– Куда вперёд мужа? Ранхаш, не жмись. Боишься, что папка заругает? Так он сам всю ночь куролесил.
Отца Ранхаш, конечно, не боялся, но разделял его опасения. Распитие вина никогда не кончалось для него хорошо. Правда, вина в чарочках действительно было немного. Подняв одну их них, он залпом выпил содержимое, едва ощутив в ледяной воде крепкие всплески вина. После уж и Майяри выпила и некоторое время смотрела в опустевшую рюмку, задумчиво облизываясь.
Шидай и Казар замерли, смотря на молодых широко раскрытыми глазами. Первый с опасением, второй с предвкушением.
Ранхаш разломил хлеб и протянул Майяри меньшую часть, зная, что она успела разделить с Лишием его ужин и вряд ли захочет больше.
– Эх, ну и жадный у нас муж, – сокрушённо поцокала Пандар, и Ранхаш обескураженно посмотрел на неё.
– Он ещё не ужинал, – заступилась за него Майяри, – а я ела.
– Да какой тут ужинал? Символ! – возвышенно пробасила Пандар. – Чем больший ломоть забирает себе муж, тем больше всего в семье уходит ему. Ну, правда, и горестей тоже больше…
Майяри бросила хищный взгляд на нетронутый кусок в руке Ранхаша и стремительным змеиным выпадом подалась вперёд, откусывая от его хлеба едва ли не половину, а затем ещё и свой поспешно в рот затолкала. Казар захохотал, а господин Шидай весело фыркнул:
– Если бы их можно было так просто сожрать… Не подавись, хитрюга.
Майяри не подавилась даже под укоряющим взглядом мужа.
– Правильно всё девка делает, – заступилась за неё Пандар. – Сама своё не урвёшь – никто и не даст. Бывали, знаем.
– Вы замужем? – поразился Казар.
Не то чтобы он считал, что госпожу Пандар никто замуж взять бы не захотел. Просто ему не встречался мужчина, которого бы домоправительница сама не затмила.
– Вдовая я, – с достоинством ответила домоправительница и, не успела Майяри сочувственно опечалиться, злорадно добавила: – Муженёк мой знатной кобелякой был. Вот и угулялся до смерти. Чего расселись-то? Вставайте ужинать.
Спорить никто не рискнул, и все молча отправились ужинать.
После ужина Ранхаш ушёл с лекарем в кабинет что-то обсудить, а уставшая Майяри сходила в купальни и в одной рубашке устроилась в кресле перед окном, опасаясь, что в постели она уснёт, и муж не захочет её будить.
В кресле она, правда, тоже уснула.
Проснулась от ощущения, что на неё кто-то смотрит, и, испуганно вздрогнув, распахнула глаза. Пещерные своды из сна сменились полумраком спальни, и Майяри увидела сидящего на корточках харена. Глаза его мягко светились в темноте, и девушка, вместо того чтобы ещё больше испугаться спросонок, расслабленно растеклась по креслу.
– Мой Ранхаш, – Майяри протянула руку и с блаженством погладила мужа по мокрым волосам.
Он повернул голову и поцеловал её в центр ладони.
– Пойдём покажу кое-что.
Подняв Майяри на руки, Ранхаш подошёл к окну и кивнул на него.
На небе ярко сияли луна и волчий месяц. Полные.
– Двоелуние, – улыбнулась Майяри.
Почему-то в этот цикл светила казались больше и цветом были похожи на оранжево-жёлтые уличные фонари. Необычный непривычный цвет. Завораживающий.
В груди поселилась лёгкость. Кошмар, приснившийся ей в кресле, отошёл на задний план и действительно превратился во всего лишь ночной кошмар.
– Ты морщилась во сне. Тебе приснилось что-то плохое? – тихо поинтересовался Ранхаш.
Майяри обняла его шею и, прикрыв глаза, с наслаждением вдохнула запах мыла.
– Сад, мне снился сад.
– Сад?
– В общине был свой сад. Каменный. Именно там на Ёрдела упал камень и его казнили как ставшего тёмным. Раньше нам нравилось там гулять. Красивый… очень. И потоки силы везде. Мы носились по тропам с хохотом, воображая себя чуть ли не богами. А потом я возненавидела его.
Майяри умолкла, но тишина не стала гнетущей.
Лёгкость, лёгкость наполняла грудь. Сумеречники покинули город, и вместе с ними улетучилось беспокойство. Да, главные проблемы, которые могло сулить её прошлое, ещё впереди, но сейчас можно расслабиться и насладиться таким долгожданным счастьем.
