— Рит…
— Предлагаешь мне бросить академию? Я к поступлению готовилась четыре года! Четыре!
— Не бросить, оставить учебу на время. Ты ведь сможешь потом вернуться.
— Вернуться? Ты в этом так уверена? — грустно усмехается и качает головой.
— Почему нет… Есть ведь возможность взять академ.
— На первом курсе?! Да кому нужны такие студенты? Тем более, в ПМГА. Нет. Гробить свое будущее я не стану, — безапелляционно заявляет она.
— А на собственное здоровье, выходит, наплевать? — возмущаюсь я тихо. — Ты вообще понимаешь, что бывает после таких операций? Врача совсем не слушала, Рит?
— Не надо читать мне нотации, Арсеньева! Сама оступилась, сама исправлю, — кивает, будто соглашаясь с собой.
Исправлю.
Хочется поежиться от того, как она это называет.
— Вот ведь дура! Думала, что тошнота вызвана таблетками для похудения! — сокрушаясь, роняет бледное лицо в ладони.
— Я прошу тебя. Прошу подумать, Рит!
— Все решено. Дата назначена. Поздно.
— Но это ведь маленький человечек! — привожу самый весомый аргумент.
— Да перестань, Даша! — отпивает чай. Обжигается, ойкает и снова плачет.
— Может, так судьбой предначертано.
— Судьбой предначертано быть необразованной матерью-одиночкой? Так, что ли?
— Ты ведь даже не сообщила Яковлеву о ребенке!
— И не стану сообщать! Он ему не нужен. Как и я не нужна…
Молча смотрим друг на друга.
Неужели сделает это? Неужели пойдет на такой риск?
— Рит… — грудь будто острой стеклянной крошкой наполняется.
— Господи, Даш, мне девятнадцать! Девятнадцать, понимаешь? Вся жизнь впереди. Лучшие годы, несмотря ни на что!
— Поезжай домой на новогодние каникулы. Расскажи все маме. Ты же говорила, что между вами доверительные отношения.
— Она очень расстроится! Да о чем вообще речь?! Меня всей семьей провожали в Москву. Столько надежд с этим отъездом связано!
— Да плевать на эту Москву! — зло стукаю кулаком по столу.
— Тебе плевать, а мне — нет! Я домой возвращаться не собираюсь! Нас итак у матери четверо.
— Давай Яковлеву расскажем, а?! — как могу цепляюсь за последнюю ниточку.
Его поступки, конечно, отвратительны, но кто знает, вдруг там не все потеряно? Вдруг проснется чувство ответственности или хотя бы совесть…
— Нет! — протестующе верещит она. — Вот сама на моем месте рассказала бы?
Тут она меня врасплох застала. Я ведь не на ее месте.
— Не знаю… — признаюсь растерянно.
— Вот видишь?! — хлопает ладонями по коленкам.
— Но прерывать беременность я точно не стала бы. Это большой грех, Рит… Я бы не смогла простить себе такое.
— А я смогу. Ради своей семьи смогу! Мать на двух работах загибается, отец беспробудно пьет. Младший только в первый класс пошел. Сеньке школу заканчивать. Соне очередную операцию делать на ухо. Не до моих проблем сейчас!
В ее голосе столько отчаяния… Все я понимаю, но как поддержать это ее решение ума не приложу…
* * *
— Блин, вот это я понимаю! — Ленка довольно присвистывает, глядя на здоровенную сосну, установленную в самом центре комнаты отдыха.
— Как пахнет чувствуешь?
Невероятный аромат хвои так и витает в воздухе.
— Ага.… Класс. Ну вот вам, развлекайтесь, — ставит на пол большую, пыльную коробку. — Там и битое есть, наверное…
— Разберемся.
— А вон и помощники твои ковыляют, — подмигивает мне она. — Аркадий Семеныч, как самочувствие?
— Прекрасное, Ленок.
— То-то гляжу, плететесь раненой улиткой.
— Болюч в ягодичную мышцу укол! Как-будто искусан орех стаей пчел!
Мы с Ленкой смеемся. Этот наш стихоплет кому угодно поднимет настроение.
— Ой, развалюха! — качает головой напарница.
