По-настоящему легче ему стало лишь в день похорон, в присутствии Миро. Тот не сказал ничего необычного, наделенного особым смыслом, он вообще очень мало говорил. Передал соболезнования от Асвальда и Рины, которые из-за работы не смогли прийти лично, а потом они долго сидели молча напротив могилы. Шуну почему-то казалось, что именно Миро может понять его, может принять любую спонтанную реакцию. Даже если Шун сейчас вскочит со скамейки и начнет отплясывать — он лишь подойдет, обнимет его, прижмет голову Шуна к своей груди и снова погладит большим пальцем по волосам…

— Иди-ка ты домой, — сказала Роза. — Я дам тебе освобождение.

— Я не могу, — вздохнул Шун. — Скоро контрольные годовые тесты, а я и так пропустил несколько занятий.

— Тогда прогуляйся немного, посиди в скверике, там сейчас практически никого.

— Да. Спасибо.

Выйдя из медпункта, Шун подключил Сеть и немного растерялся, когда на него обрушилась лавина новых сообщений. Он все еще не был готов общаться и отложил их на потом, пробежавшись глазами лишь по письмам от Рины и Асвальда. Все довольно официально и сухо, но все равно… приятно.

Попадавшиеся по пути кадеты пестрили статусами и запросами, яркие фразы пролетали в воздухе вслед за их головами. «У кого есть сборник по эмпат-криминалистике за третий курс первое полугодие? В долгу не останусь», «Перваши, нужны кому-то консультации? Недорого», «Познакомлюсь с симпатичным парнем для двойного совершенствования в эмпат-праве».

Шун невольно улыбнулся. В каком-то смысле, ему нравилась бурлящая жизнь академии, хотя он всегда считал себя интровертом. Было приятно находиться в полном внутреннем уединении, но при этом быть окруженным большим количеством людей. Это придавало какой-то… уют? Если Шун уйдет из академии, ему точно будет этого не хватать.

На улице его тут же окружили рекламные баннеры компаний, что заключили с академией прямой контракт на оказание услуг, а здания запестрили виртуальными рисунками кадетов, увлекающихся граффити. Мир вокруг стал богаче, ярче и информативнее.

Шун подумал о Соне, сидящей в скрытой комнате борделя, расположенного в двойной свертке. Почему он ее увидел? Что она пыталась сказать? Это было прощание? Или она все еще сидит там и ждет его? Сможет ли он еще раз попасть в ту комнату? Бред, конечно…

Но на секунду ему показалось, что стоит немного сосредоточиться — и он настроится на нужную волну, услышит музыку из второй части наушников. И на привычный мир наложится еще один — виртуальный. А потом еще один — двойной свертки. И еще один… Шун зажмурился и мотнул головой.

Он расположился за одним из столов, стоящих в сквере, кинул сумку рядом с собой на скамью и уставился невидящим взглядом в деревянную поверхность. Роза права, ему надо выплакаться. Ему надо выплеснуть застоявшиеся эмоции, чтобы полностью освободиться от них и продолжить жить дальше. Все эти годы постоянного напряжения, переживаний за сестру, надежды и отчаяния… конечно, все это не могло пройти бесследно, не могло рассосаться само. Все это продолжает бродить где-то внутри, отравляя его. Шун устало усмехнулся.

«А если мне самому связаться с ним и предложить выпить, это… это не будет казаться странным? — подумал он. — Мы ведь и не друзья. Миро подумает, что я совсем одинок и ничтожен? Что у меня даже друзей нет? Получится ли объяснить ему, что мне не нужна поддержка друзей? Не нужно, чтобы они меня жалели? Что мне нужно…»

Странное ощущение падения, такое непривычное и в то же время знакомое, охватило Шуна. Он невольно вздрогнул и поднял глаза, различив впереди высокий, чуть сгорбленный силуэт. Человек стоял меж деревьев, его лицо пряталось в тени листвы.

— Вам что-то нужно? — спросил Шун.

Незнакомец сделал пару шагов вперед, выходя на свет. Лицо у него было вытянутым, черты — тонкими, а узкие глаза смотрели хоть и внимательно, но как-то отстраненно и немного пренебрежительно.

— Ты Шун? — спросил он, сунув руки в карманы форменных брюк.

