— С фуражкой лакей принес, — она, наверно, подумала, что я специально, для повода, фуражку оставил, — грязно выругался по поводу Наташи Агеев и продолжил, — "друзьями останемся", а когда со мной во ржи валялась, не предлагала остаться друзьями, ей нечто большее было нужно, — опять выругался полковник, отхлебнув прямо из горлышка. Ах, дурак я, дурак последний, мне чистый ангел явился, Лиза, а я ее упустил…

И маман ее, — опять выругался Агеев, вспомнив неприятное, — как она мне два года назад сказала, что, вот были бы вы, Сергей, генералом, то отдала бы за вас Наташу. Я под пули лез, себя и других не жалел, думаешь мне зря ордена были даны, да я собственными руками в Туркестане глотки резал, никого не жалел ни женщин, ни детей, иначе был бы бунт и глотки резали бы нам. Там только силу и жестокость понимают, только тогда уважают. Но крови на мне много, много, Саша, очень много, вот за то Господь меня счастья и лишил, только явил лицезреть ангельский лик и голос ангельский, неземной, услышать и все… Сергей допил бутылку и заплакал, вернее, завыл, как воет раненый зверь. Потом затих, я убедился, что он заснул, уложив на диване, снял с Сергея тужурку и сапоги, укрыл пледом и пошел спать. Ночью встал посмотреть как там страдалец и увидел, что Сергей свернулся калачиком и спит, лицо у него было как у обиженного или несправедливо наказанного ребенка. Утром он проснулся раньше меня и ушел к себе на квартиру.

В четверг Агеев был хоть и слегка помятым, но, в общем, адекватным. Вызвал меня к себе, спросил, не накуролесил ли он у меня вчера, я сказал, что нет, не накуролесил, но Сергей не поверил и извинился за все. Сказал, что в Германии нелады с нашим общим знакомым Вайсманом, ему нужно срочно туда ехать и он уезжает вечерним поездом на Варшаву. Обратно он собрался ехать через Францию, морем до Петербурга, и надеялся, что в Париже разыщет Лизу и объяснится с ней. Меня оставил за старшего по отделу, Обручев в курсе, соответствующий приказ сегодня будет. Потом мы пошли к делопроизводителям, Агеев, в моем присутствии, сказал, что все бумаги, адресованные ему, передавать мне, до его возвращения, видимо, через неделю, максимум — через десять дней. Заодно я получил у делопроизводителя сегодняшнее сообщение от генерала Софиано, что показ техники господина Максима господином Захаровым состоится в понедельник на следующей неделе в 12 00 на артиллерийском полигоне "Ржевка". В обед Агеев ушел к себе на квартиру собираться в дорогу, обещав вернуться через пару часов, но так и не вернулся. После окончания присутственного времени, я пошел домой и увидел, что в квартире Агеева горит свет, значит, полковник дома. Решил ему позвонить по телефону, но трубку никто не брал. Как бы он не напился и не опоздал на поезд, подумал я и решил зайти к Агееву. Позвонил в дверь, потом еще раз, постучал, от громкого стука вышла прислуга из квартиры напротив. И тут за дверью Агеева раздался истошный женский крик. Я продолжал ломиться в дверь, крик повторился, и, только я было хотел сказать прислуге из генеральской квартиры, чтобы вызвали полицию, как дверь отворилась. На пороге стоял Агеев в нательной рубахе и брюках в сапоги, лицо его было перекошенным от злобы.

— Что ты всегда лезешь не в свое дело, — проорал полковник вне себя от ярости и втащил меня внутрь, схватив за ворот сюртука.

— Немедленно отпусти ее, — сказал я, увидев за спиной Сергея, стоявшую в ночной рубашке Катю, испуганную и дрожащую.

— Кто ты такой, чтобы мне указывать, щенок, — продолжал Агеев, но ворот моего сюртука отпустил, — что хочу, то и делаю с этой шлюхой, а ты не лезь.

— Хорошо, — сказал он, — надо было бы тебя вызвать и пристрелить, что-то ты мне в последнее время не нравишься, не наш ты человек, нет, не шпион, это я проверил и исключил. Слушай, Александр Павлович, а может ты — черт. Вот здорово, Лиза — ангел, а ты — черт: в огне не горишь, способности у тебя всякие, знаешь то, что никто не знает. Да ладно, не дрожи, шучу, не стал бы я убивать племянника Лизы. Забирай себе Катьку, мне она теперь не нужна, — и он толкнул Катю ко мне.

