— Про… пройти? — от удивления Шун начал заикаться. — По… постойте, вы что-то путаете, точно путаете. Я завалил этот тест.

— Вы просто ничего не написали. Но ничего и не надо было писать.

— Так это правда? Слой с эмоциями не прогрузили? Я видел это дело…

— Да, его не прогрузили. И да, файлы в Сети были сфабрикованы. Так мы проверили, кто жульничает, а кто реально работает. Но сам тест состоял в другом.

— То ощущение… — догадался Шун. — Я что-то почувствовал, вы об этом?

— Абсолютно верно. Вас никогда не удивляло, что ваш довольно высокий психо-уровень диссонирует с низкими тестовыми баллами? Вы действительно можете видеть эмоции, но только верхние их слои. И для эмпат-криминалиста этого маловато. Однако. — Он повесил в воздухе многозначительную паузу. — У вас есть очень редкая способность — вы чувствуете скрытые виртуальные пространства. Таких, как вы, очень мало.

— Ого, — вскинул брови Шун. — Я… ну… никогда не слышал о подобном.

— Работа таких сотрудников держится в строжайшем секрете. Потому и не слышали. Кстати, о нашем сегодняшнем разговоре тоже попрошу не распространяться. Это очень важно.

— Конечно.

Асвальд еще немного помолчал, а потом сделал то, что Шун ожидал от него, пожалуй, меньше всего, — он громко свистнул. Дверь, ведущая в кабинет ректора, тут же открылась, и в проеме показался высокий молодой человек с красивым лицом. Больше всего бросалась в глаза яркая родинка на его левой скуле.

Молодой человек скрестил руки на груди и тихо спросил:

— Ну как?

— Да, — ответил Асвальд. — Да, думаю, он нам подходит.

Яркое полуденное солнце слепило глаза, и Шуну приходилось щуриться, чтобы рассмотреть бесконечные, уходящие ввысь трибуны, забитые до отказа. Разноцветное человеческое море дыбилось волной, ревело и было готово выплеснуться на арену, затопить участников одиночной битвы. Шун вытащил из ножен меч и вскинул его высоко над головой, с упоением слушая, как вой толпы переходит на новый уровень.

Потом картинка пошатнулась, размазалась, унося его с собой в зыбкое ничто. Шун растерянно огляделся, крикнул "Эй!" Вскрик отразился от сероватого марева, заметался вокруг, окончательно дезориентируя. Туман впереди сгустился, принимая очертания монстра, а меч в руке неожиданно налился весом, да так, что Шун не смог удержать его, уронил под ноги. Холодная волна прокатилась по его спине, липкая и неприятная. Монстр прыгнул навстречу, но вместо жуткой рожи над Шуном нависло лицо Стального Пса. До боли знакомым жестом Пес схватил его за шею пониже затылка, вцепился пальцами. Шун закричал, громко и истошно. Мелкие крылатые монстры подхватили его крик, завизжали вокруг, вспарывая серое марево. Он снова был в центре арены, беспомощно наблюдал, как все ближе подбираются твари, и пытался оторвать от земли бесконечно тяжелый меч. А его тонкое тело становилось все тоньше, лопалось и разлеталось серебристой взвесью…

Шун понял, что спит, потряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Картинка смазалась, и ему на миг показалось, что вот сейчас он проснется, но сновидение лишь на миг выбросило его к поверхности, а потом снова затянуло на глубину. Теперь Шун степенно ехал на черном коне под дворцовой аркой, толпа впереди ликовала; и не было еще ни битвы, ни фееричного проигрыша, лишь его громкое заявление об одиночном выступлении. Он верхом приближался к основному зданию дворца вместе с такими же представителями чистых кровей, благосклонно принимал овации и одобрительные крики, иногда помахивал рукой в знак приветствия. Когда до ворот оставалось с десяток метров, Шун заметил среди толпы взволнованное лицо. Красивое девичье лицо с ямочкой на подбородке и ярко-голубыми глазами просветленной. В отличие от окружающих, волнение девушки было вызвано не радостью, а скорее страхом, и Шун невольно задержал на ней взгляд. Девушка заметила это и ловко заработала локтями, стараясь подобраться ближе, а потом что-то закричала, словно хотела предупредить…

Шун резко проснулся и уставился на предрассветное небо. Несколько секунд ошалело рассматривал тающие в синеве звезды и пытался понять, кто он и где находится. Потом подумал: "Девушка. Точно, там же была какая-то просветленная. Она хотела мне что-то сказать? Она смотрела на меня так, словно знала. Но я точно не видел ее раньше. И ведь это случилось до того, как Пес… Странно. Все это очень странно".