– Расскажи что-нибудь ещё, – попросил Ранхаш. – Я хочу знать, как ты жила.
С удивлением Майяри осознала, что уже не боится рассказывать мужу о прошлом. Не боится напугать, отвратить или подтолкнуть к необдуманным поступкам. Дверца в прошлое неожиданно легко распахнулась от просьбы-толчка, и девушка, положив голову на плечо мужа и уставившись на яркие светила, начала:
– Ну, до десяти лет вполне сносно. Мне не было и года, когда наши с Ёрделом родители погибли под обвалом. Воспитанием брата занимался дед, а меня передали нянечкам. Старейшине я была не очень интересна, и он занимался только Ёрделом – своим наследником. И это был лучший период моей жизни в общине. Я никому не была нужна, кроме брата, на меня никто не обращал внимания, и я росла вполне обычной пугливой и смиренной девушкой гор. Ёрдел заботился обо мне как мог, и он единственный, кого я искренне любила. Несмотря на строгие запреты деда, он тайком вытаскивал меня за стены общины, и мы шатались по окрестностям, гуляли ночи напролёт и исследовали заброшенные пещеры. Ему, конечно, доставалось, если до старейшины доходили слухи о наших похождениях, но брат никогда не жаловался.
Майяри немного помрачнела.
– Хотя иногда и попадал к лекарю. Старейшина считал, что дисциплинированность очень важна для будущего правителя. А ещё пытался выковать из Ёрдела сильного и… крепкого старейшину. Считал его слишком мягким. И Ёрдел ведь верил ему и старался стать… лучше. Мы оба верили в правоту деда. Не подвергали сомнениям его слова. Знаешь, – Майяри вскинула глаза на лицо мужа, – если бы не казнь Ёрдела, то всё, наверное, было бы иначе. Мы бы продолжали верить деду и, став взрослее, безропотно пошли бы по избранному им пути. И сейчас бы я наверняка была бы замужем за каким-нибудь сумеречным хаги, – руки Ранхаша напряглись. – Или не была бы.
Девушка вспомнила, что брат обещал защитить её. Он обещал, что не позволит разлучить их. Смог бы он исполнить своё обещание? Может быть, сейчас старейшина был бы уже мёртв, а во главе общины стоял Ёрдел, поддерживаемый своей сестрой. Какими бы они были? Что делали? Как сложилась бы их судьбы? Может, она всё равно бы встретилась с Ранхашем, но в облике высокомерной сумеречницы. Получилось бы у них полюбить друг друга?
– А потом Ёрдела казнили, и взор деда обратился на меня, как на единственного возможного наследника одной с ним крови. Вообще-то ставить женщин во главе рода у сумеречников не принято, но деду претила мысль, что его место займёт кто-то другой крови. Воспитанница из меня вышла такая себе, – Майяри злорадно усмехнулась. – Мне было всего десять, я потеряла единственного дорогого мне хаги и жаждала мести. Мир не представлялся мне прекрасным местом, а с потерей брата я и вовсе перестала понимать, в чём прелесть жизни. Сперва я ещё совсем по-детски боялась смерти и боли, но, несколько раз побывав на грани, забыла о страхе умереть. А боль… – девушка запнулась, решив не продолжать, чтобы не расстраивать Ранхаша.
– Шидай сказал, у тебя много спаек на костях, – голос мужа прозвучал так безжизненно, что Майяри невольно погладила его по груди, успокаивая.
– Первое время до меня пытались достучаться через боль, но скоро поняли, что это бесполезно. Я не только не менялась, но и привыкла к боли так, что она меня почти не пугала. А без пользы калечить единственную наследницу старейшина не хотел. Впрочем, когда мне исполнилось двадцать, он уже начал смиряться, что ему всё же придётся выбрать некровного преемника, и стал задумываться о моём браке. Только я была настолько испорчена своими мыслями, что приличному хаги меня и не отдашь. Я продолжала считаться наследницей, меня обучали, пытались вложить в мою голову нужные мысли, но я становилась всё хуже и хуже.
– Лучше, – поправил её Ранхаш.
– Нет, – не согласилась с ним Майяри. – Тебе повезло, что ты не встретил меня сразу после побега из общины. Я только-только вырвалась в мир, в котором действительно хотелось жить, но сама не несла в себе ничего хорошего. Я была озлоблена и ненавидела всё, что меня окружает. Впервые столкнувшись с дружелюбием, я даже не поняла, что от меня хотят. Мне пришлось учиться понимать равнинников, пришлось учиться жить так, как живут они. Мне нравилась их жизнь, и я стремилась стать такой же, как они, чтобы жить так же. Я стала добрее.
