— Вы говорите, Мирабо повернется против меня? Разве это уже не произошло, сударь?

— Да, внешне это выглядит именно так, но в глубине души, государь, Мирабо еще с вами. Спросите у графа де Ламарка, что он сказал после знаменитого заседания двадцать первого июня, — ведь только Мирабо мог угадать будущее с такой пугающей прозорливостью!

— Что же он сказал?

— Кусая кулаки от боли, он воскликнул: "Вот так королей и приводят на эшафот!" — а спустя три дня прибавил: "Эти люди не замечают пропасти, которую они разверзли под ногами у монархии! Король и королева погибнут, а народ будет хлопать в ладоши над их телами!"

Король содрогнулся, побледнел, взглянул на портрет Карла I и, после некоторого колебания, вдруг сказал:

— Я побеседую на эту тему с королевой. Может быть, она решится переговорить с господином де Мирабо. Сам я говорить с ним не стану. Я предпочитаю иметь дело лишь с теми людьми, кому я могу пожать руку, господин Жильбер, а господину де Мирабо я не могу пожать руки даже ценой трона, свободы и жизни.

Жильбер собрался было возразить; возможно, он продолжал бы настаивать, но в эту минуту на пороге появился придверник.

— Государь! — объявил он. — Прибыло лицо, которому ваше величество изволили назначить встречу на утро; оно ожидает в приемной.

Взглянув на Жильбера, Людовик XVI сделал беспокойное движение.

— Государь! — сказал тот. — Если я не должен встречаться с тем лицом, кого ожидает ваше величество, я выйду через другую дверь.

— Нет, сударь, — возразил Людовик XVI, — ступайте через эту; вы знаете, что я считаю вас своим другом и у меня нет от вас секретов. Кстати сказать, господин, которого я жду, — простой дворянин; он был когда-то связан с домом моего брата, брат мне его и рекомендовал. Это верный слуга, и я хочу узнать, могу ли я что-либо для него сделать, а если не для него, то, по крайней мере, для его жены и детей. Ступайте, господин Жильбер; вы знаете, что я всегда рад вас видеть, даже если вы приходите, чтобы рассказать мне о господине Рикети де Мирабо.

— Государь, следует ли мне понимать это так, что я проиграл в нашем с вами споре? — спросил Жильбер.

— Я уже сказал вам, сударь, что поговорю об этом с королевой, подумаю — одним словом, мы еще вернемся к этому разговору.

— Вернемся, государь!.. Я буду молить Бога, чтобы не было слишком поздно…

— О! Неужели вы полагаете, что опасность так близка?

— Государь! — ответил Жильбер. — Прикажите, чтобы из вашей спальни никогда не уносили портрет Карла Стюарта: это прекрасный советчик.

И он с поклоном вышел как раз в ту минуту, как на пороге появился ожидаемый королем дворянин.

Жильбер от удивления вскрикнул. Этим дворянином оказался маркиз де Фаврас, которого десять дней тому назад он встретил у Калиостро; именно ему тот предсказал скорую и страшную смерть.

В то время как Жильбер удалялся, охваченный необъяснимым ужасом, который ему внушали не действительные события, но невидимая и таинственная сторона происходящего, перед королем Людовиком XVI, как мы уже сказали в предыдущей главе, предстал маркиз де Фаврас.

Он замер на пороге, как прежде это было с доктором Жильбером, но король сразу же его заметил и подал знак, чтобы тот приблизился.

Фаврас шагнул вперед, поклонился и замер в почтительном ожидании.

Людовик XVI остановил на нем испытующий взгляд, которому, кажется, нарочно учат королей; он может быть либо поверхностным, либо глубоким, в зависимости от способностей того, кто им пользуется.

Тома Маи, маркиз де Фаврас, был сорокапятилетний дворянин приятной наружности; в нем угадывались изысканность и в то же время решительность; лицо его было открытым и выражало искренность.

Король остался доволен осмотром, и на губах его мелькнуло нечто вроде улыбки.

— Вы маркиз де Фаврас, сударь? — спросил король.

