Я ничье мнение знать не хотела. Я, как и Галатея, очень хотела подышать.
Да, я не хотела видеть Тею и Атиса. Я не собиралась никого прощать, не собиралась идти на уступки, не собиралась быть милой и входить в чье-то положение. Не собиралась принципиально.
Но я и вовсе не собиралась никому бить по-больному. Мне не доставлял никакого удовольствия вид раздавленной сестры. Я не испытывала удовольствия и от того, что Атис не нашелся, что мне ответить, что, пусть на мгновение, но ему точно стало стыдно за свою резкость в мою сторону. Мне не доставил никакой радости его последний взгляд перед тем, как он выбежал за женой.
« – Клянусь, я счастливее не был, чем в тот миг, когда любимая подарила мне сына…
– Не клянитесь так мимоходом, мистер Нельме, – перебила его я, – Хотя бы когда говорите о своем ребенке. А то ведь мы все знаем, что клятвам, прозвучавшим из-за обстоятельств, грош цена»
Атис дернулся, как от пощечины, и, видит бог, она была заслуженной. Он и сам это понял. Скомкано попросил прощение, прежде чем уйти.
Это могло бы быть приятно, будь они оба мне чужими, не знай я их хорошие стороны. Если бы я не знала, что Атис злится на меня не потому, что от природы у него ни капли совести, а потому, что совесть у него как раз есть. И она его съедает, не дает покоя. И в попытке ее приглушить он ищет себе оправдания, пытается перевести стрелки.
Что то же происходит с Теей. Их способы облегчить муки совести малодушны, а порой жестоки. И я им помогать не собираюсь. Напомогалась уже. Но это вовсе не значит, что мне приятно видеть их страдания. Не значит, что я желаю им быть несчастными.
И все же во мне росло и копилось раздражение, которое уже не хватало сил сдерживать. Я жалела о том, что сказала, но будь у меня возможность отмотать время назад, не думаю, что наскребла бы в себе сил поступить иначе. Да и не хотелось. Даже не смотря на то, что результат меня вовсе не радовал. Потому что да, как и сказала миссис Випер – жалкое зрелище.
Это чертовски жалкое зрелище, когда в своем желании быть хорошей для всех делаешь вид, что не замечаешь, как о тебя вытирают ноги. Уж кому как не мне это знать.
Я вдруг поймала внимательный взгляд господина Ариона. Под этим взглядом, холодным, но внимательным, меня охватила дурацкая тревога, будто он сейчас заглянет в мои мысли. Будто я вся, взъерошенная, запутавшаяся и слабая даже в собственной голове перед ним как на ладони.
Я почти отвела взгляд, а потом вдруг вспомнила, как он не пришел. Не пришел и даже не объяснился. Просто взял и не пришел, хотя я его ждала. Может он мне и ничего не должен был, может мы и знакомы недолго, но обида в душе взвилась с новой силой, смешалась со всеми остальными обидами и направила жало прямо на него.
Что, жеребец бесстыжий, переломился бы, если бы хоть предупредил, что не придет?! А вообще-то мог бы и прийти! Я ждала…
– И что, лелеять теперь в себе мерзкий характер? – так же тихо уточнила я, именно этим и занимаясь.
– Ну мы же обе стрелянные, дорогуша! – хохотнула миссис Випер, – Так что да – еще как лелеять. Вы и сами это в глубине души понимаете, просто признавать не хотите, чтобы не дай бог слухи о вашей натуре не превратились в правду. Но сердце нужно держать закрытым, а от тех, кто ближе всего – особенно.
– Мне вас жаль, если вы так живете, – вполне искренне поделилась я.
Женщина мило улыбнулась, ничуть не задетая словами.
– Да? А мне вот вас жалко. Почти искренне. Это ж надо так бездарно упустить свое, спасовав перед собственной сестрой. Вроде неглупая девочка, а сколько-нибудь достойного боя даже не дала… Так что лелейте. Лелейте в себе мерзкий характер. Может хоть что-то в вашей жизни получше станет. Не ценят люди доброту. Зато уж как ценят то, что недоступно – вы бы знали! А хотя, – она не удержалась от многозначительной улыбки, – Вы же знаете!
Надо подышать. Надо скорее подышать свежим воздухом. Подальше от любимой родни, светских гадюк и заморских коней. У входа в гостиную, к сожалению стоял господин Арион, к которому я боялась подойти, потому что его внимательный взгляд, который он даже не подумал отвести, пугал и бесил настолько, что хотелось выцарапать ему глаза. А я сегодня плохо себя контролирую.
