А под ее рассказы, наконец я приняла мысль, что действительно совсем скоро окажусь с Той Стороны границы, своими глазами увижу абсолютно другой мир. Это и само по себе вызывало почти детский восторг и такой же ужас, а уж при мысли о том, насколько я там смогу задержаться, отдыхая от семьи и светского общества, по крайней мере того, которое на мой счет уже все решило… Во мне робко начала проклевываться надежда на приятно проведенное время, полноценный отпуск после неудачного брака и кое-какой – от необходимости постоянно от кого-то прятаться.

К концу вечера с девушками мы уже были на ты и обещали обязательно встретиться еще перед отъездом. Приятно было пообщаться в таком простом формате, но все же я продолжала напоминать себе, что передо мной не подружки-соседки, а девушки королевской крови, и как бы доброжелательно они себя ни вели, забывать об этом не стоило.

Господин Арион испытывал странную, почти забытую смесь раздражения и любопытства. Такое бывает, когда ты сталкиваешься с чем-то, что ставит тебя в тупик. С чем-то, что не вписывается в твое представление о мире, противоречит ему. Все непонятное вызывает раздражение – это хочется отрицать, хочется подобрать понятное, не противоречащее твоим убеждениям объяснения. Вызывает желание придираться к мелочам, насмехаться и язвить.

И вместе с тем внутри щекочуще бурлит пытливый интерес, предвкушение от возможности узнать что-то новое.

Мужчине не было стыдно за подслушанный разговор. Какая разница, если любопытно? Не было стыдно и за провокацию в сторону мисс Лилье. Почему бы и нет, раз на эмоциях люди более откровенны? И все же эти пылкие чувства, это отчаянное желание завоевать одного-единственного человека, готовность ради этого пойти по головам почему-то никак не стыковались с представлением господина Ариона об этой женщине.

И это цепляло. Она показалась ему пусть немного наивно-идеалистичной, но все же в большей степени холодно-рассудительной. Неужели даже такого человека может затянуть в водоворот чувств, ослепить собственнические чувства к одному-единственному мужчине?

Это казалось таким глупым и оттого раздражало! Зачем она позволила этой глупости овладеть своей жизнью? И все же назревал вопрос, назревал, если говорить честно, уже давно. Когда-то он задавался этим вопросам с неприятием, почти ненавистью, и в конце концов просто списал подобные порывы на глупый стереотип и ограниченность ума и – успокоился. Но раз за разом на его глазах даже отнюдь не глупые существа попадались в эту ловушку, летели точно мотыльки на огонь.

И только он один смотрел на все это с удивлением и все никак не мог взять в толк – что такого хорошего в этом слепящем свете, в этом обжигающем тепле?

В чем прелесть этой одержимости одним-единственным существом, ведь не одна, так другая тебе все равно ответит, а если повезет – вообще обе. Так какой смысл концентрировать все силы на ком-то одном? В этом нет ни практического смысла для себя, ни пользы для общества в целом – только коллекция слезливых баллад и претенциозных театральных постановок полнилась.

И мисс Лилье со своим «любовь стоит чьих угодно жертв» стала, кажется, последней каплей. У мужчины почему-то не получалось закрыть для себя этот вопрос так же легко, как в юности. В голове то и дело возникали споры и его мысленный оппонент, почему-то голосом мисс Метиды Лилье раз за разом утверждал, что он, Арион, чего-то в этой жизни не понимает.

Романтическая любовь. Та самая, про которую каждый, попавший в эту ловушку, говорит, что она – одна-единственная. На всю жизнь, а может быть даже на века. Это было даже интересней, чем механизм самоходных карет.

Кажется, господин Арион уже почти мечтал влюбиться. Но для начала, нужно разобраться в механизме. И раз уж мисс Лилье в этом разбирается, то почему бы к ней и не поприставать с вопросами?

Тем более, что она и разбудила этот интерес.

Но перед этим надо как-то извиниться за то, что он тогда неожиданно не пришел. Технически, о встрече они и не договаривались и он ничего не обещал, но это подразумевалось, так что просто не приходить было, пожалуй, не очень красиво.