Я уложил Катю спать на том же диване, где перед этим спал пьяный полковник, перед сном налив ей для успокоения стакан мадеры. Утром Катя, приготовив мне завтрак и сделав уборку, засобиралась к себе домой.

— Катя, дам я тебе отпуск дней на десять, отдохни, навести деда в деревне, — сказал я успокоившейся и приведшей себя в порядок девушке, — вот тебе "катенька", — я положил сотенную на стол, — купи гостинцев, а когда отдохнешь и все забудется как дурной сон, возвращайся.

Исполняющий обязанности Разведочного отдела надворный советник Степанов сидел за своим столом в здании Главного Штаба, и, глядя в окошко на петербургский двор-колодец, предавался мрачным мыслям.

И чего это Агеева вчера так понесло? — ну, выпил, с кем не бывает (а память услужливо выдала — пьет уже две недели, от умеренного до очень сильного опьянения), невеста ушла к другому (так в песенке поется "если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло) — ну не на людей же с этого бросаться, аки зверь лютый! Понятно, что жизнь полковника не баловала, а била: то из-за бедности пришлось в жандармы уйти; то покровитель в Жандармском Корпусе, генерал Черевин, перешел полностью на охрану ЕИВ, став начальником охраны царя и свитским генерал-адъютантом; а без покровителя трудно самому наверх пробиваться, пришлось чужой и своей головой рисковать и лезть в самое пекло. Но, карьеру сделал — в 35 лет полковник и кавалер трех боевых орденов, включая заветный для каждого офицера Георгий. Представляю, какие сны по ночам снятся полковнику, — подумал Степанов, вспомнив слова Агеева о руках по локоть в крови невинных, — приходят, небось, невинно убиенные по ночам к полковнику…

Тут только от такого свихнуться можно, недаром во время Андрея Андреевича, для спецназовцев, побывавших в горячих точках, был разработан обязательный курс реабилитации, и то, не всем он помогал: и пили, и из окна сигали, и стрелялись, — "вьетнамский синдром", так как первыми его янки описали. А ведь Агееву сразу по возвращении из Туркестана пришлось новую, по сути, службу создавать, организовывать слежку за военными атташе и прочими сомнительными дипломатами и подозрительными иностранцами. Не будь он в прошлом жандармом и не будь у него своих людей среди них, сразу бы с треском провалил работу. Ничего, справился, и "на живца" британского резидента поймал (ага, а ведь живцом у этого "рыболова" был ваш покорный слуга, чуть-чуть — и живец превратился бы в мертвеца). Еще до этого внедрил своего агента в немецкий Генштаб, и опять-таки через меня сыграл, — размышлял Степанов, вспомнив, как потом он, обгоревший и копченый, отлеживался на больничной койке, думая, что подробный допрос Агеева — верный признак того, что скоро ему, Степанову, отправляться на каторгу, а жандарм себе "палку" нарисует, как это в моем времени принято. Вот сегодня полковник приедет в Варшаву, привяжет к рукам и ногам кабаньи копыта и перейдет на ту сторону границы. Нет, конечно, это бывает только в плохих фильмах про шпионов. В Варшаве его встретит подчиненный Агеева, ответственный за западную границу, он уже переход обеспечил, документы надежные достал и дальше полковник официально, на поезде, поедет в Фатерлянд в виде какого-нибудь немецкого или шведского купца (второе вероятнее, так как небольшой акцент у полковника есть). И что там Альфред Вайсман натворил? Или Агееву нужен был повод, чтобы через Берлин (а там будет обычная инспекционная встреча с агентом) транзитом проследовать в Париж, чтобы встретиться с Лизой? Нет, на полковника это не похоже, для него дело — превыше всего. Да что мне до Агеева, новых телеграмм в отдел нет, и нужно пулеметным показом озаботиться.

Позвонил на полигон и представился полным титулом как и.о. начальника разведочного отдела. Через некоторое время раздался знакомый голос командира роты обеспечения. Строго приказал ему обеспечить расставку мишеней для стрельбы, как было договорено с генералом Обручевым. Осмотрел наш "шарабан", узнал на месте ли пулемет в арсенале и сколько к нему патронов, приказал еще раз почистить и смазать машинку, а полевой станок укутать в мешковину и положить в повозку. Пока отдавал все приказания и контролировал исполнение, подошло время обеда, а потом, уже неспешно, читал прессу в отделе. Хорошая статья получилась в "Неделе", постарался Гайдебуров, — дал деду телеграмму, чтобы начинали кампанию по СЦ в московской прессе, как и было уговорено на Пасху.