Когда мне принесли чай, я с неудовольствием заметила, что сделала гораздо меньше, чем могла бы за это время – мысли все-таки отвлекали.

Атис уже несколько месяцев совсем ко мне не прикасается. Если точнее, три. Три месяца. Ждет, что ко мне придет святой дух и сделает за него всю работу? Я уже намекала пару раз, но намеки он не замечает. Значит, пришло время поговорить откровенно. Я устало вздохнула. Последнее время муж раздражителен, но одновременно и мягок. Мягок от того, что раздражителен. Готов сорваться от любого слова, но когда видит, что обижает меня, тут же смягчается и просит прощения. Мне гораздо проще, когда он спокоен и собран, но и в таком состоянии я тоже знаю, как с ним общаться. Главное, как можно быстрее заплакать.

Он растеряется, и я уж найду, как надавить, чтобы он снова не соскочил с разговора! Мне это не нравится. Наследник все-таки в первую очередь нужен ему, но навязчивой и строгой опять буду я.

Ну а раз я все равно в ближайшее время выведу его из себя, так может и не жалеть дров? Поддать еще? Поговорить о том, что висит в воздухе?

Я запретила Тее появляться у нас дома. Дружба дружбой, но ее визиты в мое отсутствие ни к чему хорошему не приведут. В том числе и для ее репутации. Хотя, пожалуй, основной причиной было все-таки… мне было слегка стыдно за это, но я становилась подозрительной. Слишком часто я слышала намеки в эту сторону в обществе. Конечно, я все это пресекала, остужая слишком наглых, но, как и Атис, я на самом деле тоже становилась раздражительной. Потому что… конечно, я знаю, что они не сделают ничего предосудительного, но неужели обязательно своим поведением ставить меня в такое положение? И ждать, когда я скажу прямо? Когда я опять отыграю роль злого родителя?

Сестра за этот разговор на меня не обиделась – она все поняла правильно. Она даже сказала, что жалеет, что отказалась съездить с родителями на юга, с которых они вернулись всего пару дней назад. И что тоже не против какой-нибудь небольшой поездки, чтобы от всего отвлечься. Если бы она действительно хотя бы на пару месяцев уехала в какой-нибудь хороший курорт, например, в горах… Это было бы идеально. Сейчас сезон, и у нее будет много возможностей завести новые знакомства. Отдохнуть и поправить здоровье – в последнее время она грустит и плохо ест, как мне передали. А еще это хорошая возможность не видеться с Атисом.

Вообще, Тея слишком много времени проводит в семье, либо в узком кругу старых знакомых. Она не любит большие скопления людей, и оттого мало общается с новыми людьми. Возможно, стоит почаще выводить ее в свет, ведь ей уже девятнадцать? Хоть родители и не хотят торопиться с ее замужеством, но хотя бы познакомить ее с достойными молодыми людьми точно стоит… Ну много ли приятных мужчин, кроме Атиса, она знает?

Я говорила об этом с отцом еще полгода назад, и он со мной согласился, поводил Тею по балам, званным ужинам, она даже сходила на несколько свиданий… Но как-то быстро все это прекратилось, и она снова засела дома. Мне было не до того, потому я пустила на время все на самотек, и, честно говоря, мне и сейчас было не до того. Но не вечно же делать вид, что не замечаю их взглядов? Пора все решить и поставить в этой истории жирную точку.

Атис мой муж. Он давал мне клятвы. Это уже не переиграть, так что нужно смотреть в будущее.

– Тида, милая, тебе еще письмо из дома, – улыбнулась мне самая старая служанка поместья, и положила конверт на поднос рядом с чаем, продолжая тихонечко бормотать, – Отдохни хоть полчасика! Я вот герцогу тоже всегда говорила, а он не слушал, старый дурак, вот и сдал раньше времени, да? А я ему говорила… «Миленький, ну глазки же устанут все перед бумажками сидеть, ослабнут и послепнут»… Ну, старый дурак! Не слушал. И ты совсем меня не слушаешь, большая уже…

– Я слушаю, – не удержалась от улыбки я, – Вот я планировала пятнадцать минуток, а отдохну целых тридцать, как тебе?