Но отсюда, к счастью, был еще один выход на крытую застекленную веранду.
К сожалению, она была длинной и соединяла почти все крыло, а значит выйти на нее можно было из разных комнат. Но самое ужасное – она была уже занята теми, у кого день сегодня тоже не задался. Моими стараниями и не задался.
Неужто мне суждено стать рецидивисткой?
В первый момент никто не смог выдавить из себя и слова, не мог даже пошевелиться, чтобы выйти. Все замерли и всё замерло. В другой день Атис бы встал перед женой, окинул меня предостерегающим взглядом, с моей голове даже почему-то нарисовалась дурацкая картина из одной театральной постановки, где принц подхватывает принцессу на руки и гордо уносит от всех бед под торжественный аккомпанемент напевая о любви.
Из горла вырвался смешок, и они оба вскинули на меня затравленный взгляд. Да, сегодня торжественно не получится. Одно дело ныть о том, как я не давала ему развод, а другое – сказать гадость мне в лицо. Ему было стыдно, но он и не хотел передо мной извиняться, если я не извинюсь перед Теей. Извиниться стоило нам обоим, но я точно знала, что делать это никто не будет.
Тея вдруг вздохнула, будто на что-то решаясь и заглянула мне прямо в глаза.
– Ты можешь уделить мне пять минуток? Пожалуйста.
– Тея, это… – начал было Атис.
– Мне нужно. Пожалуйста. Оставь нас? Ненадолго.
Она ободряюще ему улыбнулась. Атис замешкался, не решаясь, перевел на меня взгляд. Хотел, чтобы я пообещала, что не буду кусаться? Зубы тут же зачесались.
– Я рядом, – зачем-то уточнил он.
Он зашел за дальнюю дверь, впрочем не закрывая ее.
Я молчала. Возвращаться в зал не хотелось, оставаться тут – тоже. Я задержала взгляд на мотыльке, случайно залетевшем на веранду и теперь бесполезно бьющимся всем своим существом в стекло в попытке выбраться наружу. Сделаем вид, что я здесь для наблюдения за дикой природой, а кто там на фоне жужжит – это уж не мое дело. Я-то своего согласия на разговор не давала.
– Метида… – начала наконец она, – Я знаю, что виновата. Что заслужила все, что ты мне скажешь. Я ужасный человек, я…
Вот же дурной мотылек, ну здесь же стекло! Нет же, бьется и бьется. Глупенькая тварь… Зато какие крылышки красивые!
– …мне никогда не искупить свой грех, я ведь и так знаю, но, Тида…
Интересно, возможно ли, что закуски были испорчены? Конечно, ожидать такого странно, раз уж Ее Высочество собиралась сегодня посетить этот дом, все должно быть на высшем уровне… но ведь всякое возможно? А то иначе отчего меня так тошнит. Палец будто сам собой раздраженно стучал по подоконнику, отсчитывая секунды до момента, когда моя голова вхорвется от потока ненужной мне информации.
– …ведь ты сама говорила, что не любишь его как мужчину и я…
– А если я скажу, что я люблю его именно как мужчину? Если я скажу, что соврала, чтобы тебе легче было высказаться? Что тогда?
Я не удержалась и посмотрела на нее. Что-то темное сидело внутри и требовало сделать ей больно, даже если я потом сто раз пожалею. В конце концов сколько раз я должна объяснить, что не хочу разговаривать, прежде чем до нее дойдет, что мне разговоры вовсе не нужны? Что они нужны ей? А во мне от них только копится и копится «мерзкий характер», который уже начинает срываться с поводка.
Мне это не нравилось. Мне это совсем не нравилось, и я бы предпочла пережить это и взять под контроль подальше от тех, кто меня провоцирует раз за разом всем своим существом. Что мне для этого нужно сделать? Разучиться разговаривать? Оглохнуть и ослепнуть? Сбежать в лес и жить в пещере, как какая-нибудь дикарка?!
– Что тогда, Галатея? Если я тебе скажу, что я люблю его, что я мечтала с детства о мгновении, когда стану его женой, что я больше всего хотела растить его детей? – я усмехнулась, – Это и есть твое оправдание? Что в момент, когда я спрашивала тебя о чувствах, я сделала все, чтобы тебе не страшно было мне открыться? Ты этим себя оправдываешь, нежась в его объятиях? Тогда мой ответ тебя не успокоит.
