В Петербурге, заехав на квартиру и приняв ванну, отправился в Главный Штаб к генералу Обручеву. Николай Николаевич принял меня, расспросил о самочувствии, высказал соболезнования по поводу смерти деда. Я спросил про судьбу Агеева, генерал ответил, что ничего нового сказать не может, немцы не запрашивали ни МИД ни Штаб, как будто ничего и не было. Альфред Вайсман арестован и дал показания о службе на русскую разведку, по этому поводу германский МИД послал секретную ноту на Певческий мост[197]. Наш министр иностранных дел Гирс ограничился заявлением, что Вайсман, будучи германским агентом, убил одного русского подданного и искалечил другого (имелись в виду Герман и я), передавал в германский Генштаб секретные сведения и украл два русских изобретения, поэтому, чтобы загладить вину, полковник Вайсман принял решение сотрудничать с русским разведочным отделом. На том дело и закончилось, больше претензий немцы не предъявляли, но, кое-что просочилось в немецкие газеты, которые, как обычно, устроили крик по поводу русских шпионов, наводнивших родной Фатерлянд. В одной из этих газетенок была заметка о перестрелке в берлинской гостинице, в то время, когда там жил Агеев. По мнению корреспондента, это была перестрелка между германской тайной полицией и шпионом, в результате которой шпион то ли застрелился, то ли был застрелен. Чей это был шпион, газета не сообщала, но, по умолчанию, читатели и так должны были сообразить, что русский.
— Боюсь, что больше мы Сергея Семеновича не увидим, — сказал генерал, поднимаясь из-за стола. — Впрочем, есть слабая надежда на то, что он был взят раненым в плен и находится где-нибудь в крепости, а немцы склоняют его к сотрудничеству или сделают попытку обменять на своего агента.
Мы помолчали, потом генерал продолжил:
— Я вызвал вас по другому поводу, но тоже по разведочному, вы ведь еще на службе, не так ли? Помните есаула Лаврентьева, захваченного в плен дикарями? Так вот, это случилось во французском Сомали, французская Восточная Африка, близ порта Джибути.
Лаврентьев был командирован с секретной миссией в Абиссинию, вместе с двумя десятками казаков под командованием сотника Шерстобитова. Есаул имел при себе письмо к негусу[198] Менелику II от Его Императорского величества, подарки и две сотни винтовок Бердана с сотней патронов на каждую. По пути на них было совершено нападение, Лаврентьев и подарки были захвачены, Шерстобитов с оставшейся сотней винтовок и десятью казаками прорвались и ушли в Абиссинию. Сотник доложил, что на его глазах пятеро казаков было убито, то есть захвачены Лаврентьев пятеро казаков, не исключено, что ранеными. Негус встретил сотника довольно холодно, поскольку у него не было верительных грамот, но винтовки принял. Сейчас Шерстобитов с оставшимися казаками находится при дворе негуса и просит прислать полномочного посла и попытаться найти и выручить русских из плена сомалей[199], о чем он передал через абиссинского курьера из французского Джибути телеграмму в наш Штаб.
Холодный прием объясняется, на взгляд чиновников МИДа, тем что шесть лет назад пензенский мещанин Ашинов, самозванно объявивший себя казачьим атаманом, уже посылал Менелику послания и искал личной встречи, но был задержан на абиссинской границе и, как лицо, не имеющее верительных грамот и документов, выслан абиссинским губернатором из города Хараре обратно в порт Джибути, где был посажен на пароход, идущий в Россию. Высылке способствовало вызывающее поведение Ашинова по отношению к абиссинскому губернатору, человеку жесткому, если не сказать, жестокому, так что мещанину еще повезло, что живым унес ноги, а не был посажен на кол. Так что вам придется еще и поправлять отношения с абиссинцами и французами, испорченными Ашиновым.