— Не смотри, что стар я телом, докажу, что молод — делом! Глаз горит, поет душа! В сердце я ведь юноша!
— Идите, юноша, помогайте своему ангелочку, а то сама до утра не справится, — она хлопает его по плечу.
— А новогодняя дискотека у нас случаем не предвидится? — интересуется Вера Михайловна, ненадолго прерывая развернувшийся шахматный турнир.
— А что спина уже позволяет разогнуться? — вторит ей Ленка.
Присутствующие начинают переговариваться и шуметь.
— Спокойно, товарищи! — успокаивает их жестом и сдувает прядь, упавшую на лоб. — Будет вам праздник. Все, как положено. Верно, Дашка?
— Верно, — улыбаюсь, доставая елочные украшения, покрытые слоем пыли.
— Чет какие-то они стремные, да? Блеклые и однообразные, — заглядывает в коробку и морщит нос.
— Нормальные.
— Звезда совсем выцвела. Печаль…
— Марь Сергевна!
Мне в голову приходит интересная идея.
— Не трогай ты эту ненормальную, — Лена понижает голос до полушепота.
— Хочу попробовать вовлечь Филатову в процесс, — поясняю ей на ухо. — Мария Сергеевна, можно вас на минуточку отвлечь?
Никак не реагирует.
— Э, демонидзе, к тебе обращаются! Девчонке-то ответить можно? Не обломиссе!
Странное дело. Прям не ожидала поддержки в лице нашей извечно ворчливой Агриппины, более известной в узких кругах по прозвищу Грипп.
Филатова отрывает недовольный взгляд от очередной шпаклеванной пластинки, на которой рисует.
— Нам тут помощь ваша нужна вообще-то, — Ленка упирает руки в бока.
— Ладно! Не гордая! — бурчу под нос, доставая звезду. — Аркадий Семенович, размотайте пока, пожалуйста, гирлянду.
— Слушаюсь и повинуюсь.
Решительно направляюсь в сторону Филатовой, сидящей за столом у окна.
— Не могли бы вы восстановить звезду? — демонстрирую ей старенькую елочную игрушку.
— Нет, — опускает голову и продолжает рисовать, не обращая на меня внимания.
— Пожалуйста, — добавляю я с надеждой.
Молчит.
— Что угодно просите на Новый год. Сделаю! — обещаю я серьезно.
— Что угодно? — выгибает бровь. — Вы себя явно переоцениваете.
— Проверим…
Вскидывает подбородок. Прищуривается.
— Хочу увидеть своего Алонсо! — произносит капризно.
Алонсо? Итальянец, что ли…
— Где мне искать этого мужчину? — склоняюсь к ней ближе и укладываю звезду на стол.
— Полагаю, его, как и меня, вышвырнули за ненадобностью в подобное заведение, — поджимает губы, а в глазах такая беспросветная печаль…
— А куда именно?
— Откуда мне знать. В приют для животных, видимо. Алонсо — мой пес.
Ну приехали…
— Я постараюсь его найти.
Уж поговорить насчет собаки с Лавриновичем мне по силам.
— Как же, — не верит мне женщина.
— Магия ваших рук пленяет!
Глубина красок фантастична!
Искусство нас объединяет,
Мои стихи тоже порой драматичны.
— Уйдите от меня! — шикает она на подкравшегося со спины Аркадия.
— Ну что за женщина! Фурия… Шторм! Настоящая буря! — восторженно откликается Аркадий Семенович.
— Я сказала, отойдите от меня немедленно!
Мои губы помимо воли растягиваются в улыбке.
— Как уйти, если сердце к ней рвется?
Если плачет за нею дождем,
Если ждет, что она улыбнется
Или вспыхнет адским костром.
— Замолчите! Здесь люди! — злится Филатова.
— Гремучка моя кусачая,
Неужто внутри один яд?
Тебя приручу я ласково
И буду безмерно рад!
Склонившись над ней рифмует Аркадий.
— Заберите этого… поэта-неудачника отсюда!
— Если откажете в помощи, приставлю Аркадия Семеновича к вам в пару на весь день! — шантажирую, еле сдерживаясь от того, чтобы не рассмеяться.
