их появлении возвещал колокольчик, когда открывалась небольшая низкая решетчатая дверь, одна из тех, какие в провинциальных магазинчиках запирают днем (хозяева их то ли из расчета, то ли из скромности считают себя не вправе выставлять свои владения на обозрение прохожих).

Крутая деревянная лестница в углу лавочки вела во второй этаж.

Он состоял из двух комнат. В первой хранились товары: сваленные прямо на пол тюки; подвешенные к потолку свечи; уложенные на камине сахарные головы в синей оберточной бумаге, увенчанные серыми колпаками, которые можно было приподнять, дабы убедиться в зернистости и белизне сахара. Вторая комната служила спальней владельцу заведения, поднятому Друэ; эта комната еще хранила следы беспорядка, вызванного внезапным пробуждением хозяина.

Госпожа Сое, еще полуодетая, вышла из спальни, прошла через другую комнату и появилась на верхней ступени лестницы как раз в ту минуту, когда сначала королева, потом король, а за ним дети Франции, мадам Елизавета, и, наконец, г-жа де Турзель входили в магазин.

Опережая путешественников на несколько шагов, первым вошел прокурор коммуны.

Более сотни человек, сопровождавших карету, остановились перед домом г-на Соса, расположенным на небольшой площади.

— Что же дальше? — входя в дом, спросил король.

— Речь шла о паспорте, сударь; если дама, утверждающая, что она хозяйка кареты, пожелает представить паспорт, я отнесу его в муниципалитет, где сейчас собрался совет, и мы проверим, действительна ли эта бумага.

Так как в конечном счете паспорт, переданный г-жой Корф через графа де Шарни королеве, был в порядке, король знаком приказал г-же де Турзель подать бумагу.