— Да, государь, — ответил маркиз.

— Вы желали быть мне представленным?

— Я выразил его королевскому высочеству господину графу Прованскому свое горячее желание засвидетельствовать королю мое почтение.

— Брат вам доверяет, не так ли?

— Надеюсь, что так, государь. Должен признаться, что самая моя заветная мечта заключается в том, чтобы вы, ваше величество, разделили это доверие.

— Брат знает вас уже давно, господин де Фаврас…

— Вы же, ваше величество, меня не знаете… понимаю; однако пусть ваше величество соблаговолит задать мне вопросы, и через десять минут вы будете знать меня не хуже, чем ваш августейший брат.

— Говорите, маркиз, — сказал Людовик XVI, украдкой бросив взгляд на портрет Карла Стюарта, все еще не выходивший у него из головы и стоявший в его глазах, — продолжайте, я вас слушаю.

— Вашему величеству угодно знать…

— Кто вы и чем занимаетесь?

— Кто я, государь? Когда вам обо мне докладывали, все уже было сказано: я Тома Маи, маркиз де Фаврас; я родился в Блуа в тысяча семьсот сорок пятом году; в пятнадцать лет я стал мушкетером и вместе с полком участвовал в кампании тысяча семьсот шестьдесят первого года; потом я был капитаном и помощником командира полка Бельзенса, а затем лейтенантом швейцарцев гвардии его высочества графа Прованского.

— Тогда вы и познакомились с моим братом?

— Государь! Я имел честь быть ему представленным за год до моего назначения; таким образом, он меня уже знал.

— И вы оставили у него службу?

— Да, в тысяча семьсот семьдесят пятом году, государь, когда я отправился в Вену, где и познакомился со своей будущей супругой, единственной и законной дочерью князя Ангальт-Шауенбургского.

— Ваша супруга никогда не была представлена ко двору, сударь?

— Нет, государь; однако в настоящую минуту она имеет честь находиться у королевы вместе с моим старшим сыном.

Король беспокойно шевельнулся, словно желая сказать: "A-а, и королева в этом участвует?"

Некоторое время он молча расхаживал по комнате, украдкой погладывая на портрет Карла I.

— Что же дальше? — спросил Людовик XVI.

— Три года назад, государь, во время восстания против штатгальтера я командовал легионом и способствовал в меру своих сил восстановлению законной власти; затем, оглянувшись на Францию и увидев, что злые силы пытаются всюду внести сумятицу, я возвратился в Париж, чтобы предложить шпагу и жизнь королю.

— Вам, сударь, довелось стать свидетелем печальных событий?

— Государь, я видел пятое и шестое октября.

Король попытался перевести разговор на другую тему.

— Так вы говорите, господин маркиз, — продолжал он, — что мой брат граф Прованский питает к вам столь глубокое доверие, что поручил вам занять для него крупную сумму?

Маркиз не ожидал такого вопроса. Если бы в спальне был кто-нибудь третий, он мог бы заметить, как дрогнула портьера, наполовину скрывавшая альков короля, будто кто-то за ней прятался, а также увидел бы, как затрепетал маркиз де Фаврас, приготовившийся к одному вопросу и вдруг услышавший совсем другой.

— Да, государь, — ответил он, — когда дворянину поручают денежное дело, это свидетельствует о доверии; его королевское высочество граф Прованский оказал мне это доверие.

Король ждал продолжения, погладывая на Фавраса и всем своим видом давая понять, что, приняв такой оборот, беседа интересует его значительно более, нежели прежде.

Маркизу ничего не оставалось, как продолжить свой рассказ, однако было заметно, что он растерян.

— Его королевское высочество был лишен привычных доходов в результате разного рода действий Национального собрания; он полагает, что настал момент, когда ради собственной безопасности хорошо иметь в распоряжении значительную сумму; вот почему его королевское высочество граф Прованский поручил мне заключить соглашение.

— Благодаря которому вам удалось занять денег, сударь?

— Да: государь.

— Значительную сумму, как вы сказали?

— Два миллиона.