— Николай Николаевич, вы же мне говорили, что я в отпуске по болезни, — попытался отделаться от командировки к африканским дикарям (явно, что никто из МИДа туда ехать не захотел). — Вы говорите так, как будто я уже согласился, а ведь у вас лежит мой рапорт об отставке. Я только что хотел делами в Москве заняться…
Обручев не дал мне закончить и стал говорить о том, что, конечно, я волен отказаться и выйти в отставку, но, насколько он меня знает, мне всегда интересы государства были ближе, чем личные и он всегда говорил об этом Государю, наградившему меня чинами и орденами. Генерал уверен, что, сейчас практически никого нет, кто бы справился с такой задачей, не Панасевича же посылать… Кроме того, я лично видел Лаврентьева и могу опознать либо его, либо его тело, а кроме меня Лаврентьев, поступив на службу в разведочный отдел, был знаком только с пожилыми чудаками из Географического Общества, ну и Агеевым, естественно.
Тут в моей голове устроили целый спор, вылезшие из подсознания осторожный пенсионер Андрей Андреевич и юный юрист-неудачник Сашка. Если первый призывал не ввязываться в авантюру и заняться хозяйственными делами на заводе, а также продвижением изобретений, то Сашка просто кричал о том, что все жизнь мечтал побывать в Африке, грезил о путешествиях и приключениях. И, хотя моя личность уже представляла собой сплав этих двух индивидуумов и я мог по желанию отключать их проявления (впрочем, так же как и они без спросу вторгаться со своими воспоминаниями (Андрей Андреевич) и эмоциональными всплесками (Сашка, чью фамилию и имя я носил в этом столетии), то все же, благодаря напору, победил Сашка.
Генерал Обручев, приняв паузу с моей стороны за размышление над своими словами, а не за усмирение прорвавшихся противоположностей, заявил, что Государь Император уже сейчас, так сказать авансом, вознаградит меня в случае моего согласия.
Услышав, что я согласен, генерал пришел в хорошее расположение духа и сказал, что сейчас же доложит Государю о моем согласии, а пока я могу ознакомиться в адъютантской с материалами по Абиссинии, в том числе и с копией всеподданейшей записки Лаврентьева, предупредив, что делать выписки по последней запрещено, остальные документы из публичных источников, так что, если я захочу что-то записать, адъютант даст мне бумагу и карандаш.
Присев за второй стол в адъютантской, открыл папку. Делая вид, что знакомлюсь с выписками из книг и вырезками из газет, думал о том, что сейчас сотворил.
Конечно, это командировка не на пару месяцев, а на полгода, а то и год. Планы заняться заводом, в том числе новыми цехами, улетают в светлую даль. Кто еще будет продвигать испытания в ВМА, кроме меня? Наконец, Лиза, проверив антибактериальную активность у Мечникова, напишет письмо куда, в Абиссинию?
Теперь рассмотрим следующие возражения по существу:
1. У меня уже есть активная деловая группа помощников на заводе: что, Вознесенский с Парамоновым хуже меня разбираются с синтезом СЦ, ПАСК, АСЦК и что там еще они получили и что сейчас едет к Мечникову? Да они лучше понимают, что и как конкретно делать, я же задал только стратегическое направление, используя знания Андрея Андреевича. То же самое относится и к ТНТ — Егоров и его мастера все прекрасно сделают и без меня.
2. Управляющий руководит как действующим заводом, так и строящимися объектами, надо только положить достаточно денег на счет завода, а в качестве ревизора привлечь дедова душеприказчика, оговорив его вознаграждение, так чтобы он мог всегда заблокировать счет, выявив нарушения и взять управление им на себя. Надо еще посмотреть, что на счете в Купеческом банке, а то вдруг наличность в сейфе и есть все мои оборотные средства.
3. Перед отъездом, думаю, что это будет не завтра, я успею сделать все необходимые распоряжения из расчета на год вперед, напишу завещание на Лизу, мало ли что, сожрут еще дикари в этой "желтой, жаркой" Африке. Надо не забыть предупредить Панпушко, чтобы он в ноябре был особенно осторожен с мелинитом, а лучше вообще к нему не прикасался и уехал в отпуск. Только ли послушает он меня теперь? То же сказать и Василию Егорову — пусть возьмет в это время отпуск, несмотря на то, что он сейчас работает с ТНТ.