Для Бернта очень долгое время все было просто и понятно.

Вот есть старшая сестра — умная, красивая, сильная. Настоящая ценность семьи. Сплошное сосредоточение достоинств. С единственным недостатком — она упорно не понимала, что главный наследник все-таки ее брат, а не она, и не желала оказывать положенное уважение. Еще и спорила. Но право спорить она своей силой и умениями все-таки заслужила. И с отцом она спорить особо не хотела, так, изредка не сдерживалась. Характер все-таки. Так что Бернт был уверен, что когда станет главой Дома, нелепые и часто неуважительные споры с ним тоже утихнут. Она же умна, так что все сразу поймет.

Есть еще и младшая сестра. Она красивее старшей, но это все ее невеликие достоинства, практически перечеркнутые уймой недостатков. Она абсолютно бестолкова и слаба. И при этом упряма, и не желает понимать, где именно ее место. Зато хочет, чтобы все делали вид, что она так же сильна, как и старшая сестра, и проявляли уважение. А с чего вдруг? И Бернт искренне пытался ей помочь. Затолкать туда, где она должна быть. Потому что ей же хуже будет, если этим однажды займется муж. А младшая сестра оказалась еще и беспредельно глупа и этого не понимала, не говоря уже о благодарности. Впрочем, она оказалась настолько глупа, что даже не поняла, что хороший муж — лучшее, что с ней может случиться, и продолжила вести себя неумно, а иногда и вовсе нелепо.

И закончилось все именно так, как эта дура заслуживала — отец решил возродить древний ритуал, чтобы она, наконец, перестала всех позорить. И Бернту было даже ее не жаль. Пропала бы, туда ей и дорога.

Но она взяла и не пропала, и все вдруг стало сложно и непонятно.

Нет, старшая сестра по-прежнему была умна, красива и полна всяческих достоинств. А вот младшая вдруг где-то взяла силу, которая позволяла ей говорить и делать все то, что она до обретения силы говорила и делала. Еще она нашла себе мужа. Мужа, который совсем не вписывался в картину мира Бернта. Таких людей в его мире быть вообще не могло. И этот муж мало того, что не побоялся придти в Дом Стрижей, так еще и пришел как сила, доказав действием, что достоин этого статуса. При этом, его действия силой вовсе не были, они были скорее умениями. А этим могли похвастаться разве что отец и несколько десятков старших, признанных и высших во всем Доме. И никто из них не был младше Бернта, да и не мог быть. Такие умения оттачиваются веками. Должны оттачиваться веками. А странному мужу младшей сестры на это было начхать — он был младше Бернта более чем на десять лет.

И эта неправильность сводила Бернта с ума. Получало ведь, что если бы он был таким же неправильным, как и этот наглый юнец, то и у него могли бы быть такие же умения. Так ведь? Но быть неправильным Бернт не мог, он ведь наследник, кому, как не ему быть правильным?

И, возможно, несчастному наследнику просто надо было подумать, что-то для себя понять, найти новое равновесие, или списать все на иномирские странности и смириться, но отец ему этого времени не дал. Взял и зачем-то отправил в очень странный мир, вместе с младшей сестрой и ее расшатывающим равновесие мужем.

А спорить Бернт не решился. Он вообще ничего не решился сказать, чтобы не быть заподозренным в слабости. В том мире ведь даже такое неприспособленное к чему-либо существо, как Томия, смогло выжить и даже что-то ценное для себя найти. А он мужчина. И наследник Великого Дома. Ему отступать вообще было нельзя.

И да, Бернт изначально знал, что легко не будет. Просто оказалось, что он понятия не имел, в чем именно. Потому что в этом мире было слишком много такого, чего не могло быть в Доме Стрижей.

И Бернт даже понимал, что, наверное, ему следовало сначала затаиться и присмотреться. Да он бы так и сделал, если бы подобно бестолковой младшей сестре оказался в этом мире в одиночестве. Но вокруг были люди, которые когда-то будут его людьми. А перед своими людьми терять лицо нельзя. Ну, никак нельзя, потом же его не вернешь. И демонстрировать слабость нельзя. А опаска и желание затаиться — это именно слабость. И как-то свою силу нужно было продолжать доказывать.

