Вот для чего нужны навыки самообороны…

Однажды в детстве мне нехило накостыляли старшаки. Им пришлась не по вкусу футболка с изображением группы the Prodigy. Черт, я тогда еле домой дошел… Неделю потом в больничке куковал. Но благодаря тому случаю отправился записываться на секцию рукопашного боя. Будучи убежденным в том, что мужик любого возраста должен уметь постоять за себя и своего ближнего. Ведь некоторые убогие представители рода человеческого только вот такой язык понимают.

— Деньги, которые ей предлагал, потратишь на лечение.

— Ян…

Хватаю его за шиворот. Протаскиваю чуть вперед.

Мычит. Сопротивляется. Предпринимает попытку встать, но я выкручиваю его руку под нужным мне углом.

— Ааа…

— Ты че парень… Отпусти его! Ну выпил, с кем не бывает.

А друг у нас теперь парламентером решил заделаться.

— Уже не так весело? — спрашиваю у него, оскалившись.

— Ян, не надо… — пищит из угла перепуганная насмерть девчонка.

Выворачиваю руку.

— Аааа. Сломаешь! Отпустиии! — скулит как псина.

— Нет, Жека, — отзываюсь равнодушно-холодно. — Не сломаю. Сломал.

— Ааааа.

Что, собственно и делаю…

Разошлись почти полюбовно. Я все ждал скандала и разборок с ментами при высадке на берег, но этого не случилось. Тут два варианта. Либо этот имбицил не захотел позориться, либо его состояние-нестояния (алкогольное опьянение) сыграло против него.

Арсеньева есть так и не стала. Ни к чему не притронулась. А я вот, например, поужинал с удовольствием.

— Все? Впечатление от кораблика безнадежно испорчено? — смеюсь.

Время почти три часа ночи, а мы с ней идем по проспекту.

— Нет.

Мне не нравится, что она молчит. То рот не закрывался, а теперь вот это. Что там в голове происходит непонятно. То ли до сих пор не отошла от случившегося на теплоходе, то ли еще что…

— Куда мы? — с опаской посматривает вглубь темной арки, ведущей во двор-колодец.

— Туда, куда я изначально собирался.

Был тут у меня в Питере знакомый. Показал пару отличных мест. Вот как раз здесь находится одно из них.

Проходим под аркой. Идем до крайнего подъезда, подсвечивая пространство двора фонарем от телефона.

— Ты знаешь код?

— Если не сменили, то да, — набираю цифры домофона.

Не сменили. Об этом свидетельствует звуковой сигнал, оповещающий о том, что вход в парадную открыт.

— Заходи.

— Нелегально заберемся на крышу? — забавно понижает голос до полушепота.

Догадалась.

Поднимаемся по ступенькам, преодолевая этаж за этажом. На пятом подходим к решетке.

— Замок висит.

— Для вида. Цепь давно спилена, — ищу нужное звено.

— Вот так запросто? — удивляется она, когда я открываю решетку.

— Далеко не везде. В этом доме чердак открыт, потому что сюда регулярно приводят экскурсионные группы.

— А местные жители как к этому относятся?

— Не сказать, что они в восторге, поэтому шуметь не стоит.

Проходим по деревянным балкам и выбираемся на крышу.

— Руку дай, а то еще грохнешься вниз, — цепляю ее холодные пальцы своими. — Близко к самому краю не подходи. Крыша покатая. Мало ли.

— Вот это да!

Замирает столбом. Изумленно осматривает открывшуюся панораму ночного города, утопающего в разноцветных огнях.

— Дальше давай пройдем.

Минуту спустя огибаем крышу по левой стороне. Здесь нет ветра, да и вид на Невский лучше.

— Красотища! И все как на ладони! Вон Исаакиевский, а там…

— Куда? — дергаю за локоть назад. — Сказал же, не подходить близко.

Послушно останавливается рядом у стены, и на какое-то время между нами повисает тишина.

— Удивительный город…

— Впечатлений полные штаны? — ухмыляюсь, поворачиваясь к ней.

Но да. Питер такой, особенно если ты увидел его впервые. Сложно остаться индифферентным.

— Спасибо тебе… — благодарит, смущаясь, и робко заглядывает в глаза.

— Успокоилась? Они тебя напугали?

Замечаю, как резко меняется выражение лица.

— Зачем подошли?

Теперь, поостывши, можно и спросить.

