Увести наследного принца в безопасное место оказалось делом непростым. Несмотря на защиту, полностью остаться без внимания разъяренной толпы у Шуна не получилось. Его долго носили по улицам и закидывали помоями, а потом потащили к воротам. К тому времени, как принца выкинули за пределы Столицы, Роско уже разобрался с наемниками, поджидавшими снаружи. В основном, это были провинциальные бойцы, которым заплатила столичная знать, сделавшая на принца самую крупную ставку.

Оставалось лишь договориться с воронами, чтобы те следовали за принцем по пятам и докладывали о любых происшествиях. Да рассчитать ему путь полегче. На все это ушел остаток дня, и во дворец Роско вернулся только ближе к полуночи.

Первым же делом он отправился в покои Стального Пса. В дверь не постучался, ведь вариантов было всего два: или Лиам ждет его, а значит комната не заперта, или защитные заклинания не сработали. А мертвецам этикет ни к чему. Хотя, во второй вариант Роско не поверил бы ни на секунду, и дело было даже не в его заклинательских способностях. А в том, что Лиам был крайне упертой сволочью, которая отказывалась умирать аж целых четыре раза. И это — если говорить лишь о тех случаях, которые Роско засвидетельствовал лично.

Все окна были открыты настежь, с улицы доносились музыка и пьяные крики. В небо летели бесчисленные волшебные фонари, их отсветы красиво играли переливами на развевающихся палантинах. Темный силуэт затерялся в море полупрозрачной ткани, и Роско не сразу разглядел сгорбленную фигуру первого советника. А вот четыре трупа на полу он заметил, как только вошел. Интересно, Пес убил их уже после того, как получил удар?

Лиам сидел за столом, рассеянно смотря в его заваленную документами поверхность. Рядом с кипами бумаг стояло три пустых бутылки из-под вина.

— Смотрю, на одной мы не остановились, — сказал Роско, подходя. — Выглядишь ужасно, если честно.

— Ага… — ответил Пес. У него была снесена практически вся правая сторона. Черные нити каркаса оплетали ту часть пространства, которая недавно была занята плотью, игровое тело медленно восстанавливалось. Заклинание Роско перевело удар на тело, а оно регенерировало куда быстрее разума. — Решил в кои-то веки отпраздновать состязания.

Сквозь каркас были видны обломленные зубы, на месте правого глаза темнел провал. Выглядело это действительно жутко.

— Ганнер сказал, что Шуна пока не нашли. Твоя работа? — спросил Лиам, заглянув целым глазом в горлышко пустой бутылки.

— Он под присмотром, не переживай.

— И что же тебе нужно?

— Просто хотел, чтобы ты не порол горячку, — признался Роско, снова устраиваясь на краешке стола, лицом к Стальному Псу.

— Горячку… — хмыкнул тот. — Я ведь помню, как создавал его. Не в моих привычках задавать подобные вопросы, но… что происходит?

— Тебя переиграл более умный игрок, — весело хохотнул Роско. — Ты сам.

— Значит, я действительно решился на перенос точки контроля? Это же самоубийство…

— Ну, ты как всегда пафосно заявил, что справишься.

— Так все же… я пешка. — Лиам глотнул из бутылки остатки и бросил ее через плечо. Стекло весело звенькнуло, но не разбилось. Целехонькая бутылка покатилась куда-то под палантины.

— Ты не пешка, — вздохнул Роско. — Ты тщеславный, самодовольный, самонадеянный ублюдок, который уверен, что никто не сделает эту работу лучше него.

— Я давно преодолел тщеславие, — фыркнул Лиам, отмахнувшись черным каркасом руки.

— Разве? Тогда давай заключим пари. — Роско оживился. — Наш драгоценный Миро все равно проваляется в кровати как минимум неделю. Отложи планы на год. Отпусти Шуна восвояси, пусть переварит свое тотальное поражение, почувствует, каково быть слабаком и неудачником. И посмотри, что вернет его обратно.

— А как же операция?

— Переиграем. Вместо слияния с Шуном ты получишь отличную марионетку, за которой я прослежу лично…

— Тебе лишь бы поконтролировать меня, да? — вставил Лиам, но спорить не стал. И Роско продолжил:

— Сорвем все маски через год, Новаку кого-нибудь отпишем в качестве жертвы, чтобы дотянул. А Миро… думаю, он сам вызовется в помощники наследному принцу. Разве это не дополнительный плюс?