Но, может все бы обошлось. Если бы однажды его не оскорбили. Причем, оскорбили непростительно, в родном мире за такое он бы вообще убил — его фактически обозвали незаконнорожденным, да еще и недоношенным и выброшенным за ненадобностью ребенком.

И Бернт опять же понимал, что эти люди попросту не знают, кого именно оскорбляют, в птичьих гербах они разбираться не могут. И именно поэтому он их не убил на месте, просто переломал руки-ноги и ушел. Вроде бы даже величественно. Ну, насколько позволяла выпитая настойка на травах.

А за спиной завывала какая-то женщина и кто-то зачем-то требовал позвать стражу и дознавателей. На что, впрочем, Бернту было плевать.

— Вы понимаете, что он неправ? — мрачно спрашивал Емуш Равира, дознаватель и крайне раздраженный тип.

— Понимаю, — устало отвечал Дэвино Калаби, тот самый несчастный, которого глава Дома Стрижей назначил главой экспедиции в иной мир. — И я даже понимаю, почему он это сделал, дома бы никто не посмел такое ему сказать.

— Он не дома! — с нажимом сказал дознаватель.

— Я знаю. И он знает…

— Но не считает нужным с этим считаться! — догадался Емуш. — Он у вас тупой или…

— Он у нас наследник, — сказал Дэвино.

— Поздравляю!

— И отец решил наконец показать ему насколько на самом деле велик мир. А то привык ко всеобщему и незаслуженному уважению, что на своих землях, что в Общем городе. А отсылать его хотя бы на условно-нейтральные территории не рисковали. Он единственный сын нашего главы. Пока другой не появится, рисковать этим…

— И вы решили, что здесь это дитя-переросток найдет приключения на пятую точку и что-то поймет о мире? Так не хочу вас огорчать, но здесь его пришибить могут с тем же успехом!

— Это уже не столь важно. У Дома появился выбор, одна из дочерей сумела сделать правильный выбор и если она унаследует власть, ей будет на кого опереться, — торжественно сказал Дэвино.

Дознаватель после этих слов о чем-то задумался. Почесал затылок. Устало посмотрел в окно. Хмыкнул.

— Знаете, — сказал он проникновенно, переведя взгляд обратно на несчастного главу экспедиции. — Мне плевать на ваши традиции, вашу гордость и ваши Дома, вместе с их дочерями, которым нужно на кого-то опираться. Мне важно другое. Вас признали взрослыми, способными себя контролировать магами. Но если кто-то решил, что может вести себя в городе как неспособный просто и незатейливо дать по морде за оскорбление студентус, предпочитающий нести разрушения и становиться поводом для очередных ужасов, сочиненных о магах, то он, увы, ни в каком месте не взрослый и не способный к контролю. А значит, силушку вашего ребенка-переростка придется ограничить в городе. Как оно и положено этим студентусам.

— Это его оскорбит, — сказал Дэвино.

— Мне начхать на то, что и почему его оскорбит. Если за слова какого-то нетрезвого идиота он калечит и его, и ни в чем неповинных собутыльников этого несчастного, и попутно разносит несколько столов, пробивая зачем-то огромную дыру в полу, то ему придется носить ограничивающий дар амулет. Неснимаемый на всякий случай. Чтобы он не думал, что это просто ничего не значащая игрушка, которую можно забыть на подоконнике.

— Это его очень сильно оскорбит.

— Мне начхать! Когда научится соизмерять силу и не использовать дар, когда это вообще лишнее, тогда и снимет! И, не знаю как, но убытки вам придется оплатить. Иначе убирайтесь в свой мир и жалуйтесь своему главе на идиотизм его сына, который филигранно умеет портить вашу репутацию и наживать врагов.

— Репутацию? — переспросил Дэвино, не став говорить, что и сам бы с удовольствием потыкал Бернта носом в его художества. Может он хоть так их хорошо рассмотрит. Может у него близорукость?