Ждала час на жаре? За это было и правда стыдно, но ведь ни одна женщина в его доме не стала бы ждать больше пяти минут. Не пришел вовремя? Сам виноват. Кусай теперь локти, ногти и другие части тела в гордом одиночестве! Арион не удержался от улыбки, вспомнив о доме. Ну ничего, скоро уже увидятся. А на жалование за участие в первой дипмиссии на человеческие земли устроят большой праздник, как они и хотели…

И все же, что теперь можно сделать, чтобы вновь завоевать расположение мисс Метиды? Интерес к нему в ней и так был, это совершенно очевидно, и это, безусловно, упрощало задачу. Но для таких девушек интерес – это отнюдь не аргумент быть снисходительней.

Так что бы такое придумать?..

За окном уже сгустилась темная августовская ночь. Из приоткрытого окна задувала уже совсем не летняя прохлада, но мне было приятен этот холод. Я сидела в пятачке теплого света над бумагой и страдала над письмом сестре.

Писать его вообще не хотелось, но я знала, что так будет правильней. Понравится ли ей или нет содержание, но она все-таки получит от меня какой-то ответ и, думаю, хоть отчасти, но ее это успокоит.

«Дорогая сестра,

Любые морально-этические нормы начинаются с ответственности за их нарушения…»

Я скомкала лист и кинула его подальше. Нет уж, снисходительное морализаторство – отнюдь не то, что нужно!

– Попробуем держать дистанцию, – вздохнула я и вновь взялась за перо.

«Уважаемая миссис Нельме!

Спешу сообщить, что наконец вы сможете избавить меня от своего общества, не прилагая никаких усилий»

– Вау, – поразилась я тому, сколько во мне желчи, – А в конце спросить о здоровье бедного недоношенного племянника?

Мысль была приятной, но я себя одернула. Моя цель отнюдь не в том, чтобы задеть. На это у меня будет еще целая жизнь, когда мы все немного отойдем и схлынут эмоции! А пока нужно решить проблему. Извиниться за несдержанность и предостеречь от дальнейших домогательств в мою сторону, объяснив последствия.

«…Как ты успела заметить, мое терпение уже исчерпано, и ждать от меня чего-то хорошего не стоит. Не стоит ждать и понимания, даже если ты к нему привыкла настолько, что что-то отличное вызывает в тебе протест. Во мне тоже много протестов, и ты не хочешь их слышать, тем более публично…»

– Все не то, – покачала головой я.

Я переписывала, перечитывала, но нужные слова никак не находились. Мне слишком хотелось уязвить, и ничуть не меньше – пожалеть. Быть сдержанной даже в письме отчего-то не получалось.

Конечно, впереди у меня еще целая ночь, чтобы выдавить из себя что-то приличное. Спать не хотелось от слова совсем, давить из себя извинения – тем более. А чего хотелось, понять было сложно.

Неожиданно в приоткрытое окно залетел вместе с ночным ветерком желто-оранжевый огонек. Сначала я было подумала, что это светлячок, но нет – просто огонек. Он закружил перед моим лицом, привлекая внимание, а за ним второй, третий… Я боялась шелохнуться и не понимая, что происходит, и стараясь не спугнуть это чудо.

За окном они кружили тихонько роем, не разлетаясь слишком далеко. Стоило мне присмотреться, сердце пропустило удар. Мягкий свет, рассеивая темноту у зарослей сада во дворе, очерчивали звериную фигуру. Грива влажно блестела под огоньками, а глаза, сверкая изумрудами, смотрели прямо в мои окна.

Я торопливо распахнула окно и высунулась, не обращая внимания на свой растрепанный вид, распущенные волосы.

– А подглядывать нехорошо! – тихонько проговорила я, усмехаясь.

Конь даже не шевельнулся.

– Вы вторглись в чужие владения. Ничего не хотите мне сказать?

Огоньки игриво кружили у моего лица, но тишину ночи тревожил только мой голос, только мое дыхание и скрип створок окна.