— Да.

Незнакомец хмыкнул и подошел к столу, сел напротив, протянул ладонь.

— Я Тони.

— А. Вы тот второй кадет? — Шун ответил на рукопожатие. — Который прошел тест?

— Ага.

Несколько секунд они сидели молча. Шун молчал, потому что инициатива вроде как исходила не от него, а Тони просто рассматривал его, как диковинную зверушку. Потом он поставил локти на стол, запустил руки в длинную челку и сказал:

— Странно… — Тонкие узловатые пальцы начали перебирать волосы, глаза смотрели куда-то мимо Шуна, сквозь него. — Я думал… думал, они выбрали тебя, потому что ты сильнее.

— Я не понимаю… — Шун заметил, как между красиво струящихся волн темных волос мелькнула одна светлая, практически белая прядка. — О чем вы?

Он проигнорировал панибратское отношение и тот факт, что новый знакомый не высказал ему никаких соболезнований, он ведь мог просто быть не в курсе, но… поведение Тони все равно выглядело каким-то странным, словно он был немного не от мира сего. Возможно, на кого-то другого Шун бы даже обиделся или попросту свернул разговор и ушел, но про Тони он знал несколько интересных фактов, и это заставило его остаться на месте.

— Я думал, ты видишь, что ты поймешь… — вздохнул Тони. — Но ты, кажется, слеп, как и остальные.

— Слеп?

— Там. — Тони ткнул пальцем в расположенный на горизонте город. — Что ты видишь?

— Дома.

— А дым?

— Какой еще дым? — удивился Шун.

— От взрыва.

— Взрыва? О чем вы?

— Идет война! — заговорщицки прошептал Тони, подавшись вперед, навалившись грудью на столешницу. — Но никто этого не видит. Я надеялся, что хоть ты…

Он снова уставился сквозь Шуна, чуть приоткрыв рот, посидел так несколько секунд и спросил:

— Так что же в тебе такого? Почему они выбрали тебя?

«Может, дело и не во мне? Может, потому что ты псих долбанутый?» — вздохнул про себя Шун, но вслух ничего отвечать не стал.

Тони усмехнулся, словно прочел его мысли, поднялся, медленно обошел стол и склонился к уху Шуна, уперев правую руку в стол.

— Они тебе совсем не друзья, не обольщайся, — сказал он тихо и с расстановкой, словно хотел придать вес своим словам. — Они просто используют тебя, а потом выкинут, как меня. Думаешь, они такие хорошие и понимающие? Ну конечно! Они такие, какими ты их хочешь видеть. И будут такими, пока им выгодно. А потом они сами же назовут тебя фриком и настрочат в Комиссию письмецо, в котором попросят никогда больше не пускать тебя в Даон.

Тони резко оттолкнулся от столешницы и исчез где-то за спиной. Шун тяжело вздохнул, обернулся, провожая нового знакомого взглядом, и подумал:

«Интересно, если долго выворачивать эту вселенную, падая во все новую и новую свертку, можно ли, в конце концов, вывернуться в какую-то другую вселенную? И идет ли в той вселенной война?»

Он сосредоточился, еще раз внимательно посмотрел в сторону города, но, конечно же, не увидел там ничего нового.

Арена хрустела под ботинками, словно была усыпана битым стеклом. Шун медленно шел вперед, пытаясь разглядеть врата арены сквозь густые облака пепла, что начинались у самой земли и кончались где-то в глубине серого неба. Не было видно ни кипящего Сателлила, ни разорванного солнца, лишь бесцветная муть вокруг, куда ни посмотри, да мельтешение черных хлопьев.

Он не помнил, сколько уже шел вот так, может, десять минут, а может, десять лет. Мертвый мир гулко вторил его шагам, трибуны щерились поломанными седушками, а местами и вовсе чернели большими провалами. Иногда Шун отчаивался и начинал идти в сторону трибун, потому что уже сомневался в том, что арена вообще имеет врата. Но трибуны с каждым шагом становились дальше, и расстояние до них совершенно не сокращалось. Тогда Шун останавливался и начинал кричать. Он звал на помощь, проклинал кого-то, плакал навзрыд, но не получал в ответ ни единого звука. Лишь эхо вторило ему несколько секунд, а потом тоже замолкало.