Она тихонько захихикала. Старый герцог ворчал вот точно так же на нее, как она – на него. Что он ей говорит, что она уже не в том возрасте, чтобы самой по дому бегать, что есть целая куча молоденьких служанок, которыми она сидя в креслице может вертеть, как хочет. А она не слушает!

Я разрезала конверт, вытаскивая письмо. Улыбка, продолжающая блуждать по лицу, застыла, стоило пробежаться глазами по словам. Это ведь не может быть то, о чем я думаю?..

От рук резко отлила кровь, а виски заныли.

– Милая, все в порядке?

Я закивала.

– Да, да… Мне нужно увидеть Атиса. Где он?

Я почти бегу через коридоры, едва разбирая дорогу. Мне очень нужно услышать от него, что это не то, о чем я подумала. Я даже хочу увидеть в его глазах обиду, хочу, чтобы он оскорбился даже мыслью, что такое возможно.

– Тида? – он оторвался от бумаг, удивленно меня оглядывая, – С тобой все в порядке? Ты…

– Ты прикасался к моей сестре? – сипло выдавила из себя я, закрывая дверь, – Ты… ты с ней спал?

Он замер. Смотрел мне в глаза, не шевелясь. Пойманный. Меня затошнило.

– Тида…

– Понятно, – кивнула я, вскидывая ладонь, чтобы он замолчал, – Понятно… – в зажмурилась, потирая лоб и пытаясь понять, что нужно делать дальше, – Мне нужно съездить домой. А ты пока ничего не говори. Ничего не делай. Я скоро вернусь, и мы все обсудим.

Я уже не слышала его окриков. Только приказывала подготовить мне карету, чтобы скорее добраться до дома родителей. В руке я сжимала письмо, где отец просил скорее приехать. Потому что Тея беременна. И отказывается говорить, от кого. Отказывается говорить, есть – только плачет, запершись в комнате. Как будто и так непонятно, от кого!

Я ничего не чувствовала, кроме какого-то онемения и четкого осознания, что есть проблема и ее срочно надо решать. Это почти успокаивало, что от меня родители ждали какого-то решения.

Я не стала говорить Атису пока, потому что откуда-то точно знала, что он заторопиться к ней, наплевав на все. На меня, на обстоятельства… Потому что ей он сейчас нужен. И от этого тоже тошнило.

В доме висит непривычно-мрачная атмосфера. Все примолкло, но все нервно шепталось по углам, отовсюду смотрели удивленные, не понимающие, что происходит, глаза. Ребенок – это радость, это счастье. Должен бы быть. А в итоге все просто не знают, что делать, и со страхом представляют, что же будет дальше.

Из ее комнаты раздаются приглушенные всхлипы. Я постучала.

– Тея, это я. Откроешь? – всхлипы замерли, но открывать мне и не собирались, так что я надавила на ее стыд, – Неужто даже меня прогонишь?

Через полминуты дверь все-таки приоткрылась. Она на меня не смотрела. Она смотрела своими заплаканными глазами только в пол. Я поймала себя на диком, гадком желании: мне хотелось ее ударить. Размахнуться и влепить ей пощечину. Накричать, обвинить во всех грехах, бросить в таком положении и посмотреть – как она сама со всем справится?

Вместо этого из горла почему-то вырвалось усталое.

– Не ходи босиком.

Я взяла со спинки стула шаль и накинула ей на плечи. Усадила на кровать и сама села рядом. Она продолжала всхлипывать.

– Ты м-меня ненавидишь?

У меня почему-то резко зачесалось бедро. Я поскребла, но через юбки нормально почесать не получалось. И легкое раздражение от этого было единственной эмоцией, которую я сейчас испытываю.

– Перестань морить себя голодом, – устало вздохнула я, продолжая попытки почесать ногу через одежду, – Это так по-детски. Это просто попытка перевернуть ситуацию так, чтобы тебя все пожалели.

– Я не…

– Ты хочешь, чтобы твой ребенок не дожил даже до рождения? – уточнила я.

Тея наконец подняла на меня глаза. Испуганные, огромные глаза. И замотала головой.

– Тогда кушай хорошо. И не ходи босиком. И не позволяй себе раскисать. Смотри, как солнышко сегодня выглянуло, – кивнула я на окно, – Могла бы погулять, подышать воздухом…