Он медленно сел, кутаясь в толстое одеяло, посмотрел по сторонам. Непроявленный сидел чуть поодаль, спиной к нему, и рассматривал что-то на горизонте. Срединные земли, до которых они добрались на пятый день своего путешествия, были пустынными и не изобиловали ни людьми, ни монстрами. Но по ночам даже сюда могла забрести какая-нибудь опасная тварь, поэтому на пару часов, пока Шун спал, непроявленный заступал на дежурство. Также Шуну разрешалось поспать три часа днем, остальное время его обучали поиску пищи и лечебных растений и разным техникам, которые могли восстановить его тонкое тело.

— Миро, — тихо позвал Шун.

— Поспи еще, — ответил тот, не оборачиваясь. — У тебя есть полчаса.

— Я уже не усну.

— Тебе нужны силы, сегодня мы пойдем на кладбище. — Миро поднялся, еще несколько секунд смотрел на горизонт, а потом подошел и присел рядом. — Так что отдыхай, пока есть возможность.

— Зачем нам на кладбище?

— Твое тонкое тело выглядит уже вполне сносно. Мертвяки укрепят его и заполнят начальной силой.

— Думаете, я готов?

— Вполне.

Шун задумчиво покивал, поднялся и вытащил из пространственного кармана меч, покрутил его, рассматривая диковинный рисунок. Утреннее зарево отражалось от кроваво красного Сателлита, который в это время суток больше походил на вырванное из груди сердце, гуляло сполохами по стальной поверхности оружия. Шун купил его на деньги Анхеля. Поначалу он хотел вернуться в город и отдать их, но Миро настоял на том, что монеты им понадобятся, а свой долг с процентами он может вернуть и позже, когда поднакопит опыта и силы. Меч был выкован зургами из настоящего металла, но относился к разряду непрофессионального оружия, таким обычно пользовались новички. Раньше Шун побрезговал бы даже брать его в руки, но сейчас его не хотела слушаться даже эта дешевая игрушка. Пока тонкое тело не нальется достаточной силой, можно было даже не мечтать о собственном духовном оружии, и меч в руках Шуна никак не откликался на его намерения. Но как обычное холодное оружие он использовался без проблем, а большего при походе на мертвяков и не требовалось.

Шун с детства привык к магическим предметам. Уже в тринадцать он без проблем управлялся одновременно с десятком мечей, заставляя их летать на далекие расстояния и поражать до сотни подвижных целей одновременно. Но телосложением он пошел в хрупкую мать, а потому даже в свои двадцать четыре был невысоким и скорее жилистым, чем мускулистым. Правила ближнего боя он знал хорошо, навыки владения обычным мечом тоже имел. Вот только после потери тонкого тела оказалось, что все эти приемы малоэффективны, если ты не располагаешь достаточным количеством физической силы. За последние три дня Миро научил его новым приемам, которые скорее подходили для дворовых разборок, а не благородного боя, но и не требовали хорошей формы.

Умывшись в небольшом озерце и перекусив найденными рядом ягодами, Шун собрал свое спальное место, сунул его в пространственный карман и поспешил за уже отправившимся в путь Миро. Непроявленный никогда и никуда его не звал, ничего не объяснял, не отвечал на вопросы, если только они не касались их непосредственных дел. В пути он лишь останавливался изредка, если замечал, что его подопечный выдохся и сбавил скорость, но не говорил ни о конечном пункте их путешествия, ни о своих целях. А Шуну просто ничего больше не оставалось, как следовать за этим странным существом, да надеяться на лучшее. Ближе к вечеру ему обычно становилось скучно, ведь даже у позорного принца каждый день были какие-никакие, а собеседники, и Шун начинал рассказывать о своей придворной жизни, о том, как все учителя и воспитатели пророчили ему судьбу второго Предтечи. Потом он вспоминал о своем проигрыше на битве и замолкал. Но перед сном его снова пробивало на "поговорить", Шун долго и обстоятельно расписывал все прелести и радости жизни простого человека, рассказывал о плюсах натурального хозяйства, свободе от лишнего изыска, горячо убеждая в этом скорее себя, нежели собеседника. Непроявленный слушал его все так же молча, сохраняя бесстрастное лицо.