Аж зеленая вся.

— Может, к медсестре сходим?

— И чем она мне поможет? — горько усмехается.

И то верно. Ничем.

— Как же так вышло, Рит? — касаюсь ее плеча.

— Дура потому что, — произносит она тихо.

Какое-то время смотрит в окно, а потом вздыхает и в изнеможении опускает пушистые ресницы.

— Это ребенок Яковлева, да? — все же имею наглость спросить.

Резко распахнув глаза, поворачивается.

— Откуда ты знаешь?

— Догадалась.

А какие еще кандидаты могут быть, учитывая тот факт, что подруга ни с кем не встречается.

— Никому не говори. Пожалуйста. И ему. Не вздумай, — просит она жалобно.

— Рит, ну что ты, как я могу. Это ведь настолько личное…

Ее глаза наполняются прозрачными слезами.

— Не плачь, все образуется, — привлекаю ее к себе и крепко-крепко обнимаю.

— Я боюсь…

— Оно и понятно. Думаю, бояться — это абсолютно естественно, — стараюсь успокоить.

— Я читала, тесты часто ошибаются, — активно продолжает убеждать в этом саму себя. — Будем надеяться, что кровь покажет другой результат.

— Рит, твои анализы уже пришли мне на почту, — сообщаю осторожно.

Нет смысла тянуть.

— ХГЧ повышен и…

— Нет. Господи, ну почему?! — ее накрывает самая настоящая истерика.

— Тихо, Ритка. Тихо…

Состояние паники невольно передается и мне. Во-первых, я за нее сильно переживаю. А во-вторых, знаю о непростом положении семьи Бобылевых.

— Это случилось в середине октября, — рассказывает она срывающимся шепотом.

— Посвящение в студенты… — предполагаю, примерно прикидывая по дате.

Тяжелый вздох в ответ.

Тогда после официальной части праздника многие первокурсники отправились в клуб. Инга долго и нудно нас уговаривала. В итоге, и мы с Бобылевой там оказались. Правда я ушла рано. Ночные клубы — совсем не мое.

— Антон уболтал меня поехать к нему домой, — чувствую, как Рита напрягается всем телом. — Не знаю, зачем согласилась. Пьяный был, веселый. Шутил, комплиментами сыпал, улыбался. Кота обещал своего показать. Мэйн Куна. Я же их обожаю…

Кота.

Резко захотелось отыскать Яковлева и огреть чем-нибудь тяжелым по голове.

— Он очень мне нравился, Даш. Я как-то растерялась, когда… когда… все началось.

— Ритка, — сильнее сжимаю ее в объятиях и поглаживаю по спине.

Растерялась…

Как это бывает, знаю не понаслышке.

— Осуждаешь? — хрипло спрашивает она.

— Ну что ты! — отстраняюсь, но только для того, чтобы мы посмотрели друг другу в глаза. — Нет. Не осуждаю.

— Один раз всего и вот…

— Я не понимаю, после того, как это случилось, Антон…

— Знатно охренел, утром обнаружив меня в своей постели. Сперва ошарашено молчал, но потом долго смеялся. Вызвал мне такси. Извинился за «недоразумение». Даже денег предложил, — подруга болезненно морщится, отчего черты ее лица искажаются.

Денег предложил? Денег???

Скотина! Ну какая скотина!

А сколько раз потом цеплял ее!

— Урод, — качаю головой.

— Ему стыдно стало. Я ведь страшная корова. Посмешище. Изгой.

— Не надо так говорить о себе. Лучше бы ему стало стыдно за свое немужское поведение! — зло цежу сквозь стиснутые зубы.

— Я такая глупая, Даш!

— Перестань себя винить, — беру ее за руку.

— Отдай мои таблетки, пожалуйста, — умоляет она. — Там нельзя курс прерывать. Меня опять разнесет.

— Нет. Рита, нет! — строго на нее смотрю. — Твоя отрава для похудения давно уже выброшена в мусорку! И не смей больше принимать подобные препараты. Это очень опасно. О себе не думаешь, так подумай хотя бы о ребенке!

— Я не хочу о нем думать, — качает головой.

— Рит.

— Не будет никакого ребенка, Дарин. Я уже все решила.

— Бобылева, ты что!

— Можешь вместе со мной пойти в клинику? — шмыгает носом. — У меня есть деньги.

— Ритка…

— Одной страшно.

