На следующий день пошли в церковь. Казаки принарядились, в Георгиевских крестах[298] и медалях за прошлые кампании, таких кавалеров было больше половины, даже у моего денщика заметил медаль за Турецкую войну 1877-78 г в серебре и Анненскую медаль (или "Знак отличия ордена Святой Анны)[299].

— Иван Ефремович, за что пожалован Анненской медалью и так ясно, — сказал я, подразумевая безупречное выполнение обязанностей Артамоновым, — а вот за прошлую войну в серебре за что награжден: за Шипку или за Баязет?[300]

— За Шипку, ваше высокородие, — ответил денщик, — там ноги и поморозил, вот, ревматизмом страдаю теперь.

Мне как-то совестно стало, что пожилой и больной человек поехал меня, барчука, сопровождать в этот поход. Вспомнил, что видел красивую мягкую обувку на базаре, что вообще-то редкость, здесь даже аристократия ходит босиком, хотя рас Мэконнын всегда был в расшитых сафьяновых полусапожках. Надо посмотреть размер обуви моего Ефремыча и зайти в ту лавку. А то вообще, зайти вместе с ним и померить — обувь ведь по ноге покупают, нет, все же надо сделать сюрприз.

В церкви было достаточно необычно. Шла служба, но молящихся было немного, видимо еще не все проснулись после ночи "скакания и пения". Казаки, сняв фуражки, перекрестились на образ Георгия, который был по-абиссински босым на коне с леопардовым чепраком и поражал копьем здоровенного крокодила. В общем, что видим, то и пишем. Посмотрели рядом на большой вертеп, где одинаково темноликие Иосиф с Марией принимали подношения темноликих волхвов. В колыбельке из яслей — темненький и курчавый младенец-Христос. Рядом стояли большие барабаны в которые вчера "наяривали" служители культа, впрочем, один из там-тамов был задействован — по нему негромко и ритмично бил ладонью церковный служка, задавая ритм пению: священник с амвона читал молитву, ее строки пелись прихожанами под ритм барабана. Не скажу, что это было благолепно, но интересно и по-своему завораживало. К нам подошел один из священников с железным посохом, видимо, старший над всеми. Увидев на серебряных крестах на груди казаков изображение Георгия Победоносца, сказал вопросительно: "Георгис?" и показал на икону. Казаки закивали, да, мол, Егорий, Георгий Победоносец. Тогда священник с посохом ударил им в пол и громко сказал: "Георгис! Георгис ашкер, Москов ашкер" и все вокруг загомонили "Георгис ашкер, Георгис ашкер". Священник с аналоя перекрестил казаков, те в ответ поклонились, что вызвало бурю восторга у прихожан. Повторяя "Георгис ашкер" они пытались до нас дотронуться, как бы убедиться, что мы им не привиделись. Казаки были по настоящему тронуты такими бурными проявлениями радости. Наконец, мы направились к выходу. Я стал искать глазами копилку, куда бросают денежные приношения в храм, но увидел только большое блюдо, куда складывали фрукты, принесенные в качестве дара продукты, но не монеты. В конце концов, я дал десять талеров старшему священнику, чем вызвал его благодарность. Крестя нас и повторяя "Георгис ашкер", он проводил казаков до дверей и осенил крестом, те в ответ поклонились, а, когда священник вернулся в храм, перекрестились на крест над храмом.

Когда шли домой, провожаемые бегущими мальчишками, которые орали "Георгис ашкер, Москов ашкер", один из казаков спросил меня:

— Ваше высокородие, а что поп ихний нас двумя перстами крестил? Они — староверы, что ли?

— Нет, — ответил я любознательному казаку, — старообрядцы хоть и крестятся двумя перстами, но немного по-другому их держат. До реформы Никона у нас все двумя перстами крестились, а абиссинцы про Никона и слыхом не слыхивали, вот и крестятся так, как шестнадцать веков уже креститься привыкли. А по мне — так это все равно, сколькими перстами крестится, да сколько раз "аллилуйя" возглашать и как крестный ход совершать: "посолонь" или наоборот, главное — верить надо.