Лиам задумчиво нахмурил целую бровь. Лицо потихоньку восстанавливалось, на месте второго глаза разгоралось серебристое свечение.

— Как проведем его в Цитадель? Если не сейчас, то момент будет упущен.

— Устроим сброс.

— И в чем же смысл? Что нам даст такая проволочка? — Лиам выгнул бровь. — Кроме того, что потешит твое самолюбие?

— Подумай сам.

— Регентам это не понравится…

— Регентов я беру на себя. Все равно все гневные письма они почему-то шлют именно мне. — Роско чуть склонился вперед. — Ну же! Подумай.

— Дополнительно ослабим опоры роя, чтобы потом легче было их выбить? Хм… А Дмаан? Он не протянет еще год.

— К черту Дмаана! Он не играет особой роли при переходе. Кааль справится и без него. А у тебя появится время, чтобы препарировать еще парочку дублей. Здесь, в Игре. Мы вышибли только сильнейших, а можем всех, не так ли? И наш дражайший Миро останется в полном одиночестве. А значит…

— Значит, мы получим крайне нестабильные сегменты, состоящие только из людей. И самым нестабильным окажется мой, потому что он самый большой.

— Но ты же справишься с этим? Ты же…

— Да, я понял, — перебил Лиам. Каркас его тела практически заполнился плотью, серебристые волосы заструились с правой стороны. Лиам покусал нижнюю губу, вздохнул и снова посмотрел за окно. — Твое предложение довольно выгодное. Начинаю сомневаться, что оно действительно исходит от тебя. Хорошо. Пари так пари. Что поставишь на кон?

— Давай как всегда, — широко улыбнулся Роско, глаза его полыхнули азартом. — Одно отсроченное желание.

— Но если я узнаю, что это твоя очередная уловка… — Лиам недобро стрельнул глазами, — я перестану с тобой говорить.

Область стагнации походила на утробу. Непрерывное ощущение связи с чем-то высшим, бесконечно далеким от тебя, непознаваемым до поры, до времени, но таким родным. Тепло, защищенность, забота. И, конечно же, размеренная пульсация, словно рядом и правда бьется исполинское сердце. Лиаму было, с чем сравнивать, потому что время, проведенное в утробе своей матери, он помнил до мельчайших подробностей.

Болезненный момент рождения он тоже помнил, однако выход из стагнации был совершенно на него не похож. Скорее, он напоминал люциферовское падение с божественных небес. Войд исторгался из абсолютного изобилия, ангельские голоса затихали вдали, формы беднели, разнообразие просачивалось сквозь дыры, оставляя лишь решетку материального мира. А восприятие стягивалось к скудному спектру, доступному для человеческих глаз.

Контролирующая точка осознанности привязала выход Лиама к конкретным координатам пространства, изобилие области стагнации потекло вслед за его вниманием, начало творить материальное тело. Параллельно создавался и Ланафей, плелся вокруг войда привычной обстановкой межзвездного корабля. Сначала, конечно же, из небытия появился его двигатель, который работал по принципу нулевой сверки-развертки и представлял из себя волновую структуру низшего порядка, а не материальный объект. Потом наметились распределяющие энергетические узлы. И лишь после этого покатые серебристые стенки отгородили Лиама от холодного космоса, а система жизнеобеспечения закачала в рубку стандартную порцию воздуха.

Картинка сузилась до ста семидесяти градусов, позволяя рассмотреть лишь небольшой участок впереди. Двумерное зрение было крайне неудобным, и Лиаму каждый раз приходилось несколько секунд привыкать к нему, зато у тела имелся несомненный плюс — можно было в любой момент закрыть глаза и оказаться в полной темноте и одиночестве. Удивительное ощущение, непостижимое для сущностей высшего порядка.

Прежде, чем запустить процессы жизнедеятельности организма, Лиам мягко оттолкнулся от пола, подлетел к стенке, сделал ее прозрачной на уровне глаз и посмотрел на мерцающее скопление газа, на фоне которого выделялась тонкая объемная сеть. Его спектр восприятия был богаче, чем у обычного человека, и позволял видеть некоторые скрытые элементы. Например, подвижную структуру вселенского узора, что пронизывала все уголки материального мира. Поднимаясь на высшие порядки, эта структура грубела, превращалась в жесткий каркас, на который могли воздействовать лишь сущности, давно вылупившиеся из области стагнации в какой-то другой, совершенно непостижимый мир.