Так жалко ее становится, и в то же время мысль о задуманном болезненно терзает душу. Пугающее слово «аборт» не прозвучало из ее уст, но ведь итак все понятно, верно?

— Я…

— Арсеньева, вот ты где! — довольно громко раздается за спиной, и я дергаюсь от неожиданности.

Только не он!

— Ну-ка, сюда иди…

— Не до тебя, — развернувшись, сразу объявляю сурово.

— Где Лавринович?

Боже, ну и взгляд.

— Мне откуда знать?

— Я предупреждал его…

Предупреждал?

— Показала ему чертовы полоски?!

Когда понимаю, о каких полосках идет речь, аж скулы от злости сводит.

— Придурок!

— Показала или нет?! — хватает за руку.

— Уйди, Абрамов, иначе я за себя не ручаюсь!

Достал уже, не могу! То пялится на меня часами, теперь еще и это.

— Он отец, да? И когда ты успела? — кривит губы, часто дышит. От перенапряжения на лбу вздулась вена.

Полюбуйтесь. Неадекват в чистом виде… Того и гляди, лопнет от гнева и негодования.

И мне вдруг становится смешно.

— Арсеньева… — в его голосе слышится предупреждение и явная угроза.

— Да отпусти ты меня, идиот! — требую, пытаясь освободиться от захвата.

— Где. Он. Спрашиваю тебя!

— Ты спятил, Ян?

— Можно я вмешаюсь? — обеспокоенно пищит Ритка.

— Исчезни, Бобылева! — бросает, даже не глядя на нее.

— Отпусти Дашу, пожалуйста.

— Уйди, Рита.

— Да, блин! Это мои полоски! — произносит она обреченно.

Эпичный момент, друзья. Ян Абрамов только что осознал весь кретинизм происходящего. Стоит, соображает… И наблюдать за стремительно меняющимся выражением его лица — одно сплошное удовольствие. Такая палитра — что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Ты можешь ее отпустить, — робко напоминает Рита.

— Это вряд ли, — цедит сквозь зубы в ответ.

— Но нам пора идти, — спорит она. — Пара уже началась.

— Ну так вперед.

— Я… не оставлю Дашу с тобой наедине, — воинственно заявляет подруга, делая глубокий вдох.

— Бобылева…

Стиснутые челюсти. Медленный поворот головы. Смотрит на нее несколько долгих секунд, в течение которых Риткина смелость сдувается подобно воздушному шарику.

Теперь решаю вмешаться я. Уж очень не хочется, чтобы она услышала от него что-то неприятное. С нее, на мой взгляд, итак предостаточно.

— Иди, Рит, я догоню.

— Даш…

— Все в порядке. Не переживай.

— Ты уверена? — косится на Абрамова.

Киваю. Только после этого Ритка нехотя забирает с подоконника свой рюкзак и уходит, то и дело оборачиваясь.

Так тихо становится… И не скажешь, что академия битком набита студентами.

— Ну? — Ян прожигает меня ядовитым взглядом.

— Что, ну? — нарочно уточняю, расправляя осанку.

— А сразу ты не могла сказать?

Злится неимоверно. Прямо кожей ощущаю тот гнев, что от него исходит. Кому ж понравится выглядеть настолько глупо…

— Погоди-ка, я обязана тебе что-то разъяснять?

Выдергиваю руку и отодвигаюсь немного назад. Мне не по себе, когда он нарушает мое личное пространство.

— Не обязана, но могла бы, — недовольно на меня смотрит.

— А что такое? — иду в наступление. — Чего ты так разнервничался из-за этих полосок?

Впервые за тот период, что мы знакомы, вижу, как ярость уступает место подобию растерянности на его лице.

— Прямо сам на себя не похож, — окончательно расхрабрившись, кладу правую ладонь ему на грудь, чего он явно не ожидает. — Надо же! У тебя есть сердце! Чувствую, как часто оно бьется… Ты сейчас напоминаешь живого человека, Абрамов! Но дай угадаю, тебе это совсем не нравится!

Убирает мою руку, раздраженно цокая при этом языком.

— Мне не нравится, что ты решила сделать из меня дурака.

— Ты сам себя накрутил. Сам придумал. Сам поверил. Твоя характерная черта!

— Сам придумал? — наклоняясь ближе, шипит мне в лицо. — По-твоему, херов тест может означать что-то другое?

— Да какое твое дело, Господи! — недоумеваю я.

— Я знаю про тебя и электрика, — выдает он вдруг.