Казаки, слушавшие наш разговор, согласились, что, в общем-то, все равно, христиане же арапы эти абиссинские, в Христа-бога веруют и ладно. Я не стал вступать в богословские споры, хотя казаки абсолютно точно определили сущность религии абиссинцев. Туземцы[301] верили в Христа только как в бога и сына бога, а не в богочеловека, как предписывает наш святейший Синод. Главным результатом этого похода в церковь стало то, что по городу разнесется слух о казаках, как о воинах Георгиса, то есть Святого Георгия Победоносца.

На следующий день отрезал по куску от всех образцов тканей и прихватил десяток аршин ситца в подарок еврею-ювелиру, запасся деньгами и, в сопровождении Нечипоренко и одного из казаков в качестве коновода, отправился на базар. Перед этим сделал два рисунка: диадемы, предназначавшейся в подарок императрице абиссинской с указанием размера наиболее крупных камней и второй — рисунок подошвы сапога Артамонова — куплю ему мягкие сапожки в подарок.

Остановились в тени и, передав лошадок на попечение казаку, отправились на базар. По дороге спросил Нечипоренко, что купить в подарок казакам, чтобы приятно было вспомнить эфиопский поход. Мэконнын им уже чарок надарил, так что прямо не знаю, что и купить. Дал Нечипоренко мешочек с поутысячей талеров от выкупного платежа Салеха и сказал, что надо что-то приглядеть на 42 души (казаки и артиллеристы-пулеметчики) а качестве подарков и себя с офицерами не забыть. Объяснил, что местный алкоголь покупать не будем, лучше спирт на Новый Год разведем и сделаем жженку. А как он смотрит, чтобы всем по серебряной ложке подарить? Выяснилось, что положительно.

Зашли к знакомому ювелиру Исааку, сказал, что за мной должок где-то в десять золотых, что он мне простил на запонках и, как старый еврей не отнекивался, вручил ему десять двадцатифранковиков. Потом преподнес ему в подарок ситец и спросил, как он думает, будет ли спрос на такую ткань. Исаак ответил:

— Года три назад два француза привезли богатых тканей — шелк, бархат, а также духи для жен богатых харарцев. Так почти никто у них не покупал — дорого просили и так те французы через погода и разорились: отдали все, чтобы покрыть расходы на аренду лавки и уехали, проклиная дикарей.

— Вот поэтому, месье Исаак, я и хотел спросить у вас совета, будет ли здесь спрос и по какой цене на подобную ткань — выложил образцы, прихваченные с собой. — А еще хотел спросить, делаете ли вы серебряные ложки: хочу на память солдатам серебряные ложки купить, большие, для супа и каши.

— Как не быть, есть всякие, — Исаак показал образцы, а Нечипоренко стал их перебирать. — А что касается тканей, спрошу торговцев, Харар город большой, торговый: кто-то из купцов ткани и дальше повезет. Вижу, что они яркие, в Африке это любят и, судя по всему, недорогие, хлопчатобумажные.

Я ему подтвердил, что, кроме шелка, так оно и есть. Шелк дорогой: пурпур от 25 талеров за локоть, не меньше, пойдет, а вот хлопчатобумажные по два талера за локоть (цену я завысил вдвое, приняв аршин равным двум локтям, хотя понятие "локоть" в Абиссинии "гуляло" от 30 до 40 см). Можно цену еще уменьшить, если красить местные ткани здесь, но я должен иметь их образцы, чтобы попробовать как краска ляжет. Все это сделано на моем заводе, могу и своих мастеров дать, чтобы местных красильщиков обучили, только краску надо будет из России в бочках возить. Вот, если желающие местные купцы найдутся, можно про совместное предприятие поговорить. Несколько красильщиков есть у меня в отряде, так что можно даже местной краской попробовать что-то сделать, они что-то дельное всегда подскажут.