— Тот, который был пьян, поинтересовался, как меня зовут, откуда я, нравится ли мне Петербург.

— И…

Опускает голову.

— Арсеньева.

— Предложил… провести время вместе, — кривится.

Плешивое убожество. Себя-то видел? «Провести время вместе».

— Ну а ты что? — внимательно отслеживаю реакцию.

— Сказала ему, что… вот-вот вернется мой парень и…

Стремительно заливается краской.

— И выбьет из него все дерьмо, — заканчиваю за нее я.

— Почти. Гляди, Ян! Снег пошел! — восклицает изумленно.

И правда.

Запрокидывает голову, улыбается. Ловит ртом крупные снежинки.

Дите совсем. Это надо еще уметь так радоваться сущей ерунде.

— Ты не заболеешь? У тебя ни шапки, ни капюшона.

Будто невзначай касается моих волос и тут же натыкается на мрачный ответный взгляд.

— Извини, — произносит виновато. — Так давно хотела… их потрогать.

Лучше бы молчала. Я чертовски устал с ней бороться. И еще больше устал бороться с собой.

Она так не похожа на других! Наивная. Искренняя. Добрая. Такая настоящая. Не для меня абсолютно. Но запретный плод маняще сладок…

Мои пальцы уже гладят порозовевшую скулу и спускаются ниже, к полным, чувственным губам.

— Давно хотел их потрогать… — поясняю свой порыв, неотрывно глядя прямо в глаза.

А там сейчас столько интересного. Целый фейерверк эмоций. И все это — только мое.

Дыхание девчонки сбивается, когда я сокращаю расстояние между нами, настойчиво толкая ее к стене.

— Да-ша…

— М?

Дрожит в моих руках. Пушистые ресницы трепещут. А я нарочно оттягиваю тот момент, после которого пути назад точно не будет.

Я ведь все заберу себе. Чистую душу. Невинное тело.

Выпью до дна. Испорчу. Сломаю.

И пойду дальше, не оборачиваясь.

— Ян, мне кажется я… — ласково трется кончиком своего носа о мой, и последние сомнения рассыпаются в пыль.

Целую вожделенные губы. Нетерпеливо. Горячо…

Прорываюсь сквозь преграду. Страстно ласкаю языком ее рот, постепенно проваливаясь в дурной экстаз, ведь девчонка так мучительно нежна и отзывчива, что у меня тут же напрочь отказывают тормоза…

Нет… Даже и близко не так, как я себе представлял. Все в разы ярче, острее. Хочется тупо утонуть в ощущениях. Забыться. Захлебнуться.

Кровь кипит, ядовитой кислотой расплескиваясь по венам, а в груди, под ребрами, разгорается с новой силой то самое чувство. Незнакомое. Неизведанное. Ненужное.

Чертов пуховик мешает. Дергаю собачку вниз и расстегиваю молнию, отчаянно желая быть ближе.

Вздрагивает и рвано выдыхает, когда замерзшие, ледяные пальцы ныряют под вязаный свитер и настойчиво оглаживают плоский живот, поднимаясь по ребрам выше.

— Даша…

Она сейчас такая красивая…

Припадаю губами к ее шее, оставляя грубые поцелуи на прозрачной, бледной коже.

Жадно слушаю каждый звук, который она издает. Запоминаю каждый непроизвольный жест. Впитываю в себя ее трепет, от которого тело ноет невыносимо.

Хочу…

— Я… тебя люблю, — тихий шепот безжалостно портит всю прелесть момента.

Это ее признание, сказанное, разумеется, в полном бреду, как ушат ледяной воды. Отрезвляет. Вынуждает остановиться. Напрячься. В растерянности замереть.

Я слишком давно не слышал этих слов. Поэтому зацепило. Только и всего…

— Нам пора возвращаться. Уже светает.

Стиснув девчонку до хруста в косточках, вдыхаю аромат волос, наполняя им легкие.

— Жаль, что пора… — обнимает меня за шею и целует.

Сама. Осторожно, несмело.

Так и не решившись больше взглянуть в ее глаза, отступаю назад и жду, когда приведет себя в порядок.

Пока спускаемся с крыши, молчим. Девчонка явно смущена, а что со мной творится — вообще непонятно.

Когда уже внизу, ожидая такси, открываю сообщение от Беркутова, которое проигнорировал ранее, становится еще более гадко.